Страница 4 из 93
Софья (Зоя) Палеолог. Реконструкция по черепу С. Никитина
Несмотря на взаимную заинтересованность, переговоры и обмен посольствами продолжались целых четыре года – тогда всё делалось неспешно. Наконец, летом 1472 года Зоя отправилась в долгое путешествие, кружным путем, в объезд недружественного Москве польско-литовского государства. Дорога заняла четыре с половиной месяца.
Щекотливый вопрос о конфессии невесты решился легко и быстро. Девушка была слишком умна и прагматична, чтобы делать из этого проблему. В Москву она прибыла уже не Зоей, а Софьей – это имя звучало более «русским». Как она вернулась в лоно православия, достоверно неизвестно. Скорее всего, никакого особого обряда не было и Софья просто сделала вид, что никогда не оставляла греческой веры, то есть воспользовалась ложью Ивана Фрязина (что не спасло Вольпе от опалы – видимо, вранье все же каким-то образом раскрылось). Папский легат всю долгую дорогу возглавлял свадебный поезд, везя перед ним католический крест. Но близ Москвы кардинала попросили убраться на задний план, а крест спрятать в сани. Ни об унии с Римом, ни о союзе против турок речи не было. Молодая государыня никакой поддержки кардиналу не оказала, и через два или три месяца он отправился обратно, получив в утешение богатые подарки.
Русские встречают царевну Зою. Ф. Бронников
Второй брак Ивана Васильевича оказался продолжительнее первого. Софья сначала рожала дочерей, что никак не меняло династической перспективы – наследником и соправителем великого князя оставался Иван Молодой. Однако в 1479 году у гречанки родился собственный сын, Василий, а за ним еще четверо (не считая умерших в младенчестве).
В семье государя обозначился опасный раскол, из-за которого весь двор поделился на две враждебные партии: наследника и великой княгини. Конфликт этот перешел в острую фазу после того, как очевидный и, в общем, бесспорный преемник Иван Молодой в 1490 году умер. Теперь вопрос о наследовании стал менее очевидным.
Закона о передаче короны по прямой линии от отца к старшему сыну и так далее не существовало, да и сама идея того, что может быть какое-то правило, обязательное для самодержца, противоречило системе, которую создавал Иван III: высшей инстанцией являлась воля государя, и лишь он один имел право решать, кто станет монархом после него. Разумеется, такой порядок перехода власти будет не раз приводить к смуте, поскольку у каждого из сыновей, да и братьев монарха имелось теоретическое право на трон. «Правильный» порядок престолонаследия в России установится только в конце XVIII века.
Для Ивана Молодого честолюбивый отец – опять не без труда – сумел подыскать иноземную православную невесту, хоть и менее именитую, чем Софья Палеолог: дочь валашского (молдавского) господаря Стефана. Елена Волошанка, как называли в Москве молодую княгиню, силой характера не уступала государыне и, овдовев, возглавила сообщество придворных, делавших ставку на ее сына, маленького Дмитрия.
Обе женские партии – «Грекини» и «Волошанки» – боролись за влияние, стараясь склонить на свою сторону стареющего великого князя. Неустойчивое равновесие сохранялось несколько лет. Иван не торопился с решением – вероятно, присматривался к подрастающим княжичам, пытаясь понять, кто из них более подходит на роль правителя и будет лучше «держать государство». Есть основания полагать, что колебания Ивана Васильевича объяснялись именно государственными интересами, а не личными симпатиями. По-родственному он, кажется, был больше привязан к Дмитрию, но Иван III не привык в важных делах руководствоваться эмоциями.
Имело значение и окружение каждого из претендентов.
Вокруг внука собрались знатнейшие люди двора, члены Боярской думы. Это была партия аристократическая. На первых ролях в ней были ближайшие советники Ивана – князья Иван Патрикеев и Семен Ряполовский.
Партию Софьи можно назвать «бюрократической». В ней тон задавали дьяки – чиновничье сословие, усиление которого было обусловлено потребностями большого централизованного государства.
Конфликт двух этих сил, распространившийся и на церковь (об этом речь пойдет в отдельной главе), носил глубинный характер.
Бояре не любили «Грекиню», потому что она, следуя традициям византийской империи, стремилась возвысить престиж великокняжеского звания, усложняя придворный церемониал и вводя всё новые непривычные ритуалы. Это не только раздражало консервативную знать, но и пугало ее, причем не без оснований. Чем выше становился пьедестал трона, на котором восседал государь, тем больше он обособлялся от Думы, а московские бояре издавна привыкли активно участвовать в управлении страной.
В то же время у служилого сословия подобных амбиций не было; усиление личной власти монарха вполне соответствовало интересам дьяков и неродовитой знати.
Несколько лет противоборствующие стороны плели интриги и производили закулисные маневры. Затем произошел взрыв.
В октябре 1497 года Дмитрию Ивановичу исполнилось 14 лет. Бояре стали уговаривать государя назначить подростка соправителем, что означало бы полную победу над партией Василия и Софьи. Взволнованные оппоненты составили заговор, намереваясь захватить казну и уничтожить Дмитрия. О заговоре донесли государю. Больше всего Ивана Васильевича испугало, что Софья секретничала с какими-то «лихими бабами», у которых якобы было некое «зелье». Колдовства в те суеверные времена боялись еще больше, чем ядов.
Великий князь больше не колебался. Самых активных заговорщиков предали жестокой казни, «лихих баб», как полагалось поступать с ведьмами, утопили в реке, супругу Иван от себя отдалил, а Василия поместил под стражу.
Вскоре после этого Дмитрий – впервые в русской истории – был торжественно венчан на великое княжение. Некоторые историки даже считают, что это было коронованием на царство, ибо в чине церемонии упоминается «скипетр царствия». По иронии судьбы византийский ритуал, который так старательно насаждала Софья, увенчал победу ее врагов.
Фрагмент «Пелены Елены Волошанки» (1498) с изображением коронации Дмитрия: Елена – в красном плаще, Софья – в желтом, загнанная в угол
Но государственный интерес оказался сильнее обиды. Миновало совсем немного времени, и Иван Васильевич понял свою ошибку. Ослабление служилой партии привело к усилению Боярской думы, что нарушало систему власти, кропотливо строившуюся государем. Не прошло и года, как недавние триумфаторы, князья Патрикеев и Ряполовский, внезапно были схвачены. Первого постригли в монахи, второму отрубили голову. В чем заключалась их «измена», летописи не сообщают, лишь в одном из документов упоминается, что великий князь обвинял репрессированных в «высокоумничаньи» – очевидно, те оказались недостаточно гибкими и послушными.
Некоторое время после этого Иван Васильевич держал обоих наследников в «равноудалении», а их честолюбивых матерей тем более.
Однако государь старел, его здоровье ухудшалось.
В апреле 1502 года Иван наконец принял решение – видимо, с нелегким сердцем. Сын Василий не отличался государственными талантами, но зато вокруг него не группировалась боярская знать, усиление которой ограничило бы монопольную власть еще некрепкого самодержавия. Вероятно, не последнюю роль сыграло и то, что Софья стала не та, что прежде (она хворала и скоро умерла); Елена Волошанка была моложе и опаснее.
Василия провозгласили «большим князем» (то есть следующим по старшинству после «великого»), Дмитрия же вместе с матерью для верности посадили в заточение, хотя ни о каких их винах летописи не сообщают. По-видимому, суровое решение было мерой сугубо профилактической. Иван III, как обычно, пожертвовал семейными интересами ради государственных. (Мы увидим, что лишь перед самой кончиной, уже на смертном одре, он даст волю чувствам.)