Страница 18 из 93
Однако независимой стране этих теневых и, в общем, рабских навыков было явно недостаточно. Требовалось осваивать незнакомую науку общения с иностранными государствами на равных; требовалось обозначить новое положение Руси – да просто известить мир о возрождении страны, про которую все, кроме соседей, давно забыли; добиваться признания и уважения, заключать военные и политические союзы; приглашать чужеземных мастеров; наконец – налаживать и развивать новые торговые связи. Особенно насущными все эти задачи стали после брака Ивана Васильевича с византийской принцессой и формального разрыва с Ордой. Как пишет Карамзин: «В сие время судьба Иоаннова ознаменовалась новым величием посредством брака, важного и счастливого для России: ибо следствием оного было то, что Европа с любопытством и с почтением обратила взор на Москву, дотоле едва известную; что Государи и народы просвещенные захотели нашего дружества; что мы, вступив в непосредственные сношения с ними, узнали много нового, полезного как для внешней силы государственной, так и для внутреннего гражданского благоденствия».
Что-то у неопытных в международной политике русских дипломатов получалось лучше, что-то хуже.
Привычка к закулисному лавированию и коррумпированию, привнесенная из прежних времен, вкупе с крайней уклончивостью и непрочностью обещаний сохранилась надолго, на столетия. В Европе эту особенность русской дипломатии ошибочно называли «византийством», хотя на самом деле она являлась генетическим наследием ордынского периода. Недаром покровителем российской дипломатии является святой благоверный князь Александр Невский, выведший Русь из худших времен татаро-монгольского ига исключительно благодаря гибкости и умению приспосабливаться к жестким обстоятельствам.
Однако во времена Ивана III московские послы, раньше хорошо владевшие лишь оружием слабого, начинают постигать правила пользования новым инструментом: силой. Надо сказать, что в исторической перспективе этим вторым, безусловно, важным, но обоюдоострым оружием русская дипломатия толком так и не овладела. Русь, а потом Россия нередко будет пережимать по части силовой дипломатии и тем самым наносить ущерб собственным интересам. При умном и осторожном Иване III подобного не случалось; при его преемниках, как мы увидим, такое происходило довольно часто.
Иван рассматривал дипломатию прежде всего как средство обеспечить перевес перед войной, а еще лучше – добиться своих целей вообще без войны. Таким бескровным образом он одержал не меньше побед, чем при помощи оружия.
По предыдущим главам читателю должно быть уже ясно, что стержнем дипломатии Ивана III были отношения с Крымским ханством. На этом союзе, как на фундаменте, держалась вся стратегия московской экспансии – и в восточном, и в западном направлениях.
Дружба с ханом Менгли-Гиреем (1467–1515, с перерывами) имела для Ивана Васильевича первостепенное значение. Строилась она, конечно, не на личной симпатии (два государя ни разу не встретились), а на общности интересов. У Крыма был тот же главный враг – Большая Орда, а Литва, давняя соперница Москвы, представляла собой удобный и близкий объект для грабежа. Вот почему Менгли-Гирей всегда так охотно откликался на приглашение повоевать и с Большой Ордой, и с великим княжеством Литовским.
Напомню, что военная помощь Менгли-Гирея спасла Москву в 1480 году во время «Стояния на Угре», когда хан Ахмат тщетно ждал Казимира, отбивавшегося от крымцев. Во время первой русско-литовской войны, в 1494 году, большое татарское войско вторглось на Украину, и эта война на два фронта была одной из главных причин, по которым Александр Литовский запросил мира. То же повторилось и во время второй литовской войны: в 1502 году крымцы атаковали литовские земли, дойдя до Белоруссии. Александр опять был вынужден согласиться на невыгодный мир с Москвой.
В то же самое время, в 1502 году, Менгли-Гирей окончательно добил Большую Орду – то есть достиг той основной задачи, ради которой поддерживал союз с Русью. (Заходя вперед, скажу, что эта победа впоследствии вышла Руси боком: когда у Крыма отпала необходимость в Москве, дружба очень быстро закончилась, но произошло это уже не при Иване III.)
Набег крымской конницы. И. Сакуров
Поддержка великого князя была нужна Менгли-Гирею не только из военно-политических видов, но и для собственной безопасности. Хан захватил власть силой, отобрав ее у старшего брата, и долгое время сидел на троне непрочно. Он дважды был свергнут и возвращался лишь после упорной борьбы. Во всех этих внутритатарских сварах Иван неизменно оказывал помощь своему верному союзнику. Менгли-Гирей даже получил от великого князя письменную гарантию, что в случае поражения обретет убежище в Москве; Иван клялся, что «поднимет его истому на своей голове».
По старой, надежной московской традиции союз требовалось подпитывать подарками и взятками, на которые крымцы были очень падки, поскольку понятие коррупции в ордынской культуре, кажется, вовсе отсутствовало. Послы Ивана III (на эту должность назначали самых знатных людей, обычно бояр) постоянно «прикармливали» царевичей и мурз, делая им подношения соответственно рангу – и друзей у Москвы в Крыму было много.
Вторыми по важности (а начиная с «литовского» периода – первыми) для Москвы были дипломатические отношения со «второй» Русью, и строились они на совершенно иных принципах. Литву Иван III рассматривал как препятствие для объединения русских земель, а литовского монарха – как конкурента на звание «государя всея Руси». Мир и тем более дружба Москве в этот период были не нужны, поэтому русская дипломатия постоянно задирает, провоцирует, торгуется из-за спорных земель и «всерусского» титулования Ивана Васильевича. Даже переговоры о браке Елены Ивановны с Александром очень мало напоминали обсуждение радостного события. Совершенно очевидно, что в эту эпоху, когда Москва была сильна, а Литва слаба, Иван расценивал дипломатию как средство второстепенное и больше полагался на военное преимущество. Послы великого князя на каждых переговорах упрямо заявляли, что «русская земля из старины от наших прародителей – наша отчина», имея в виду всю русскую землю. С такой позицией особенного простора для дипломатических маневров не оставалось. Русь и Литва входили в шестнадцатое столетие непримиримыми врагами.
До конца пятнадцатого века в Западной Европе полагали, что Русь – это провинция в польском королевстве, и вдруг узнали, что существует еще другая Русь, которая, кажется, больше, могущественнее и богаче первой (то есть для Европы-то «первой» была литовская Русь, а московская – «второй»). «Можно сказать, что Северо-Восточная Россия, или Московское государство, для западных европейских держав была открыта в одно время с Америкою», – пишет С. Соловьев.
Присоединив Новгород, Москва попадает в круг балтийских держав. Если в прежние времена у нее почти не было контактов со Швецией, Данией и Германской империей, а отношения с Ливонским орденом ограничивались пограничными столкновениями, то теперь Ивану пришлось решать новые трудные задачи. Нужно было закрепиться на море; наладить торговлю с Европой; завести новых союзников и давать отпор новым врагам.
Знаменитый немецкий купеческий союз Ганза в это время пришел в упадок, и Иван закрыл его представительство в Новгороде, потому что, во-первых, хотел лишить неспокойный Новгород богатства, а во-вторых, намеревался вести торговлю с Европой без посредников.
Напротив немецкого города Нарвы, на другом берегу реки, в 1492 году Иван III поставил крепость, в его честь названную Ивангородом. Здесь был построен порт, и началась торговля.
В следующем же году у Руси завелся первый на Балтике союзник – Дания, причем инициатива, кажется, исходила от датчан. У них не было территориальных споров с Русью, поскольку страны находились далеко друг от друга, зато имелся общий враг: Швеция – северный сосед, доставлявший русским множество проблем. Иван охотно помог датскому королю одолеть шведского – великий князь очень любил одерживать победы чужими руками. В 1495–1496 годах московское войско сходило повоевать в шведскую Финляндию, но основные боевые действия происходили на скандинавском театре, где Ганс Датский добыл себе шведскую корону.