Страница 39 из 93
Кроме того, в 1537 году Елена провела жестокую, но необходимую для государственного единства операцию по устранению последнего потенциального претендента на престол – князя Андрея Старицкого. Как бы смирно тот ни сидел в своем уделе, но пока он был на свободе, положение маленького Ивана оставалось непрочным.
Когда великая княгиня стала требовать, чтобы князь явился в Москву, стало ясно, что это не к добру. Андрей Иванович долго тянул время, сказываясь больным. Наконец, желая продемонстрировать свою кротость и лояльность, отправил в столицу всю свою немалую дружину – то есть добровольно разоружился. Этого-то безжалостная правительница, по-видимому, и ждала. На беззащитную Старицу пошли московские полки. Перепуганный Андрей кинулся в бега, но ни на мятеж, ни на эмиграцию решимости у него не хватило. В конце концов он поддался на обещания милости, явился к Елене, но милости не дождался. Приближенных Старицкого повесили, а самого его посадили в заточение, почему-то заковав ему голову в «железную шляпу». Андрей Иванович, человек уже пожилой, в положении «железной маски» продержался недолго и скоро умер. (Нельзя не отметить, что все враги Елены Глинской умирали очень быстро и удобно – вероятно, не без посторонней помощи.)
Наверное, из этой суровой, сильной женщины получилась бы неплохая регентша, которая благополучно «додержала» бы государство до совершеннолетия сына, но в апреле 1538 года Елена Глинская, едва дожив до тридцати лет, скончалась. Герберштейн, повторяя ходившие в Москве слухи, утверждает, что правительницу отравили, и это вполне возможно. Однако смерть могла произойти и по естественным причинам. Известно, что в последний год жизни великая княгиня много хворала и ездила по монастырям молиться об исцелении.
Лишившись покровительницы, князь Овчина-Оболенский не продержался и недели. На седьмой день по кончине Елены произошел переворот: временщика схватили, посадили в заточение и, чтобы не обагрять рук кровью, «умориша гладом и тягостию железною».
Во главе третьего по счету правительства оказался могущественный клан Шуйских – Рюриковичей из рода суздальских князей. Их предводителем был знаменитый Василий Васильевич – тот самый воевода, что после Оршинского разгрома (1514) сумел удержать Смоленск, повесив на стенах изменников. Не ограничившись устранением Овчины-Оболенского, этот крутого нрава боярин, за молчаливость прозванный Немым, изгнал из думы своих врагов, а злейшего из них, «великого дьяка» Федора Мишурина предал бессудной казни. Затем Василий Шуйский женился на казанской царевне Анастасии (дочери крещеного татарского царевича Петра и Евдокии, сестры Василия III), чем еще больше закрепил свое первенство, взяв титул «наместника на Москве». Однако новый правитель провластвовал недолго. Через несколько месяцев он тяжело заболел и умер.
Партию Шуйских возглавил его брат Иван Васильевич, не отличавшийся государственными талантами. Он испортил отношения со многими влиятельными боярами, а затем и с высшим духовенством, изгнав митрополита Даниила и поставив на его место троице-сергиевского игумена Иоасафа, который скоро переметнулся в противоположный стан. К лету 1540 года Иван Шуйский оказался практически в изоляции. Митрополит Иоасаф и его союзник князь Иван Бельский, неважный полководец (тот самый, кто бездарно воевал под Казанью), но весьма ловкий интриган, без особенного труда оттерли чванливого и неумного Ивана Шуйского от власти.
Этот тандем тоже продержался наверху недолго, около полутора лет. Ошибкой Бельского и митрополита Иоасафа было то, что они не расправились с Шуйскими. В январе 1542 года произошел новый переворот. Люди Ивана Шуйского ночью ворвались во дворец к Бельскому, бросили его в сани и отправили в ссылку, на север, и там, вдали от столицы, через несколько месяцев потихоньку умертвили. Митрополит, за которым тоже пришли, кинулся спасаться в покои великого князя, но заговорщиков это не остановило. Иоасафа чуть не прикончили на месте, однако удовлетворились тем, что сослали в монастырь. Его место занял новгородский архиепископ Макарий – как мы увидим, личность во многих отношениях выдающаяся.
Неудачный опыт предшествующего правления, кажется, ничему не научил Шуйских. Повторно захватив власть, они стали держаться еще надменней, чем прежде. В 1542 году наместник Иван Шуйский умер, и его место занял Андрей Михайлович Шуйский, личность уже совершенно ничтожная.
С великим князем он не считался и не церемонился, что было большой ошибкой, ибо Иван уже выходил из детского возраста и вел счет своим обидам.
Он не забыл, как в его присутствии Шуйские волокли из дворца митрополита Иоасафа. Новым оскорблением стала расправа над полюбившимся мальчику боярином Федором Воронцовым. Прямо при тринадцатилетнем Иване люди Шуйских набросились на Воронцова и стали его избивать, а затем, невзирая на просьбы юного монарха, отправили прочь из Москвы, в ссылку.
Три месяца спустя подросший Иван впервые показал зубы: 29 декабря 1543 года он приказал своим псарям схватить Андрея Шуйского. Застигнутый врасплох, временщик был забит до смерти. Великокняжеские слуги раздели труп донага и оставили валяться на земле, в воротах его собственного дворца – в устрашение всем государевым обидчикам. Этой демонстрации оказалось достаточно, чтобы власть Шуйских пала. Все видные деятели их партии были отправлены в ссылку. В Москве свершился новый переворот, на сей раз осуществленный самим великим князем. «И от тех мест начали бояре от государя страх имети и послушание», говорится в летописи.
Псари убивают Андрея Шуйского. И. Сакуров
Однако монарх был еще слишком юн, чтобы править самостоятельно. Во главе государства оказалась очередная аристократическая клика, только теперь она состояла не из чужих Ивану бояр, а из его ближайших родственников, дядьев Юрия и Михаила Глинских. Большим влиянием пользовалась и их мать сербчанка Анна Стефановна, приходившаяся великому князю бабушкой.
От очередной смены режима жизнь страны не улучшилась. Молодые Глинские не только были никудышными правителями, но еще и предавались всевозможным бесчинствам, так что вскоре заслужили ненависть столичного населения. Однако, в отличие от Шуйских, они во всем потакали подростку Ивану, и государево покровительство делало их положение прочным.
В ту эпоху совершеннолетие наступало в пятнадцать лет – именно до этого возраста Василий III завещал опекунам «беречь» его сына, однако Иван пока не выказывал желания взять на себя государственные заботы. Он превращался в жестокого и вздорного юношу, который карал без вины и жаловал без заслуг, а Глинские лишь поощряли этот произвол.
В 1545 году великий князь разгневался на боярина Афанасия Бутурлина «за невежливые слова» и велел отрезать виновному язык. Когда Боярская дума возмутилась, Иван всю ее подверг опале, так что митрополиту Макарию пришлось долго утрясать этот конфликт.
В следующем 1546 году бесчинства юного государя привели к настоящему политическому кризису.
В ожидании очередного набега крымцев было решено устроить военную демонстрацию – вывести полки на южный рубеж. Подросший Иван возглавил войска сам и встал лагерем у Голутвина, однако татары не появились, и великий князь со скуки начал тешиться всяческими озорствами. Сначала они были безобидны: юноша попробовал сам пахать и заставил заниматься тем же вельмож; потом затеял разгуливать на ходулях. Однако игра в похороны, когда живого человека наряжали в саван и срамословно «отпевали», показалась боярам кощунством, и они зароптали.
Игривое настроение Ивана моментально сменилось яростью. Возможно, все голутвинские безобразия были устроены не просто так, а специально для провоцирования боярского возмущения – дабы проверить пределы своей власти.
Прямо перед великокняжеским шатром были обезглавлены трое старших бояр: дворецкий Иван Кубенский, приходившийся Ивану родственником, недавний любимец Федор Воронцов (тот самый, обиженный Шуйскими и впоследствии вернувшийся ко двору) и брат последнего Иван Воронцов. Еще один боярин, Иван Федоров-Челяднин спасся лишь тем, что униженно молил о пощаде. Этого немолодого уже сановника, который занимал высокий пост конюшего, «ободрали нага» и отправили в ссылку. Молодого Федора Овчину-Оболенского (сына фаворита Елены Глинской) посадили на кол. Князю Ивану Дрогобужскому отрубили голову. Это было предвестием мучительств, которым Иван будет подвергать боярство в позднейшие годы.