Страница 14 из 25
Ткачук со своей упряжкой пришёл в роту тоже ночью и сразу же выкопал
в траншее для каждой собаки нишу. Они залезли туда и сидели, как в норах:
надёжное укрытие от снарядов. После этого Ткачук прикорнул немного, а
когда рассвело, стал обозревать местность: нет-нет да и выглянет из
траншеи и посмотрит то в тыл, а то в сторону противника. Подошёл к нему
санинструктор старшина Вилков и строго предупредил:
— Товарищ ефрейтор, чего голову выставляете? Подсекут снайперы.
— Местность изучаю, товарищ старшина, путь эвакуации и систему огня
противника.
— Ишь ты, систему огня... — усмехнулся старшина. — Всё равно днём
никуда не сунешься. Как трахнет снарядом или миной, так всю твою собачью
систему в пух и прах разнесёт.
Старшина Вилков был опытным санинструктором, но собачьей упряжкой
пренебрегал. Он даже командиру роты сказал:
«И зачем только нам собак прислали? Псиной воняет, а как залают —
демаскировать будут. Без них обходились...»
А командир роты капитан Тихомиров уклончиво ответил:
«Пусть их. Может, пригодятся».
Часов в двенадцать дня к санитару-вожаку подбежал посыльный и тихо,
но тревожно сказал:
— Ефрейтор Ткачук, к старшине в землянку. Живо!
Пригибаясь, Ткачук побежал по траншее. В землянке на носилках лежал
капитан Тихомиров. Гимнастёрка в крови, грудь забинтована. Лицо бледное,
нос заострился. Дышал тяжело, с хрипами. Глаза закрыты.
Заместитель командира роты старший лейтенант Костерин сказал Ткачуку:
— Товарищ ефрейтор, капитан ранен тяжело — в грудь. Дотемна ждать
нельзя. Нужна срочная операция. Может, вывезете его на своей самоходке до
санвзвода?
— Попробую, — ответил Ткачук и подумал: «Всё как на ладони видно.
Трудно будет проскочить...»
Старший лейтенант угадал сомнения ефрейтора:
— Не бойтесь. Вас прикроют огнём наши пулемётчики и батареи. Я
договорился с комбатом по телефону.
В это время огонь противника стал затихать. Наступали обеденные часы.
«Это хорошо, — подумал Ткачук, — вот я, может, и проскочу, пока они
обедают...»
Старшина Вилков взглянул на собак с досадой:
— Эх, пеструшки... Демаскировать будут.
— Не беспокойтесь, товарищ старшина, я их замаскирую, — сказал
Ткачук.
Сзади к раме тележки был привьючен мешок, сапёрная лопата, топор и
брезентовое ведро. Ткачук достал из мешка маскхалатики и одел в них собак.
Все собаки стали серо-буро-зелёными, под цвет местности. И на себя Ткачук
накинул халат такого же цвета.
Старшина Вилков остался доволен:
— Вот это, я понимаю, порядок.
Старшина заметил на ефрейторе две сумки: санитарная висела на правом
плече — так положено, а вот на левом висела какая-то другая сумка. Что за
новость? Старшина не мог стерпеть такого непорядка:
— Товарищ ефрейтор, что это? Лишний груз. Снимите.
— Нельзя снимать, товарищ старшина, тут у меня инструменты и запасы:
ножик, шило, дратва и ремни. А ну как что-нибудь в пути приключится?
— Ну ладно. Давайте скорей.
Командира роты положили на тележку головой вперёд и, покрыв одеялом,
привязали к раме — как бы в пути не выпал. Везти придётся без дорог.
Старшина Вилков выглянул из траншеи и, показывая рукой, сказал
санитару:
— Держись во-он тех ориентиров... Смотри, кустик, снопы, канавка. Они
бинтами обозначены. На полпути в воронке санитар сидит. В случае чего,
поможет. Ну, давай.
Ткачук вылез из траншеи. В маскхалате ползти было трудно. Да и сумки
мешали. А тут ещё противогаз и автомат. Всё это тянет, давит и мешает
ползти быстрее. Отполз от окопа метров пятьдесят. Спокойно. Противник,
видимо, не замечает его.
Ткачук обернулся и свистнул. Солдаты подняли на руках тележку с
раненым и поставили её около траншеи. Собаки выпрыгнули из траншеи и
побежали к хозяину. В это время раздался сильный треск пулемётов. Это
открыли стрельбу наши пулемётчики, чтобы на себя отвлечь внимание
противника.
Когда упряжка собак достигла своего вожатого, Ткачук, не поднимаясь с
земли, взмахнул рукой и приглушённо крикнул: «Вперёд!» Собаки полной рысью
промчались мимо хозяина. Ткачук вскочил и, пригибаясь, побежал вслед за
упряжкой. Вероятно, немецкий наблюдатель заметил Ткачука и его упряжку.
Вон справа упала мина и крякнула взрывом. Вслед за ней слева разорвалась
вторая. «В вилку берут», — подумал Ткачук.
Ткачук заметил впереди серую кучу. На ней белеется обрывок бинта —
ориентир. Там же рядом, кажется, ровик. Ткачук догнал упряжку и, упав в
ровик, крикнул: «Ложись!» Собаки легли и уткнули головы в землю. Все они,
кроме Разливая, дрожали, а Бобик нервно, с визгом залаял. «Тихо!» —
приказал Ткачук, и Бобик умолк.
Ткачук тяжело дышал. Сердце колотилось сильно, и его удары отдавались
в висках.
Серая куча оказалась прошлогодними снопами. Ткачук пополз к ним,
подав команду своей упряжке: «Ползи... ползи...» Собаки поползли вслед за
хозяином и медленно потянули за собой тележку. Около снопов прижались к
хозяину. Снопы побурели и пахли плесенью. «Не успели убрать...» — с
горечью подумал Ткачук.
Раненый капитан глухо стонал, но в сознание не приходил. «Здесь мы
хорошо скрылись, — думал Ткачук, — но долго нельзя задерживаться на месте.
Противник пристреляет и эту точку...»
Немецкий наблюдатель, видимо, потерял из виду человека с собачьей
упряжкой. Снаряды стали рваться далеко впереди. Наша батарея открыла
огонь, и немецкие позиции закурились дымом. Удобный момент. Теперь надо
как можно быстрее добежать до лощинки. Там упряжка скроется от немецких
наблюдателей. Не поднимаясь с земли, Ткачук приказал: «Встать! Вперёд!»
Первым выскочил Разливай и потянул за собой остальных собак.
Когда упряжка отбежала от снопов метров на пятьдесят, впереди неё,
совсем близко, разорвалась мина. Собаки бросились назад и сбились кучей у
тележки. Барсик ткнулся носом в землю и упал на бок. Бобик завизжал и
залаял. Ткачук подбежал к упряжке и ножом перерезал шлейку на Барсике: пёс
был убит. «Разливай, вперёд!» — крикнул Ткачук.
Три собаки потянули тележку под уклон к лощине. Бобик прихрамывал, но
не отставал. Капитан Тихомиров бормотал в бреду: «Куда вы?.. Куда вы?..
Нельзя отступать!.. Вперёд!.. Вперёд!..» Из всего того, что говорил
капитан, собаки понимали лишь одно слово «вперёд» и ускоряли бег. Ткачук
побежал вслед за упряжкой. Позади него недалеко разорвался снаряд, и будто
топором подсекло правую ногу.
Вожатый попытался бежать дальше, но правая нога подвернулась, и он
упал. По ноге потекло что-то тёплое, липкое. Ткачук почувствовал страшную
слабость и головокружение. Он потерял из виду свою упряжку. Потом
превозмог слабость, чуть приподнялся и посмотрел вперёд. Его упряжка
неслась к лощине. Но вот собаки оглядываются назад и замедляют бег —
потеряли из виду хозяина. Опасный момент: могут остановиться. Ткачук
собрался с силами и громко, во весь голос, крикнул: «Вперёд, Разливай!
Вперёд!»
Противник целил в упряжку: мины рвались впереди, сзади, по сторонам.
— Направо! Налево! Вперёд! — кричал Ткачук.
По его команде упряжка бежала зигзагами, и противнику трудно было
вести прицельный огонь. «Только бы тележку не завалили...» — мелькнула
мысль у Ткачука. Он ничего не замечал вокруг себя, кроме своей упряжки.
Недалеко от него, в воронке от снаряда, сидел санитар. Выглядывая из
воронки, он громко звал:
— Браток! Браток! Ползи сюда! А то убьют...
Но Ткачук, кажется, не слышал его призыва.
Вон собаки спускаются в лощинку и совсем скрываются из глаз.