Страница 54 из 102
Следователь обмакивает в обыкновенную чернильницу обыкновенное перо номер восемьдесят шесть. Он привык писать именно таким старинным приспособлением. Получается быстрей и лучше. Хорошо бы печатать показания на машинке, по машинка на всю автоинспекцию одна.
Носов, однако, не говорит: «Не пила». Наоборот:
— Схватила со стола рюмку коньяку и выпила… Горячилась.
— Почему?
— Что, почему?
— Почему горячилась? — спрашивает следователь, держа ручку с пером в воздухе, готовясь писать.
Носов мнется:
— Ну, знаете, личный разговор между мужчиной и женщиной…
— Психанула?
— Вот именно.
Следователь укоризненно качает головой:
— Эх, товарищ Носов, товарищ Носов!.. Разве можно давать машину, если женщина выпила!.. Пожалели, а теперь — вот…
Валентин Михайлович молчит, смотрит в пол перед собой, раза два проводит ладонью по голове, как бы приглаживая густую белую шевелюру.
— Да, — говорит он наконец и поднимает черные, подернутые влагой глаза на следователя, — слаб человек… Ну, как она?
Следователь молча пожимает плечами и пишет. В дверях показывается широкоплечая фигура Гарина. Он, очевидно, услышал вопрос Носова.
— Умерла, — тихо говорит он, подойдя к столу и машинально перелистывая какое-то лежащее с краю дело. — Умерла… Скончалась во время операции…
Гале было двенадцать лет, когда отец исчез из однокомнатной квартиры в доме на окраине города.
Мать словно сжалась после этого, пригнулась. Галка тоже почувствовала, что в жизни не всегда светит солнце.
Стоя в стороне, она часто наблюдала за играющими девчонками и мальчишками и сравнивала себя с ними. У всех у них были отцы, а у нее… В школе она уже не стремилась получать в дневник одни пятерки, ну, в крайнем случае, четверки… Все равно некому их показывать… У мамы невидящий, устремленный в себя взгляд. Молча погладит по голове — и все…
Потом Галка слышала несколько раз ночью, как мама плачет. Однажды увидела ее мутный взгляд, услышала запах водки и испугалась. Начатую поллитровку она нашла в кухне за тумбочкой, положила в мусорное ведро и потихоньку вынесла. Мать не спросила о пропаже.
Потом появился «дядя Володя». На Галку он не смотрел, а если натыкался на нее холодными глазами, то сразу прищуривал их. Взгляд его скользил мимо.
Теперь поллитровки почти каждый день стояли на столе в кухне. Придя из школы, Галка не знала, где приткнуться.
Часто в тесной комнатушке гомонили гости. Табачный дым плыл по квартире.
По праздникам «гуляли» весь день и часть ночи. Мать протягивала стакан дочери:
— Пей, Галя, все равно жизнь один раз бывает! Один раз только живет человек на свете!.. Эх…
«Дядя Володя» работал шофером грузовой машины. Года через два он исчез. Говорили, что его посадили за кражу зерна на вывозке из совхозов к хлебоприемному пункту.
Но мать уже не могла без «знакомых».
Пятнадцати лет Галка ушла жить к подруге. Подруга работала в парикмахерской, она хорошо и умело одевалась, носила красивые прически. Галка тоже училась парикмахерскому делу.
К этому времени она уже давно бросила школу, но хорошо знала марки почти всех вин, отечественных и импортных.
На вечеринках подруга лихо пила коньяк, хотя всем говорила, что, кроме шампанского до «сегодняшнего дня» ничего спиртного в рот не брала. Галка предпочитала не ломаться перед парнями. Наравне с ними она пила водку.
Водка ее тоже не утешала. Под конец вечеринки она почти всегда устраивала скандалы. Ругалась, гнала всех к черту, могла съездить по физиономии, если очень уж к ней приставали.
Она росла неулыбчивой, резкой, очень красивой. Первый раз она полюбила парня, когда познакомилась с Гришкой Сидоренко, электриком с бетонного завода. Но Гришку вскоре «забрали» за драку. Вообще-то Гришка был тихий.
Но на танцах в клубе пьяный наглец дал Галке по физиономии за то, что она не пошла с ним танцевать. Подскочил Гришка. Когда на шум прибежал милиционер, он не знал, куда отправлять пьяного — то ли в вытрезвитель, то ли в «скорую помощь».
Пришлось все-таки везти в «скорую».
А сейчас Галка Витковская опять сидела в кабинете майора Гарина.
Дежурный по управлению видел, как провели высокую девушку с огненными распущенными волосами, как закрылась за ней дверь кабинета майора. Это было в девять часов вечера.
Прошло два часа. Майор выходил и возвращался, прошел к нему лейтенант Никитин, несколько рад стучались в кабинет и потом уходили к себе лаборанты с фотопленками и снимками, вероятно, приносили майору анализы из научно-технического отдела. В своих халатах поверх форменных рубашек и пиджаков лаборанты — молодые мужчины и женщины — походили на каких-то служащих исследовательского института, а не на работников уголовного розыска. Рыжеволосую из кабинета долго не выводили.
Дежурный этому не удивлялся. Он знал, что ее подозревают в убийстве. Но еще не посадили. Значит, подозрение не подтверждается, прокурор не дает санкции. Но отпускать ее так, за здорово живешь, — тоже рисковое дело.
Об этом и разговаривал дежурный со своим приятелем — проводником собаки, который заглянул к нему поболтать о жизни. Проводник возвращался из кино, очень был взволнован кинокартиной и пришел поделиться. Кроме того, он был должен дежурному три рубля, брал на продукты в долг. А сегодня как раз получка и пора рассчитаться.
— Тут вот тоже кино, наверное, у майора, — говорил серьезно дежурный, кивая в глубь коридора, в конце которого была комната Николая Петровича.
Кино не кино, но майору пришлось в этот вечер здорово повозиться.
Долго и терпеливо разговаривал он с рыжеволосой. Он все уже знал про нее, вся ее недлинная бестолковая жизнь лежала у него, как на ладони. Сейчас ему нужно было знать только одно — с кем Витковская ехала в автомашине в тот вечер, когда ее, пьяную, вывел из пивной лейтенант Никитин.
Но Галка говорила, что не помнит. Она говорила, что не помнит совершенно, кто ее усадил в машину, и была ли эта машина «Волгой» или нет. Она также не помнит, что там делала. Не помнит, потому что была в состоянии сильного опьянения.
— Я крепкая на водку, — пояснила она, — но я водку влила в пиво. Это называется ерш.
— Вот именно, — смущенно подтвердил Никитин, — Это-то ты, оказывается, помнишь… Только сделала ты это не у меня за столиком, а раньше. Я наблюдал. Водку ты взяла в магазине, а пиво заказала в пивной. Села в углу и все смешала. Помнишь?
— Может быть, — безразлично сказала Галка.
Она посмотрела в окно, за которым была уже ночь и всего одна звездочка светилась в прямоугольнике открытой форточки.
— Тебя обвиняют в убийстве, — повторил в пятый раз майор. — Понятно?
Задержанная кивнула. Она не возмущалась, как в первый раз, что майор обращается к ней на «ты». Она только шмыгала распухшим носом и кивала. Она уже выревелась за два часа, вволю наругалась и теперь апатично ждала дальнейшего хода событий.
А майор указывал ей на лист бумаги, на котором темнели отпечатки ее десяти пальцев. Два из этих отпечатков точно совпадали с теми, что были обнаружены на рукоятке финки, вытащенной из спины убитого Лапина.
На финке почти не было отпечатков. Быть может, ее брали рукой, одетой в перчатку. И лишь в одном месте сохранился след двух пальцев. Ни одна дактилоскопическая карта не показала, кому из известных милиции преступников принадлежат отпечатки. В последний момент майор решил взять отпечатки рыжеволосой. Отпечатки совпали. Да, финка была в руках девушки!
Никитина вызвали. Попросив разрешения у майора, он вышел. Майор остался с глазу на глаз с Витковской. Терпеливо ходил он из угла в угол. Галка не могла или не хотела ничего вспомнить. Тогда майор сказал:
— Тебя усадили в «Волгу», потому что именно «Волгу» заметил Никитин. Тебя хотели еще подпоить, и ты согласилась продолжать пьянку. Тебя угощали в машине. Что ты ела?
— Да… я что-то ела… В пивной я пила, но не ела. В машине я не пила, но ела. Я хотела есть…