Страница 38 из 93
Вторым благоприятным фактором было отсутствие внешней угрозы – с этим молодому государству в период неустроенности и дезорганизованности очень повезло.
Польско-литовский король Сигизмунд Старый теперь был совсем старым, воевать не хотел и всё надеялся, что Московия погрязнет в междоусобице и сама распадется на куски. Перемирие закончилось, летом 1534 года возобновились боевые действия, но обе стороны вели себя вяло: поляки скупились собирать большую армию, русским вообще было не до войны. Три года длились стычки, сводившиеся к мелким походам за трофеями, а в 1537 году сговорились о еще одном пятилетнем перемирии.
Поначалу везло и с Крымом. Там шла гражданская война между родственниками-Гиреями. В конце концов победил Сахиб-Гирей, но его больше занимали татарские проблемы – в первую очередь контроль над Казанским царством. У Москвы в ее теперешнем состоянии не хватало политической воли на поддержку русской партии в Казани, и крымским агентам в 1535 году удалось устранить московского ставленника Еналея, посадив вместо него Сафа-Гирея, представителя крымской династии. С этой неприятностью пришлось смириться – в отсутствие самодержавного правителя мобилизовать силы для большой войны на Руси было некому. Хуже то, что с 1540 года крымцы, подкупаемые польским королем, возобновили почти ежегодные грабительские походы. Приходилось терпеть и это, благо нападения были локальными.
На Балтике сохранялось спокойствие. Ливония и Швеция тоже переживали трудные времена и русских владений не трогали. С обеими странами были заключены торговые договоры.
Конечно, настоящий сильный правитель, каким был Иван III, в столь выигрышной международной обстановке не сидел бы сложа руки, а воспользовался бы слабостью соседей, чтобы захватить новые земли и расширить свое влияние – именно так была устроена геополитическая жизнь той эпохи, построенная на праве сильного. Однако боярская, то есть аристократическая система правления, хорошо себя проявившая в XIV и в первой половине XV века, к середине XVI века стала архаичной и неэффективной: когда не было монарха, способного принимать стратегические решения, решения и не принимались. Каждый временщик заботился не о государственном интересе, а о своей личной корысти и безопасности. Через несколько десятилетий в письме к князю Курбскому царь Иван описывает это время так: «Все расхитили лукавым умыслом, будто детям боярским на жалование, а между тем все себе взяли; из казны отца нашего и деда наковали себе сосудов золотых и серебряных, написали на них имена своих родителей, как будто бы это было наследованное добро… Потом на города и села наскочили и без милости пограбили жителей, а какие пакости от них были соседям и исчислить нельзя; подчиненных всех сделали себе рабами, а рабов своих сделали вельможами; думали, что правят и строят, а вместо этого везде были только неправды и нестроения, мзду безмерную отовсюду брали, всё говорили и делали по мзде».
За время, пока подрастал новый самодержец, политическая власть в стране менялась шесть раз.
Хоть Василий III умирал долго и очень беспокоился за жену и сыновей, его посмертные распоряжения были плохо продуманы. Он просто взял трех самых авторитетных и опытных сановников да повелел им «ходить» к великой княгине Елене, то есть осуществлять управление от ее имени. Это были три старика: дядя государыни князь Михаил Глинский, заслуженный боярин Михаил Захарьин-Юрьев и Иван Шигона-Поджогин, главный советник Василия. Вероятно, умирающий рассчитывал, что таким образом будет сохранен баланс сил между кланом Глинских, старой московской аристократией и служилой бюрократией. Однако пресловутая система «сдержек и противовесов» работает только при наличии верховного арбитра – правителя, а в его отсутствие немедленно рассыпается, сменяясь борьбой за власть.
Это и произошло, но не сразу. Главную опасность для московской верхушки представляли братья покойного – Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий. Поэтому первым делом, прямо от гроба, митрополит и бояре повели обоих князей присягать маленькому племяннику, причем дядья обязались «государства не хотеть» и сидеть в своих уделах. Но этого москвичам показалось мало. Несколько дней спустя честолюбивого Юрия обвинили в заговоре и взяли под стражу. Посадили в ту же темницу, где в свое время угас несчастный Дмитрий Иванович, и уже не выпустили до самой смерти – три года спустя князь умер «гладкою нужею», то есть голодной смертью. Тихого Андрея пока оставили на свободе, но вдалеке от столицы, куда тот, впрочем, и сам боялся показываться («трепетал за себя и колебался в нерешимости», пишет Карамзин).
Устранив общую опасность, московские сильные люди начали враждовать между собой.
Оставленный покойным «триумвират» продержался всего несколько месяцев и был разгромлен стороной, которая, по-видимому, никем всерьез не принималась – вдовствующей великой княгиней. И сам Василий, и его бояре относились к молодой Елене Глинской просто как к матери будущего государя. По представлениям тогдашних русских людей женщина должна была сидеть в тереме и не покушаться на управление чем бы то ни было, тем более государством. Однако Елена была воспитана в иных традициях и к тому же оказалась человеком решительным, до безжалостности твердым.
Овдовев, она поступила не по-русски, а по-европейски: обзавелась фаворитом. Князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский, имевший важный придворный чин конюшего и тесно связанный с членами Боярской думы, которых «триумвиры» отодвинули от власти, не только завоевал сердце великой княгини, но и не побоялся вступить в конфликт с ее дядей, прославленным Михаилом Глинским. В этом противостоянии Елена взяла сторону не дяди, главы ее рода, а любовника. Удар был нанесен в августе 1534 года, когда Михаила Глинского по приказу государыни арестовали. Сделать это оказалось не так уж трудно, поскольку, в отличие от Захарьина-Юрьева и Шигоны-Поджогина, у князя Глинского, человека иноземного и к тому же много лет просидевшего в заточении, не было своей партии. Племянница посадила дядю обратно в ту же тюрьму, где старик вскоре умер. Тем самым Елена избавилась не только от непрошеного опекуна, но и от самого опасного члена «триумвирата». Двое остальных были менее активны и без дальнейшей борьбы отошли в тень.
Так свершился первый переворот. В стране установилась власть великой княгини Елены и князя Овчины-Оболенского.
Во всей старомосковской истории есть только еще один случай официального «женского» владычества: правление царевны Софьи в конце XVII века, но о Глинской мы знаем гораздо меньше, чем о старшей сестре Петра Первого. Елена несомненно была женщиной умной и волевой, если сумела переиграть многоопытных интриганов и не побоялась, в нарушение всех московских обычаев, вывести на первый план своего возлюбленного.
Зато мы знаем, как она выглядела.
Этот скульптурный портрет был сделан по результатам вскрытия гробницы Елены в 1998 году. Она была красивой, пропорционально сложенной, довольно высокого по тем временам роста (165 см) и рыжеволосой – впрочем, последнее обстоятельство вряд ли было известно современникам, поскольку женщины столь высокого положения всегда тщательно прикрывали волосы.
Елена Глинская. Реконструкция С. Никитина
Все сколько-нибудь значительные деяния этого скудного свершениями периода русской истории были осуществлены в короткий период Елениного правления.
Была проведена давно уже необходимая денежная реформа. Наследие былой раздробленности – хождение множества разновесных монет – очень затрудняло и торговлю, и сбор всевозможных пошлин. При Елене наконец стали чеканить стандартную серебряную «копейку», названную так по изображению всадника с копьем.
Столица обзавелась еще одним поясом обороны – Китайгородской стеной, защитившей часть московских посадов, которые прежде в случае угрозы вражеского нападения нужно было предавать огню.