Страница 86 из 102
— Что, особенная, да? Секретарь, да? Знаем мы…
Драчук не закончил фразы. Зазвенела пощечина. Он с минуту ошалело глядел на Алексея, потом, выхватив из кармана бутылку, молниеносно занес ее над головой. Алексеи пригнулся. Бутылка угодила в одного из посетителей.
Началась потасовка. Загремели столы и стулья. Полетели на пол тарелки и стаканы. Воздух потяжелел от паров разлившейся по полу водки. Алексей дважды кого-то сильно ударил и чудом оказался на улице.
— Пьяницы! Хулиганы! Разбойники!.. — на разные голоса кричали служители общепита.
Алексей ушел в ночь, к своему трактору.
Молва о выходке тракториста Китова мигом облетела поселок. Распитие спиртного… Драка в общественном месте. И он, Алексей, зачинщик!.. Все это казалось невероятным. Татьяна не могла поверить. Этого не может быть! Но все говорили. И надо было что-то предпринимать, какие-то меры. Что за чудовищное слово — меры! Можно бы просто поехать в бригаду, поговорить с ним. Он ведь все поймет.
Но теперь это уже не будет считаться достаточным. Это не меры, которые требуются от нее, комсорга.
Только что состоялся неприятный разговор у директора.
— Что за человек этот Китов? — спросил он недовольно, едва Татьяна переступила порог кабинета.
— Тракторист, — дрогнувшим голосом сказала она, — неплохой.
— Неплохих трактористов много. Людей надо. — Он сурово просверлил се взглядом. — Он комсомолец?
— Да.
— А ты секретарь? Так вот что, дорогой секретарь, если в ближайшее время не примешь в отношении своего хорошего самых строжайших мер, считай его уволенным.
— Но, Павел Дмитрич…
— Никаких «но»! — он погрузился в лежащие на столе бумаги, считая разговор оконченным.
А потом звонили из райкома. Требовали тоже поторопиться с самыми решительными мерами. И ни в коем случае не покрывать дебошира и пьяницу.
Весь день она не находила себе места. После работы собрала комитетчиков. Те пожимали плечами. А узнав мнение директора, сказали: придется исключить.
Неужели, думала она, и в самом деле придется? Надо немедленно увидеться с Алексеем.
Пошла к Драчуку. Насвистывая, он протирал мокрой тряпкой запыленные стекла, капот машины. На приветствие не ответил.
— Не подбросишь?
Проводя по фаре несколько раз тряпкой, он нехотя разогнулся.
— К нему, что ль?
— К нему.
Ехали молча. Татьяна смотрела в сумеречную даль, и ей становилось жутковато. Ей подумалось: здесь, в этой неуютной степи, может совсем потеряться он.
Драчук оглядывался вперед. Небо начинало чернеть.
Лучи от фар встречных автомашин, как шпаги, вспарывали темноту. Степь гудела затухающим гулом.
— Скажи, Николай, — спросила она наконец, — он тебя, правда, первый ударил?
— Чего? — не понял Драчук.
— Он ударил тебя?
— А, ерунда.
— Выходит, не ерунда, если ударил.
— Коли хочешь, можно что угодно не ерундой обернуть.
— Промежду прочим, кому до этого дело? В харчевне я все уладил, и за посуду внес, что надо. Хватит, из мухи слона…
Драчук повернул машину с дороги. Показался черный прямоугольник вагончика, весенне-осенняя резиденция трактористов.
В вагончике было тепло. Пахло бензином и старой, немного подопревшей соломой. Засветив фонарик, Алексей по-хозяйски захлопотал. Достал откуда-то сахар, хлеб. Из закопченного чайника разлил по кружкам ароматный чай.
Пока Татьяна отхлебывала из своей дымящейся кружки, выкладывал бригадные новости.
— Знаешь, — разговорился он, — вчера и сегодня, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, мотор, как зверь, работал. Теперь смогу в «самоволку» каждый вечер. Хочешь?
— У меня завтра комитет, — прервала его Татьяна.
— Ну зачем так часто?
— Скажи, это было не так, как говорят?
— Почти так.
На комитете, вопреки опасениям Алексея, царила атмосфера непринужденности. Несмотря на требования секретаря говорить по одному, не вставлять замечаний, не бросать реплик, ребята невообразимо шумели. Галдеж поднялся особенно после выступления молоденького парнишки, инструктора райкома комсомола.
Взяв слово, инструктор выразил сожаление, что некоторые не понимают всей пагубности проступка комсомольца Китова. При рассмотрении подобных персональных дел, многозначительно подчеркнул он, требуется особенная принципиальность и непреклонность. Злостная выходка Китова сводит-де на нет заслуги всей организации.
Он говорил и говорил. Члены комитета нетерпеливо ерзали на стульях.
Алексей сидел, уперев в колени бугристые ладони. Глядел прямо перед собой. Он никогда не видел таким бледным Танюшкиного лица. Временами их взгляды встречались.
Его и Драчука несколько раз спрашивали об обстоятельствах злополучной драки. Алексей молчал. Драчук отвечал неохотно. Когда все выговорились, решили поставить вопрос на голосование. Вмиг воцарилась тишина. Ее нарушил комсорг.
— Кто за то, чтобы Китову объявить…
— Простите, — перебил инструктор. — Насколько помнится, предложение об исключении внесено первым?
Тишина стала такой, что слышалось тиканье наручных часов. Татьяна обвела ребят несмелым взглядом.
— Кто за то, чтобы исключить?
Никто не шелохнулся. Тишина казалась абсолютной.
— Кто за выговор?.. — словно боясь, что снова прервут, выдохнула Танюшка.
Руки взметнулись.
— Заседание окончено, — прикрыв липкими ладошками глаза, она побежала за дверь. Алексей выпрямился, встал и, не сказав ни слова, последовал за ней…
И пошли они берегом реки. Медленно, молча, глотая надвигающуюся ночь, как вкусную воду. А кругом затухающим гулом волновалась весна. И трава путалась у них под ногами. И мир обоим казался таким удивительным…
Незнакомец выпрямился, привстал с камня, глядя в тихо темнеющую даль, где речка пряталась в зарослях ивняка. Он смотрел на берег и видел тихо идущих в обнимку себя и Танюшку. Да, да, это она: белая кофточка с глубоким вырезом на груди, туго уложенные на голове косы.
А это — вельветовая куртка, кирзовые сапоги, помятый картуз в руках — он, Лешка — чуть не закричал что есть духу незнакомец. В этот миг раздался детский голос:
— Пошли домой, Драчук!
Незнакомец тяжело опустился на уже холодный камень.
…Что же было потом?
Их всюду видели вместе. Совхозный поселок хорошел, разрастался новыми постройками. Из бараков-общежитий люди переселялись в добротные домики.
Как-то строительная бригада делала прикидку нового дома. Бригадир, зайдя к Алексею, сказал:
— Не подкинешь, Леш, на своем тракторишке щебенку под фундамент? — и, хитро прищурясь, добавил: — Может статься, на новоселье в тот дом пригласишь. Заодно и свадьбу сочиним.
Карьер от поселка недалече. Алексей подогнал трактор с прицепом. Грузчиков не было. Взял лопату и сам стал набрасывать дробленый камень.
Намек бригадира не выходил из головы. А что, если правда свадьба? Работал лопатой все быстрей и быстрей.
Когда почувствовал, что руки не подчиняются, бросил ее в прицеп и, шумно дыша, опустился на камень.
Обыкновенный большой валун. В карьере таких великое множество. Их постепенно вывозят.
Немного погодя Алексей поднялся, подошел к своему «ДТ», отыскал молоток и, возвратившись, стал что-то выстукивать на камне. Искры брызгами сыпались во все стороны...
Слова бригадира сбылись. Алексею и Татьяне предложили вселиться в новенький дом. На новоселье один из гостей, поднимая стакан, сказал:
— Дому стоять вечно. Фундамент держится на Татьяне…
Это был Николай Драчук, шофер строительной бригады.
Гости, разумеется, не поняли его намека. Татьяна, хотя и залилась краской, тоже ничего не поняла. Буква «Т» оставалась тайной.
Между Китовым и Драчуком установились приятельские отношения. Николай еще ранее женился на Танюшкиной подруге, тоже медсестре. Звали ее Наташей. В свободное время молодые собирались вместе. На курултай, как любил выражаться Драчук, утверждавший, что это самое емкое и красивое казахское слово, означающее одновременно и деловой разговор и пиршество.