Америкен бой

Странная пара нечистых не торопясь приближалась, и защитники перегруппировались: швейцар отошел вглубь, сержант привстал из-за своего столика, а дружин­ники выдвинулись вперед, дабы отрезать супостатам пути , к поспешному отступлению или беспорядочному бегству.

Смешно сказать, но Железяка, увидев эти рожи, слег­ка сробел. Вся затея показалась ему никчемной, попахи­вающей скандалом и вообще довольно сомнительной. Ибо в лицах этих людей читалось то, чего с младенчества учатся бояться дети этой страны: самодовольная и без­граничная наглость административных бюрократов, хамство бумажной силы, процветающее теперь особенно пышно, ибо подкармливается ныне деньгами немалыми. Как-то так складывалось, что разнообразным бандитам и вертким жуликам удавалось разговаривать с ними на одном языке. И они просто и без обиняков договарива­лись обо всем: совали деньги, и стражи делались радуш­ными, как свахи.

Ник, однако, шел вперед вполне смело и смотрел сквозь живую преграду так, будто ее не. видел, а видел только нужную ему дверь.

Конечно, такая пара не могла не насторожить. Под­росток с коротко стриженными волосами и следами мо­нументальных побоев на лице одет был в грязноватые джинсы и пыльные ботинки. Распахнутая дрянная кур­точка, местами разошедшаяся по швам, кое-где в бурова­то-коричневых пятнах, очень похожих на свернувшуюся кровь, под курточкой столь же грязная майка. Следом парень чуть постарше, помрачнее и очевидно напряжен­ный. В столь же грязном плаще, замызганных брюках и чавкающих кроссовках. По лужам, что ли, чапал?

Швейцар не подал в сторону ни на йоту, и Нику пришлось остановиться. Железяке тоже. Дружинники сделали стойку — вязать,— но пока не совались. Сцена предполагала, что первый монолог достается швейцару, потом вступает сержант, а уж после них злополучных посетителей отдают им.

Швейцар величественно-оперным движением отвел в сторону руку, словно оберегая ею несметные сокрови­ща, доверенные ему для охраны, и набрал в грудь воз­духа. Казалось, сейчас грянет оркестр и он запоет что-нибудь патетическое, из Мусоргского.

— Только для интуристов! — глубоким басом возвес­тил он и замер, словно ожидая бурной овации и.криков

 восторга от слушателей. 

Ник сунул руку в боковой карман, и все решили, что он просто хочет протянуть швейцару взятку за вход, посколь­ку так зелен, что не понимает еще, что его тут и так оберут до нитки, а внутрь все равно не пустят ни за какие деньги.

Поэтому, чтобы сразу поставить бедолаг на место, сбоку высунул свое бледное, как у утопленника, лицо сержант:.

— Документики предъявите...

Ко всеобщему удивлению, Ник достал из кармана не затертые десятки с профилем вождя, а вполне приличный синенький американский паспорт чс гордым тисненым золотом орлом, на обложке. Он открыл его на фотогра­фии и показал швейцару. Тот обмер и впал в легкий столбняк. Казалось, что в этот момент что-то в его сознании, рушится, валятся незыблемые представления, прахом идут истины. У него даже слегка отпал подбородок. Потешу что он видел: на фотографии в американ­ском паспорте действительно изображен этот огрызок, только лицо без побоев... «Может, фальшивый?..» — тоскливо промелькнуло в помутненном сознаний швей­цара, но окончательно додумать эту мысль он не сумел. Ник паспорт спрятал обратно в карман и ждал, пока швейцар уберется с дороги, но, тот стоял на пути, словно врос.

— Чего вылупился? — на чистом русском языке спро­сил Ник, чем поверг швейцара в еще более глубокий ступор.— Ты чего, галунастый, живого американца не видел? Вот он я. Открывай амбар и в пояс дорогим гостям кланяйся... .

Сержант тем временем встрепенулся от радости. Ему на мгновение показалось, что он даже может продвинуться по службе, если задержит этого обнаглевшего подростка с явно фальшивым паспортом. Он мигнул дружинникам, и те попытались взять Железяку, чтобы тот не мешал, в клещи.

— Позвольте паспортом поинтересоваться,— иезуит­ски вежливым голоском вступил сержант.— Так сказать, представителю закона...

Но тут Железяку достали сосунки, наседавшие на него с двух сторон, пытаясь ухватить, за руки. Драться по-настоящему ему не

 хотелось, хотя и подмывало, а уст­раивать возню не было смысла. Поэтому он спокойно достал свой пистолет и показал его сначала дружин­никам, а потом сержанту. Он не целился в них, а просто показывал, как будто демонстрировал редкий цветок или забавную безделушку.

Вид пистолета возымел действие: доблестная охрана подалась к стенам и замерла. 

После произведенного эффекта Железяка, уже спокой­но, достал из кармана свое удостоверение и помахал красненькой книжечкой перед носом сержанта:

— Представитель закона тут уже есть,— произнес он, неуклюже засовывая пистолет в карман бесформенных штанов.— Ваша фамилия?

— Моя? — обреченно обмер сержант.

— Ваша, товарищ сержант. Почему не представились, когда спрашивали у американского гражданина) доку­менты?

— Я... Э... Сержант Донец.

— Почему форменная рубашка расстегнута? Завтра к десяти утра явитесь в Управление, кабинет номер шест­надцать. Подготовьте объяснительную...

Строго говоря, сержант Мухину не подчинялся ни с какой стороны. Но Управление было силой немалой и служивый сробел напрочь. Воспользовавшись тем, что он начал лихорадочно застегивать ворот рубашки, Желе­зяка повернулся к дружинникам, которые под его мрач­ным взглядом попытались встать по стойке «смирно».

— Из какой организации?

— Механосборочный завод,— промямлил один из них. — Кем работаете?.

— Я в отделе кадров... А он из комитета комсомола...

— Кто вас инструктировал? Почему позволяете себе человека за руки хватать?

— Да мы тут уже третий год в дружинниках...

— Укажешь их фамилии,— велел Железяка сержанту, даже не повернувшись в его сторону. Тот истово закивал.

Железяка хотел было продолжить, но Ник тронул его за рукав:

— Кончай, слушай. Пошли уже, а?

Швейцар шарахнулся с дороги и поспешно растворил дверь, действительно попытавшись изобразить поклон, но брюхо коварно мешало.

— Развели тут, понимаешь...— процедил на прощание Железяка, входя в полумрак валютного ресторана.

Дверь за ними закрылась и стражи, разом взмокнув, обреченно переглянулись.

— Мне-то, пожалуй, что,— понизив голос до барито­на произнес швейцар.— Я-то тут от другого ведомства, а вы, ребята, со слeдyющeй недели будете пивняк в сло­бодке патрулировать...

И захихикал.

Сержант с дружинниками глядели на него с ненави­стью.

* * *

Ник выбрал столик на четверых в уголке. Ему хоте­лось столик побольше, чтобы разукрасить его яствами и есть и не только ртом, но и глазами.

Железяка проследовал за ним. Они расположились, и Ник, чиркнув зажигалкой, поджег свечу, что стояла на столе. За столиком чуть развиднелось. 

Ник бросил на стол пачку сигарет и устало вытянул одну. Прикурил.

— Два блока вез,— как бы между прочим заметил он.— Думал, в подарок.— Серега курил много. А я в Америке бросил. Там, если ты с сигаретой, на тебя как на больного смотрят. А тут опять смолить начал. Не поверишь, дозу набрал в два дня. Да какую, чуть не две пачки в сутки...

— Да...— Железяка тоже прикурил.— Попробуй тут . не закури...

Привлеченная огоньком свечи, к столику подплыла официантка и закачалась с подветренной стороны, выби­рая тактику боя. Ребята за столиком были совершенно неуместны. Но сразу скандалить и срываться на визг она не стала. Сидели они мирно, были трезвы. Несмотря на непрезентабельность, выглядели вполне сносно. Помыть, приодеть, и она была бы с ними сама любезность, даже глазки бы строила. А так...

— Мальчики, вас сюда кто впустил-то? — вполне дружелюбно спросила она.

— Не. трынди, девчушка,— тоже вполне дружелюбно глянул на нее подбитым глазЪм Ник.— Ты нам для нача­ла пивка, чтоб непременно холодненькое. И рыбки к нему. Севрюжки, к примеру. Ты рыбу любишь?

— Сгодится,— кивнул Железяка.