Страница 83 из 93
Ксения Годунова рассматривает портрет жениха. И. Винцман
Поиски зятя-принца свидетельствуют о том, что царь Борис считал себя участником европейской политики и все свои планы строил на развитии и укреплении отношений с Западом. Именно это направление русской дипломатии становится основным. К области европейской, а не азиатской политики следует относить и контакты с Турцией, потому что Османская империя в то время была великой (и даже самой великой) из европейских держав, занимая большой кусок континента.
С султаном Годунов вел сложную и двуличную игру. С одной стороны, очень боялся открытого столкновения и без конца уверял Константинополь в благости намерений, с другой – всюду, где можно, втихомолку вредил туркам. В Крыму он подпитывал деньгами антитурецкую партию, на Кавказе поддерживал воевавшего с Турцией персидского шаха, а в Европе помогал австрийскому императору в его борьбе с Портой – только не оружием, а деньгами.
Так, в 1595 году, когда император Рудольф готовился к очередной кампании против турок, специальное посольство привезло из Москвы вспомоществование в главной тогдашней валюте – собольих, куньих, лисьих, бобровых, беличьих и волчьих мехах. Разложенные шкурки заняли во дворце двадцать палат, и император с придворными изумились такому богатству. Пражские меховщики оценили дар в 400 000 золотых.
Расчувствовавшийся Рудольф постарался отдариться как можно разнообразнее. Среди посланных в Москву редкостей был даже специальный подарок для маленького царевича Федора: четыре попугая и две обезьяны. Должно быть, в Вене узнали, что мальчик любил животных – известно, что английская королева однажды прислала ему двенадцать невиданных на Руси бульдогов.
По традиции, установившейся еще при Иване IV, Русь продолжала дружить и успешно торговать с Англией. Причины этого на первый взгляд странного партнерства двух стран, расположенных на противоположных концах континента, оставались всё те же: делить с далекой от восточно-европейских ссор Англией было нечего, а Северный морской путь в обход проблемной Балтики был хоть и длинен, но зато более надежен. В 1587 году британские купцы получили право «вольной торговли», то есть были освобождены от пошлин и, окрыленные этой привилегией, даже попытались получить монополию на весь товарный ввоз в Россию, но так далеко англофилия Бориса не простиралась.
Русь принимала у себя в Архангельске и корабли других стран. Известно, что в последний год годуновского правления по Северному пути прибыли 29 судов из Англии, Франции и Нидерландов.
Перечень доставленных ими товаров сохранился и дает хорошее представление о потребностях тогдашнего русского импорта. Цитирую по пересказу С. Соловьева: «Жемчуг, яхонты, сердолики, ожерелья мужские канительные, стоячие и отложные, сукна, шелковые материи, миткаль, киндяки [ткань для кафтанов], сафьян, камкасеи [узорчатая шелковая ткань], полотенца астрадамские [амстердамские], вина, сахар, изюм, миндаль, лимоны в патоке, лимоны свежие, винные ягоды, чернослив, сарачинское пшено [рис], перец, гвоздика, корица, анис, кардамон, инбирь в патоке, цвет мускатный, медь красная, медь волоченая, медь в тазах, медь зеленая в котлах, медь паздера [видимо, тип проволоки], медь зеленая тонкая, олово прутовое и блюдное, железо белое, свинец, ладан, порох, хлопчатая бумага, сельди, соль, сера горячая, зеркала, золото и серебро пряденое, мыло греческое, сандал, киноварь, квасцы, целибуха [тропическое лекарственное растение], колокола, паникадила, подсвечники медные, рукомойники, замки круглые, погребцы порожние со скляницами, ртуть, ярь, камфора, москательный товар, проволока железная, камешки льячные [литейные добавки], масло спиконардовое [лекарство], масло деревянное, масло бобковое [лавровое]».
Основными статьями русского экспорта в Европу были мех, мед и воск, кожи, китовый жир и моржовый клык, деготь, лен, пенька, икра – то есть ничего нового по сравнению с прежними временами. Существенных перемен в этом традиционном ассортименте не произойдет и в будущем.
Крым и Кавказ
Вторым по напряженности направлением русской политики после польско-шведского было крымское, и здесь Годунову тоже удалось добиться немалых успехов.
В начале его правления Москва всё еще отстраивалась после ужасного нашествия 1571 года, когда Девлет-Гирей сжег город и угнал в рабство множество русских людей. До конца 1580-х годов Русь получила некоторую передышку. Выполняя требование своего сюзерена, турецкого султана, крымцы тратили основные силы на войну с Персией. В это время они подкармливались лишь мелкими набегами, да и те были в основном направлены на ближние украинские земли, а не в южнорусские области, где после опричного разорения поживиться пока было нечем.
С 1584 года, то есть в тот самый период, когда в Москве началась борьба за власть, в Крыму очень кстати тоже разгорелась длительная междоусобица между членами ханской семьи. Победителем вышел предприимчивый Газы II Гирей, почти сразу же начавший готовиться к походу на Русь, но к этому времени уже прочно утвердился Годунов, и страна была способна дать отпор.
Хан напал летом 1591 года, выбрав момент, который показался ему удачным. Основные силы Годунова были на севере, увязнув в войне со шведами, а на Руси происходило брожение в связи с недавней смертью царевича Дмитрия. Чтобы обеспечить неожиданность, крымцы распустили слух, что готовятся к вторжению в Украину, но, выступив в поход, Газы-Гирей повернул прямо на Москву.
К крымской коннице присоединились ногайцы; сопровождал армию и турецкий контингент с артиллерией, которой в 1571 году не хватило Девлет-Гирею для взятия Кремля. Летописи, как обычно, называют фантастические цифры – сто или даже полтораста тысяч воинов, но войско действительно было очень большим и двигалось стремительно, потому что хан запретил воинам отвлекаться на грабеж, пока не взята вражеская столица.
Крымцы разбили передовой отряд русских войск, 3 июля переправились через Оку и уже на следующий день оказались прямо перед Москвой. Газы-Гирей встал лагерем в Котлах, всего в нескольких километрах от городских стен, и начал готовиться к сражению.
Правитель Годунов, незадолго перед тем столь неудачно покомандовавший войсками под Нарвой, благоразумно не претендовал на роль полководца. Стянув к Москве все полки, имевшиеся в наличии, он назначил главным воеводой князя Федора Мстиславского.
Сил хватало только на оборону. Решили прибегнуть к той же тактике, которая в прошлый раз, в 1572 году, оказалась спасительной: поставили в поле, близ Данилова монастыря, передвижное укрепление «гуляй-город».
В первый день противники «травились», то есть ограничивались мелкими стычками. Татары налетали с разных сторон, отступали, нападали вновь. Хан вел разведку боем – выискивал в обороне слабые места.
А ночью произошел казус из разряда военных нелепиц.
После дневного сражения обе стороны пребывали в нервозности, ожидая от противника какого-нибудь коварства. Русским сторожевым что-то померещилось, они подняли тревогу и переполошили весь лагерь. Пушки начали палить в темноту, с недальних городских стен грянули тяжелые орудия. Ночь осветилась вспышками, учинился шум и грохот.
Татары испугались еще больше, вообразив, что враг получил подкрепление и устроил ночную атаку. В отличие от русских, сидевших в осаде, крымцам было куда бежать – и они сорвались с места, всё побросав. Хан не сумел остановить охваченную паникой массу и тоже был вынужден ретироваться.
Русская конница кинулась в погоню, не встречая серьезного сопротивления, и преследовала беглецов до самого Дикого Поля. Газы-Гирей был ранен и еле унес ноги.
Нечего и говорить, что на Руси это странное происшествие восприняли как Божье вмешательство, подобное столь же неожиданному избавлению от орды Тамерлана в 1395 году. Тогда, двести лет назад, чудо приписали иконе Владимирской Богоматери. Ныне же вспомнили, что накануне по «гуляй-городу» торжественно носили образ Донской Богоматери – этим и объяснили одоление басурман, а в память о мистическом событии построили Донской монастырь.