Страница 57 из 90
сторон и ковшами, заставляли изучать приборы, установленные в газовой будке,
руководствоваться их показаниями и на основе этих показаний по-научному
анализировать ход печи за смену, за сутки, за неделю. А как он мог
анализировать ход печи, когда не знал простейших вещей: каким образом
восстанавливается железо, какие физические процессы совершает газовый
поток, пронимая снизу вверх столб шихты? Спасло отца, в отличие от
большинства его товарищей, понимание неизбежности перемен, производимых
начальником цеха, башковитым крутым инженером, а также то, что он без
промедления сталв л а з и т ь в действие автоматики, проштудировал школьные
учебники химии, взялся постигать нагло, нахально - так он сам говорил - теорию
доменных процессов по книгам академика Павлова. Хотя тогда Вячеслав еще не
ходил в школу, ему запомнились из разговоров отца с друзьями жесткие
инженерные слова о высоком давлении газа под колошником[6], выражающие
смысл преобразований, происходивших в ту пору в доменном цехе.
Незаметно для себя Вячеслав погружался в мир чугунных интересов, бед,
волнений. Сейчас, мысленно просматривая то время, он увидел, что предельно
осторожно, исподволь, отец втягивал его в мир своего труда, вероятно боясь, как
бы все это не приелось ему и навсегда не опостылело. И на завод ни разу не
брал. Сестер водил попеременке и вместе, а от его
настояний о т п е н е к и в а л с я : «Ты еще совсем гвоздик. Вырастешь с
железнодорожный костыль, тогда свожу».
Однажды в дежурство Камаева сгорел «паучок» шлаковой летки, в печь
попала вода, вызвала взрыв. На месте летки разверзло пролом, хлынул поток
шлака и кокса. Опечаленный аварией, отец с ходу рассказал о ней, но, заметив
горестный взгляд сына, стушевался и ускользнул в соседнюю комнату и, выйдя к
столу, попытался рассмешить семью бывальщиной, в которой доменщик тягался
силой с медведем. Смутная догадка, что отец из-за него пытался сгладить
впечатление от аварии, закралась в душу Вячеслава, однако тогда, не возбудив в
его сознании ничего, кроме недоумения, эта догадка позже взвинтила в нем
желание побывать на домне. Отец было прибегнул к своей прежней отказной
шуточке, но Вячеслав заявил, что в таком случае сам проберется на завод, и
Камаев сдался и после, как помнилось Вячеславу, был до ликования доволен,
что взял его с собой на работу: Вячеслав, когда кто-нибудь из взрослых
спрашивал, кем он хочет стать, отвечал, что будет доменщиком, а отец хвастал в
застолье товарищам:
- Мой наследник! Слышите? Метит в горновые! Настоящий... Слышите?!
Настоящий мой продолжатель. Династия будет доменщиков Камаевых!
На утренних цеховых рапортах, отвечая на вопросы учительски неуемного
начальника, Камаев зачастую резво объяснял, почему самописцы приборов,
отражая ход печи, вычертили те или иные диаграммы, и начальник разжаловал
одного из мастеров в газовщики, а Камаева назначил мастером.
Вскоре его наградили орденом Ленина, дали квартиру в семиэтажном доме,
который был самым высоким в правобережном городе, имел лифт,
единственный на весь район.
14
Едва Леонид заметил скорбно бредущего Вячеслава, он пошел ему
навстречу.
- Пошто закручинился, шуряк?
Вячеслав помялся, но не посмел прибегнуть к скрытности: так нежно пекся
Леонид сегодня о его настроении.
- Назидание о благодарности родителям обкатывал в уме.
- Похвально! - сказал Леонид, выслушав торопливую исповедь Вячеслава, и
тут же ударился в балагурский тон: - Благодарность? Пережиток. Что-то в етом
дикое, от деревни, от еённой сердобольности. Мы - человеки двадцатого века.
Деревня, почитай, нами заменена на поселки и города. Все превратим в город,
все, а опосля в шлак. Зазря, что ль, всяческих домн понаизобретали? - И опять
строго, проникновенно: - Русская, Славка, у тебя душа, совестливая.
Собственно, малыш, мы-то, русаки, недавно объявились на важной
исторической роли. Дети мы, русаки, потому благородство, честь и совесть в нас
держатся прочно.
- Не во всех.
- В основном.
- Но я в основном считал себя чистым, а на поверку оказался равнодушным
к родному отцу. Разве это чистота?
- Мучения совести - признак чистоты.
- Они бывают и у страшных преступников. У меня внутренние срывы. Не
решусь признаться. Перестанешь уважать.
- Чего не было, того не было. Так что признавайся.
- Брось ты с шуточками.
- Что? Мышке слезки, кошке игрушки?
- Пойми.
- Я-то тебя понял. Ты пойми себя. Срывы? Чьим глазом взглянуть.
Мечешься. Ну ладно, дальше надо резать.
Прежде чем пройти к стеллажу, Леонид пропел проказливую частушку на
манер веселой башкирской песни:
Сидел ворон на дуба
И клевал своя нога.
Жалобно, жалобно,
Еще очень жалобно.
Напевая, он мелко строчил каблуками по чугунному полу, как делают это башкирские
девушки и парни на вечерках в деревнях у подножья хребта Ирындык.
15
С завода они поехали в гараж. Ремонт мотоцикла закончили засветло. Чтобы
помирить Вячеслава с отцом, Леонид надумал устроить мальчишник.
Пока Вячеслав ходил в магазин, Леонид разговаривал с Камаевым по телефону.
Позвал Камаева в гости, тот уклонился: нет настроения. Леонид прибегнул к притворству:
кабы, дескать, он был при славе, чинах и депутатстве, то Камаев бы его не гнушался и
захаживал на огонек без церемоний. Камаев ухмыльнулся и окрестил его демагогом. Для
порядка Леонид пообижался, попыжился, однако больше не стал прибегать к уловкам,
рубанул-прямиком: Славка, мол, шибко почитает своего папу и желал бы с ним
объясниться в подходящих условиях. На это Камаев сказал, что для такой цели самые
подходящие условия - родительский дом. Попытался завлечь Камаева природой. Мотоцикл
на ходу, катанем на два дня в горы, поохотимся, порыбачим и, конечно, поплотней
притремся душами. Камаев простецкий мужик, не злопамятен и на природу любит
выскочить, а тут заартачился, проявил угрюмую самонравность. Охотиться сейчас подло:
последнюю дичь добивать. Клев плохой: рыбу, как и дичь, почти на нет извели.
Притирается металл к металлу, душам это ни к чему. Душе необходим простор, как звезде,
ну и галактическое равновесие.
- У людей оно - согласие, Сергей Филиппович.
Камаев согласился с Леонидом, Леонид было опять начал зазывать Камаева в гости
(«Чего тебе стоит? С дочерью покалякаешь. Встречаетесь в год по обещанию. И ради
Славки, ради Усти с Тамарой, даже ради Василька...»), но Камаев его оборвал, а следом
попросил с увещевающей интонацией не поить Вячеслава водкой. Леонид взъерепенился,
крикнул, что обязательно напоит Вячеслава до сшибачки, да и сам крепко надерется и
придет к Камаеву, дабы устроить с ним матч французской борьбы.
Когда Леонид выскочил из телефонной будки, он решил отменить выпивку и завтра на
рассвете уехать в горы. Вячеслав одобрил его решение, но намекнул, что не мешало бы
взять в коляску кого-нибудь для украшения. Чтобы поманежить Вячеслава, Леонид сказал,
что возьмет в коляску Ксению, и заметил просветление на лице Вячеслава. Порадовался
тому, что шуряка не огорчило это, а также тому, что присутствие Ксении в горах, как
всегда, будет придавать его настроению чувство грандиозности.
Леонид, казавшийся Вячеславу пожилым человеком, сохранял, по его наблюдениям,
некоторые умилительные юношеские свойства, к примеру влюбленность в Ксению. Свою
влюбленность Леонид не умел прятать и по каким-то невольным побуждениям с гордой
откровенностью проявлял на людях. И хотя для Леонида мысль о том, что он обязан ради
Вячеслава оставить Ксению дома, была предательской мыслью, он заявил, что по