Страница 19 из 93
Давний недруг, Ливонский орден, к концу XV века одряхлел и ослабел, однако полностью военной мощи не утратил. Всякий раз, когда Москва пыталась разговаривать с ним языком оружия, оказывалось, что орешек пока не по зубам. Но если ливонцы кое-как еще могли отстоять собственные земли, нападать на Русь теперь они смели лишь в союзе с Литвой, предпринимая сравнительно небольшие операции. Магистр выводил хорошую по боевым качествам, но весьма немногочисленную армию.
Завоевание этой хорошо укрепленной многочисленными замками территории в планы Ивана III не входило. При этом он обращался с Орденом довольно пренебрежительно, решая возникающие трения путем переговоров, на которых ливонцам отводилась роль просителей и жалобщиков.
Соотношение сил между Москвой и Ливонским орденом очень хорошо демонстрирует русско-литовская война 1500–1503 годов, которая вообще-то была русско-литовско-ливонской, потому что немцы присоединились к королю Александру. Магистру Вальтеру фон Плеттенбергу показалось, что вместе с сильным союзником он сумеет добиться того, на что не мог рассчитывать в одиночку. Мобилизовав все свои ресурсы, он собрал 15-тысячную армию, хорошо оснащенную пушками и мушкетами. Поначалу ливонцам сопутствовал успех. Они разгромили псковско-московскую рать, обратив ее в бегство шквальным огнем – русские не привыкли к массированному использованию артиллерии. «Была туча велика, грозна и страшна от стуку пушечного и пищального», – сообщает летопись. Затем ливонцы взяли крепость Остров, пользуясь тем, что основные силы Москвы заняты на литовском фронте. Однако на не слишком мощную крепость Изборск у Ордена сил уже не хватило. Истощив силы под ее стенами, поредевшее и ослабленное дизентерией немецкое войско начало отступать. Тут у Ивана III освободилась часть армии, не самая большая, однако вполне достаточная для того, чтобы не только отогнать немцев за границу, но и разорить ливонские земли.
Продолжающаяся война с Литвой не позволила Москве завершить разгром, и через некоторое время магистр явился все к тому же Изборску с новой ратью. Взять крепость немцы не сумели, пошли к Пскову и здесь встретились с главной русской армией под командованием первых московских воевод Даниила Щени-Патрикеева и Василия Шуйского. Несмотря на значительное численное преимущество, русским не удалось опрокинуть ливонцев. Магистр доблестно оборонялся и отбил все атаки. Но потери его были таковы, что после этого Орден в войне уже не участвовал. Обе стороны извлекли из кровопролития уроки: ливонцы – что война с Москвой им не по зубам; русские – что ливонский орешек крепок и лучше пока не пытаться его разгрызть.
Во время переговоров Ивана с литовским зятем магистр тоже прислал своих послов, но они находились в унизительном положении: им пришлось дожидаться заключения мира между «большими державами» и потом соглашаться на условия, обговоренные без ливонского участия.
Самым крупным государственным объединением Европы в то время была Германская империя, столица которой находилась в Вене.
Один из дворян императора Фридриха III (1452–1493), некто Николас Поппель, путешествуя по отдаленным восточным землям, узнал, что за Литвой существует какая-то Московия, и решил туда заглянуть. Это произошло в 1486 году.
Размеры и мощь новой страны произвели на кавалера большое впечатление. Вернувшись, он доложил императору, что на европейской карте появился сильный игрок, которого прежде не было.
Изображение магистра фон Плеттенберга на ливонской монете
Три года спустя Поппель вернулся в Москву уже в качестве полномочного посла из Вены, и между двумя странами в течение нескольких лет происходили весьма оживленные переговоры.
Тут был взаимный интерес. Фридрих III, а потом его сын Максимилиан I враждовали с Польшей из-за венгерского наследства, и союзник на востоке им был очень кстати. Выгоден такой союз был и Ивану Васильевичу.
Договориться не получилось, ибо Фридрих и Максимилиан имели общую черту с Иваном III: тоже любили загребать жар чужими руками. Австрийцы просили прислать им русское войско, обещая великому князю взамен королевский титул. Ивана устраивал его титул, а войско требовалось для собственных нужд.
В конце концов Вена помирилась с поляками, и надобность в восточном союзнике отпала. Дипломатические контакты с Русью надолго прекратились.
В этой австрийско-русской дипломатической торговле был один любопытный эпизод, связанный с попыткой заключения брачного союза. Иван остался равнодушен к королевской короне, но его весьма заинтересовало предложение породниться с императорским домом. Если сам он был женат на принцессе восточной империи и выдал бы свою дочь за принца западной империи, это очень повысило бы статус его державы в глазах соседей.
Император предложил женить своего племянника маркграфа баденского на московской княжне, дочери Ивана. Это показалось великому князю невместным. Он соглашался минимум на императорского внука, Максимилианова сына. Австрийцы были готовы рассмотреть и этот вариант, но просили показать их послу невесту, да поподробнее рассказать о приданом. Невесту не показали, сославшись на русские обычаи, а приданого Иван давать не хотел. В результате принц женился на герцогине Бретанской, так что Ивана Васильевича подвела скупость, очень развившаяся в нем к старости. Впоследствии великий князь был вынужден отдать заневестившуюся дочь Феодосию (старшая, как мы помним, уехала в Литву) за одного из своих бояр – более престижных женихов уже не появилось.
Максимилиан I. А. Дюрер
Еще одним направлением активных дипломатических связей была Италия: Рим и Венеция. С папским престолом Москва завела деятельные сношения с момента переговоров о женитьбе на Софье Палеолог, Венеция же как морская держава издавна была заинтересована в контактах с восточными странами.
И папе, и дожу Москва была нужна как союзник против главного их врага – Турции. Итальянцы не скупились на лесть и посулы, надеясь, что русский principe ударит султану в тыл и тем самым даст Европе передышку от турецкого натиска.
Иван охотно поддерживал итальянцев в этом заблуждении, поскольку у него был практический интерес, о котором я расскажу чуть ниже, однако с султаном ссориться, конечно, не собирался.
В военно-политическом смысле Турция была для великого князя гораздо важнее итальянских государств. В то время это была самая могущественная – как на земле, так и на море – держава Европы. Она объявила Черное море «девственным», то есть недоступным для немусульманских кораблей. Та же участь, казалось, ожидает и Средиземное море. По счастью для Запада, после воинственного Мухаммеда II на оттоманский престол взошел султан-философ Баязет II (1481–1512), не любивший воевать, и в конфликте случилась передышка, однако баланс сил был явно в пользу Турции.
Иван III завел отношения с султанским двором через своего друга крымского хана, который с 1475 года стал турецким вассалом. Великому князю было важно известить падишаха о своих мирных намерениях, получить от столь великого владыки признание своего титула «государя всея Руси» и обеспечить защиту для русских купцов, торгующих в черноморских землях. Султана северная страна интересовала мало. Он согласился титуловать Ивана, как тому хотелось, купцов обещал не обижать, но никакой особенной близости с Москвой не возникло. Страны пока еще не имели общей границы и, образно выражаясь, смотрели в разные стороны.
Памятник Афанасию Никитину в Твери. С. Орлов, А. Завалов
К началу княжения Ивана III относится удивительная история о путешествии тверского купца Афанасия Никитина в Индию, не имевшая политических и практических последствий, но расширившая представления русских о далекой стране, про которую в ту пору мало что знали и морские европейские державы. Рассказ Афанасия о поездке «Хождение за три моря» по содержательности и информативности может посоперничать с записками Марко Поло, но сам Никитин называет свое «хождение» грешным: с точки зрения тогдашнего русского человека, путешествия делились на благочестивые, то есть для поклонения святыням, и суетные, то есть затеваемые ради корысти.
В 1468 году Никитин покинул родную Тверь с товарами, присоединившись к каравану московского посланника Василия Папина, который вез девяносто кречетов ширваншаху (правителю Ширвана, царства на территории современного Азербайджана).
С коммерческой точки зрения, предприятие получилось катастрофическим. Сначала на караван напали астраханские татары, причем Никитин лишился всей своей «рухляди». Затем в Каспийском море случилось кораблекрушение, а в конце пути торговые люди были обобраны до нитки. Одни вернулись на Русь, другие остались в Шемахе, а Никитин решил хоть как-то покрыть убытки и в этом тщетном стремлении забирался всё дальше и дальше. Коммерсант из него был никудышный: он не смог выгодно продать единственное свое имущество, жеребца, и не стал закупать в обратный путь ценнейшие товары – перец и красители, решив, что они не нужны.
Зато Никитин вел записки, благодаря чему и остался в благодарной памяти потомства.
Индийцы произвели на Афанасия большое впечатление: «…А все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонкы все нагы, а все черны… А жонки ходят голова не покрыта, а сосцы голы; а паропки да девочки ходят наги до семи лет, сором не покрыт». Сам он туземцам тоже показался необычен: «Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку».
Обратно путешественник шел через Турцию, про которую, впрочем, почти ничего не рассказывает. В долгой дороге Никитин, кажется, начал подзабывать родную речь, потому что в текст вставлено немало татарских и арабских фраз. Горе-купец умер на обратном пути, в Смоленске, совсем немного не добравшись до родной земли. Его записки попали в Москву, были переписаны в летописи, однако затем надолго забыты и вновь обнаружены лишь Карамзиным.
Потомкам остается только радоваться, что Афанасий был так несметлив на выгоду, иначе он, конечно, вернулся бы много раньше и до Индии не добрался бы.