Страница 88 из 93
Боясь Семена Годунова, вездесущего начальника сыска, бояре безропотно присягнули новому царю, который, очевидно, во всем слушался старших родственников. Несомненно, это они посоветовали ему отозвать из действующей армии Федора Мстиславского и Василия Шуйского, которых вечно подозревали в тайных помыслах занять трон. Вместо них командовать войсками отправился Петр Басманов, всем обязанный Годуновым и потому пользовавшийся их доверием.
Чтобы повысить популярность власти, Федор II раздал щедрые дары москвичам на поминовение души усопшего отца и объявил прощение многим сосланным, вместе с которыми вернулся опальный Богдан Бельский.
Эти меры дали не тот результат, которого от них ожидали. Народ продолжал шептаться, что царевич Дмитрий – настоящий; Шуйский, Мстиславский и Бельский, оказавшись в Москве, немедленно начали плести интриги, а хуже всего вышло с «верным» Басмановым.
Во-первых, воевода уехал, недовольный тем, что его оттерли от престола в то время, как он рассчитывал занять первое место подле юного царя. А во-вторых, прибыв в армию, Басманов увидел, что она совершенно деморализована смертью Бориса и все чуть не в открытую высказываются за Дмитрия.
Судя по всему, у Петра Басманова не было возможности переломить эти настроения. Возможно, сыграло роль и честолюбие: воевода знал, что при существующей системе власти ему, с его недостаточной родовитостью, всегда суждено быть на вторых ролях (он и теперь формально занимал должность «второго воеводы» при знатном ничтожестве князе Катыреве-Ростовском), – а отличившись перед претендентом, он разом возвысится над всеми.
И 7 мая Басманов объявил войскам, что истинный государь – Дмитрий Иванович. Все, кроме небольшого количества иностранных наемников, охотно присягнули Самозванцу. Горстка военачальников, сохранивших верность Федору II, бежала в Москву с ужасной вестью, что армия перешла на сторону врага.
Лжедмитрий не мог поверить своему счастью. Кажется, он опасался ловушки – и отправил московскую рать под командованием князя Василия Голицына (басмановского родственника) вперед, сам же сохранял дистанцию, окруженный своими старыми приверженцами. Не исключено, впрочем, что Лжедмитрий намеренно держался сзади, предоставив Голицыну выполнить грязную работу – ведь престол был занят, и его предстояло очистить.
Падение юного царя Федора теперь было предрешено. Как ни страшились московские бояре загадочного польского выходца, но надо было выслужиться перед победителем. В сложившейся ситуации существовал только один способ это сделать.
Последние дни власти Годуновых представляют собой сплошную череду предательств. Измена была повсюду. Государство рушилось, как карточный домик.
Сначала гонцов Самозванца перехватывали и безжалостно предавали смерти, но в первый день лета двое дворян, Наум Плещеев и Гаврила Пушкин (предок поэта), были не только беспрепятственно пропущены в Москву, но смогли прочитать с Лобного места воззвание «царевича». Толпа ответила приветственными криками. Вышел Василий Шуйский, который недавно на этом же самом месте рассказывал о похоронах Дмитрия, и заявил, что мальчик спасся и вместо него похоронили «поповского сына». (Пройдет еще год, и Шуйский опять поменяет версию, но об этом речь пойдет уже в следующем томе.)
Посланцы Лжедмитрия могли спокойно ораторствовать на Красной площади, потому что еще с предыдущего дня Годуновы засели в Кремле и не смели оттуда высунуться. Стрельцы вроде бы готовились защищать государя, однако ворот не запирали.
Тут появился неугомонный Богдан Бельский, стал кричать, что лично спас царевича (хоть в Угличе он и не был) и позвал толпу громить Годуновых.
Ворвавшись в Кремль, народ не встретил сопротивления – стрельцы тоже изменили присяге.
Федор сел в Грановитой палате на трон, его мать и сестра подняли образа, но эта жалкая попытка воззвать к сакральным чувствам толпы не сработала. Царскую семью вывели из дворца в дом, который Годунов занимал в прежние времена, и поместили под караул.
Власть пала, переворот завершился.
Самые знатные бояре поспешили в лагерь к Самозванцу доложить о том, что Москва готова принять «законного государя».
В Кремле распоряжался Бельский, наконец дорвавшийся до власти.
Однако Лжедмитрий не захотел въехать в покорную столицу, пока царь оставался жив. Тут-то и пригодился Василий Голицын, предводитель изменнической армии.
Прибыв в Москву, князь сначала отстранил Бельского, которому не помогла его ретивость – к этому времени все места близ нового властителя уже были распределены и заняты, в услугах Бельского никто не нуждался.
Затем с бесчестием низложили годуновского патриарха Иова – чтобы не помешал дальнейшему.
Всем ненавистного Семена Годунова тихо удушили в темнице. Прочих царских родственников отправили в ссылку.
И уже потом, без помех, несколько человек во главе с самим Голицыным пришли туда, где под арестом содержалась царская семья. Юный Федор, смелый и не по годам крепкий, отчаянно сопротивлялся, но на него навалились и прикончили. Вдовую царицу удавили веревкой. Пощадили лишь царевну Ксению, которой была суждена горькая судьба.
Народу сказали, что царица и ее сын отравились, а поскольку самоубийцам христианское погребение не полагалось, мертвые тела сначала предъявили публике, а потом зарыли безо всяких церемоний. Туда же в могилу сунули извлеченное из саркофага тело Бориса, который тоже был объявлен грешником, покончившим с собой.
Убийство Фёдора Годунова. К. Е. Маковский
Династия Годуновых, давшая России двух царей, но просуществовавшая всего семь лет, пресеклась. Вместе с ней заканчивается и история «второго» русского государства, построенного Иваном III. Страну ожидала Великая Смута: распад, раскол, чехарда правителей, гражданская война, иноземные нашествия и временная утрата независимости.
Эти беды, начавшиеся сразу после смерти Бориса Годунова, конечно, бросают мрачную тень и на всё его правление. У потомков осталось ощущение, что погубителем державы был он. Такая оценка восходит еще к началу семнадцатого века, когда правители, пришедшие на смену Годунову и обладавшие легитимностью еще в меньшей степени, чем он, всячески старались свалить вину за тяжелое состояние страны на прежнюю власть – обычное в истории явление.
Однако впоследствии большинство историков, даже тех, кто приписывал Борису «кровавых мальчиков в глазах», относились к нему скорее с сочувствием.
С. Платонов, например, пишет: «Историческая роль Бориса чрезвычайно симпатична: судьбы страны очутились в его руках тотчас же почти по смерти Грозного, при котором Русь пришла к нравственному и экономическому упадку. …После Грозного Московское государство, утомленное бесконечными войнами и страшной неурядицей, нуждалось в умиротворении. Желанным умиротворителем явился именно Борис, и в этом его громадная заслуга. В конце концов, умиротворить русское общество ему не удалось, но на это были свои глубокие причины и в этом винить Бориса было бы несправедливо».
Пожалуй, можно выразиться и еще более определенно: силы «второго» государства были так надломлены разрушительной властью Ивана IV, что, если бы не Борис, оно развалилось бы раньше. «Годунов отвратил его [распад] или, по крайней мере, отсрочил», – признает даже желчный Костомаров.
Коренные причины непрочности «второго» русского государства будут суммированы в заключительной главе тома; в эпоху Бориса Годунова оно уже держалось лишь усилиями энергичного правителя и немедленно, в несколько недель, развалилось, когда его не стало.
Русь и русские глазами иностранцев
Рассказы чужеземных авторов-современников о событиях и явлениях, напрямую связанных с заглавной темой – историей государства, я использовал в основном корпусе книги; здесь же, в качестве приложения, хочу привести иностранные сообщения о материях вроде бы маловажных: повседневной жизни жителей тогдашней Руси, их привычках и нравах.