Страница 46 из 93
Ряд отечественных авторов позднейшего времени уверены, что свидетельствам иностранцев, живописующих зверства Грозного, не следует доверять, поскольку эти люди преследовали какие-то корыстные цели. Не исключено, что и фон Штаден, и Шлихтинг, и Таубе с Крузе сгущали краски, желая произвести большее впечатление на европейских читателей, Александр Гваньини же в Москве никогда не бывал и лишь пересказывал то, что слышал от других. Какие-то эпизоды наверняка искажены или вовсе придуманы, но крайняя жестокость русского царя была общеизвестна и повергала современников в содрогание – до такой степени, что могла побудить к самому страшному для христиан деянию, массовому самоубийству. В 1577 году, когда Иван IV лично руководил осадой ливонской крепости Венден и она уже не могла больше держаться, все оставшиеся в живых защитники с членами семей, триста человек, получив благословение духовенства (нечто беспрецедентное), подорвали себя порохом, лишь бы не попасть в плен. Это неудивительно: ранее, взяв столь же упорно сопротивлявшийся замок Вейсенштейн, Грозный приказал всех пленных зажарить.
Д. С. Лихачев отмечает, что к концу жизни в поведении царя всё ярче проявляется склонность к юродству и скоморошеству. Иван Васильевич и прежде любил всяческие потехи, окружал себя шутами, музыкантами и дрессировщиками медведей.
Иван IV обладал весьма своеобразным чувством юмора – жестоким, глумливым, рассчитанным на то, чтобы смешить не публику, а исключительно самого себя. Шутки государя были не всегда кровавыми, но неизменно злыми.
Английский дипломат Джильс Флетчер приводит несколько примеров такого остроумия – возможно, выдуманных, но и в этом случае весьма характерных.
Однажды царь-де приказал москвичам насобирать целый колпак живых блох, а когда ему ответили, что сделать это невозможно, поскольку блохи ускачут, горожан обложили огромным штрафом за неисполнение государевой воли. В другой раз Иван взыскал с придворных огромную сумму в 30 000 рублей за то, что те якобы истребили в лесах всех зайцев и царю теперь не на кого охотиться. С жителей Пермского края монарх потребовал поставок кедрового дерева, которое там отродясь не росло – и взял компенсацию за ослушание в 12 тысяч рублей.
Знаменитый эпизод с отречением от престола в пользу татарского князька Симеона Бекбулатовича (об этом речь впереди) трактуется историками по-разному. Многие пытались обнаружить в этой диковинной затее какой-нибудь государственный или хотя бы практический смысл, но не исключено, что это была всего лишь злая шутка пресыщенного человека, продиктованная смесью юродского самоуничижения и злорадного предвкушения паники, которую вызовет этот трюк.
Однако чаще всего глумливость Ивана Грозного была сопряжена с кровопролитием и душегубством. Муки и казни обставлялись, как шутовское представление.
Самой незатейливой из забав подобного сорта было зашить какого-нибудь несчастного в медвежью шкуру и затравить собаками. Но иногда устраивалось целое действо.
Боярина Василия Данилова, ведавшего пушкарями, заподозрили в измене. Иван велел усадить изломанного на пытке Данилова на телегу, в которую запрягли ослепленную лошадь, и объявил, что боярин волен ехать к своему польскому королю, после чего повозку погнали в пруд и утопили.
Престарелого архиепископа Пимена из Новгорода в Москву везли посаженным на кобылу задом наперед, со скоморошьей волынкой в руках – здесь царь уже кощунствовал, глумился над пастырским званием.
Сохранилось множество рассказов о жестоких забавах Грозного, но, пожалуй, нагляднее всего характер царя и типичное поведение его жертв проступают в относительно травоядной истории, которую можно прочитать у Шлихтинга.
«Однажды пришел к тирану некий старец, по имени Борис Титов, и застал тирана сидящим за столом, опершись на локоть. Тот вошел и приветствует тирана; он также дружески отвечает на приветствие, говоря: «Здравствуй, о премного верный раб. За твою верность я отплачу тебе некиим даром. Ну, подойди поближе и сядь со мною». Упомянутый Титов подошел ближе к тирану, который велит ему наклонить голову вниз и, схватив ножик, который носил, взял несчастного старика за ухо и отрезал его. Тот, тяжко вздыхая и подавив боль, воздает благодарность тирану: «Воздаю благодарность тебе, господин, за то, что караешь меня, твоего верного подданного». Тиран ответил: «С благодарным настроением прими этот дар, каков бы он ни был. Впоследствии я дам тебе больший».
Возникает впечатление, что больше всего Иван Грозный неистовствовал, когда сталкивался с проявлениями (увы, нечастыми) чувства собственного достоинства. В подобных случаях царь подвергал свою жертву особенным глумлениям.
Титов благодарит государя. И. Сакуров
Храбрый стрелецкий воевода Никита Казаринов-Голохвастов, попав в опалу, не стал молить царя о прощении, как делали другие, а удалился из мира, принял схиму. Когда в монастырь явились опричники, Голохвастов сам вышел им навстречу, не проявляя страха. Он был готов к смерти. Ну раз ты стал такой ангел, так и лети к ангелам, сказал ему Иван. Велел посадить на бочку пороха и подорвать.
У Шлихтинга описана совершенно омерзительная расправа над неким «Иваном Михайловичем», которого автор называет «заместителем казначея». Этот мужественный человек посмел объявить себя ни в чем не повинным и бросил царю в лицо дерзкие слова. «Те схватывают его; снимают одежду, подвязывают под мышки к поперечным бревнам и оставляют так висеть. К тирану подходит Малюта с вопросом: «Кто же должен казнить его?» Тиран отвечает: «Пусть каждый особенно верный казнит вероломного». Малюта подбегает к висящему, отрезает ему нос и садится на коня; подбегает другой и отрезает ему ухо, и таким образом каждый подходит поочередно, и разрезают его на части. Наконец подбегает один подьячий государев Иван Ренут и отрезает ему половые части, и несчастный внезапно испустил дух. Заметив это и видя, что тот, после отрезания члена, умирает, тиран воскликнул следующее: «Ты также скоро должен выпить ту же чашу, которую выпил он». Именно, он предполагал, что Ренут из жалости отрезал половые части, чтобы тот тем скорее умер».
Идея тоталитарной власти, доведенная Иваном IV до крайней степени, в принципе не признает за подданными права на достоинство, воспринимаемое такой системой как неповиновение и угроза ее авторитету. Настоящему самодержцу нужны не соратники, пускай даже дельные и полезные, а покорные и безгласные рабы, не подвергающие действия властителя сомнению, тем более критике.
Главная коллизия царствования Ивана Грозного именно в том и состояла, что в начальный период правление осуществлялось государем при помощи дельных и полезных соратников, а в конечный период – в окружении покорных и безгласных рабов. В таких условиях развитие получили не сильные стороны этой безусловно незаурядной личности, а ее ничем не сдерживаемые пороки.
Теперь вернемся в лето 1547 года, когда семнадцатилетний юноша – умный, но легко подпадающий под чужое влияние; хорошо образованный, но суеверный; жестокий, но боящийся греха; одолеваемый низменными страстями, но исполненный высоких планов, – созрел для того, чтобы взять управление державой в свои руки.
Время собирать камни
Преобразования и реформы
В начале своего самостоятельного правления Иван IV проявил задатки выдающегося государя. На ближних бояр внезапное превращение жестокого и вздорного подростка в смелого реформатора произвело впечатление чуда, хотя на самом деле преображение не было ни чудесным, ни внезапным.
Во время ужасных пожаров и народных волнений лета 1547 года юный монарх испытал тяжелое потрясение, сменившееся религиозным экстазом, под воздействием которого пробудились те стороны этой богатой натуры, которые до сих пор были не востребованы. Эта перемена подготавливалась довольно давно, о чем свидетельствуют первые «взрослые» деяния Ивана, к тому времени уже совершенные: женитьба на Анастасии Захарьиной и принятие царского титула.