Страница 84 из 101
может, и совсем забыл за работой и повседневными хлопотами. Но не забыл про Ивана осколок…
Операция оказалась не из легких, пришлось хирургам отсечь то ли часть, то ли половину
легкого, потому послали его в санаторий, а под конец посоветовали: поезжай-ка, парень,
подальше из города, куда-нибудь на лоно природы, в какую-нибудь лесную пустошь, на озон, на
кислород, нельзя тебе пока сидеть в прокуренном и тесном закутке.
Ольга Павловна в то время жила у матери, баюкала маленькую Инессу, тайком плакала.
Проклинала свою судьбу.
Иван получил назначение, выехал на работу, не сразу устроился так, чтобы можно было и
семью взять, но со временем все же прислал счастливую весточку:
«Приезжай, Олюшка, дом нашелся просторный и теплый».
Дочку она не взяла; оставила у бабушки, брать ее с собой в дальнюю дорогу, везти туда, не
знаешь куда.
Она забилась в уголок многолюдного буфета, не елось ей и не пилось. Погода была
нелетной. Как раз, вероятно, в одну из последних августовских ночей встретилось лето с осенью,
и подрались они на кулачках. Небо затянулось тучами, утро запоздало, пришло к людям
заспанным, угрюмым, моросистым. Рейсовые полеты по всем направлениях откладывались и
откладывались, наступало то время, когда скоростной транспорт бессовестно подводил тех, кому
хотелось передвигаться по принципу: одна нога тут, другая там…
Впервые в жизни она решилась подняться в воздух. Поэтому ее не очень огорчило то, что
полеты откладываются, все равно, думала про себя, и на железнодорожном вокзале пришлось бы
сидеть, какая разница. Даже довольна была, что то неизвестное, перед чем дрожишь,
откладывается. Заказала себе чаю горяченького к домашним, материного изготовления
кренделям.
Вот тогда-то он и явился. Сразу же бросилась ей в глаза его роскошная медно-стального
цвета шевелюра. Лицо нежно-розовое. Глаза жгучие, пронзительные. Одет в добротный костюм.
Белоснежная рубашка, галстук-бабочка. Артист, видимо. Попросил разрешения присесть на
свободное место возле ее стола.
Спешить было некуда, сосед оказался простым, симпатичным, галантным, вскоре втянул ее
в непринужденный разговор, повел его так, будто встретились они, как старые знакомые, только
вчера расставшиеся где-то на другом аэродроме.
— Иосиф Касалум, с вашего разрешения, — уже через какую-нибудь минуту-две
отрекомендовался он взволнованной незнакомке.
Образ композитора не покинул ее ни во время ожидания взлета, ни по дороге к месту
работы мужа, ни даже после встречи с ним. На память он вложил ей в руку визитную карточку,
на которой и в самом деле значилось: «И. И. Касалум — композитор и артист», и не на одном, а
даже на трех языках, в частности по-латыни. Она понимала, что означал такой презент. При
расставании он долго и нежно сжимал ей обе руки, целовал их как-то особенно, произнес:
«Когда я буду вам очень нужен, когда вспомните о несчастном одиноком музыканте, напишите
ему два, даже одно слово, и он будет у ваших ног».
Грустно и тяжело стало жить Оленьке. Посмотрит на Ивана — не тот Иван, худущий,
невзрачный, видно, что легкими болеет. И чужой какой-то… А главное — бесперспективный…
Разве ему теперь до диссертаций, разве светит ему кафедра, Киев?..
Стоял перед глазами величавый, густоволосый красавец Иосиф, музыкант, который носит в
маленьком карманчике дорогого пиджака визитные карточки: композитор и артист! Привлекал
горячим взором, обжигал ей руки нежным поцелуем, твердил властно: когда вспомните о
несчастном одиноком…
И она не смогла устоять, не имела сил сопротивляться. Тайком написала письмо, словно в
воду нырнула, сказала все: не может без него жить, готова быть на правах кого угодно — жены,
если одинок и нужна ему такая; любовницы, если он хочет быть свободным; прислуги, если
некому ему готовить кофе, стирать рубашки и гладить. Честно призналась: у нее маленькая дочь,
но она не свяжет им рук, так как у дочери есть надежная воспитательница, а сама она в
результате обстоятельств теперь вольная птица. Три долгих дня она то горела огнем, то дрожала
в лихорадке. Притихший Иван только вздыхал и расспрашивал, что с ней, а она лепетала в ответ
что-то невразумительное, даже не особо беспокоясь о том, что означал ее ответ.
На четвертый день пришла короткая, но такая красноречивая телеграмма: «Жду, как
солнца. Касалум». И указывал свои координаты. Молча стала она собираться. Пока Иван не
вернулся в дом, она спешила исчезнуть из поля его зрения. Исчезнуть навсегда. Даже сообщать
ему об этом не собиралась. И уже только в последний миг подумала: будет искать ее, будет себя
изводить, а это ему во вред при таком здоровье. Нервозным почерком написала кратко:
«Уезжаю навсегда, не ищи, не беспокойся. Пути наши расходятся. Извини и не переживай,
пусть все забудется…»
Тогда она верила, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не пересекутся их
пути. Была уверена: если он и не умрет, то большим человеком уже никогда не станет. О дочке
не думалось — мать присмотрит и вырастит…
Чай вскипел, запрыгала на чайнике крышка, а Ольга Павловна не слышит — пленили
воспоминания. Не насобирала ей судьба волшебных колосков…
Неожиданно умерла мать — единственный самый близкий ей человек. Малышку пришлось
взять к себе. Вскоре вынуждена была вспомнить об Иване: дочке полагались алименты. Об этом
ей растолковали новые друзья, которые, оказывается, в совершенстве знали родительские права
и обязанности. Сначала ей было немного не по себе, даже не радовалась тем первым десяткам,
приходившим ежемесячно, а потом, когда произошло чудо и сумма стала с каждым годом
увеличиваться и увеличиваться, была довольна тем, что послушалась своего Касалума.
Ольга Павловна, охваченная воспоминаниями, не услышала, как раздался несмелый звонок.
Дверь Инессе открыл «папа» Касалум. Увидел падчерицу и высоко вскинул лохматые брови.
— Откуда это вы, сударыня? — проскрипел въедливо.
— Да оттуда, сударь, — ответила Инесса.
Осип Иванович, видимо проснувшись, встал не на ту ногу. Посерел лицом, губы обиженно
дрогнули.
— Бесстыдница! Рано, уважаемая, очень рано… Мать! Иди-ка, матушка, полюбуйся на дочь!
Из кухни выглянула Ольга Павловна, спросила глазами: что случилось?
— Ничего, мама. Папа Иосиф поздравляет любимую «дочь» с аттестатом…
Осип Иванович так и вспыхнул, он и в самом деле забыл об аттестате. Как человек
воспитанный, обязан был сказать девушке в первую очередь слова приветствия, а уж потом…
— Не с аттестатом приходится поздравлять вас, своевольная девчонка… И не вас
поздравлять… Маму вашу следует поздравить… Да-да, именно поздравить!
— С чем же, муж, меня поздравлять?
— Спросите, дорогая, у своей дочери!
Ольга Павловна в конце концов осознала, о чем талдычит муж.
Осип Иванович бесился. Почему на него так подействовал этот разговор, уже потом и сам не
мог объяснить. Почти не владея собой, орал на всю квартиру, на все этажи, поскольку их дом
возводился по тем архитектурным допускам, что дают возможность громкий разговор на первом
этаже слышать живущим на верхнем.
— Да, да, поздравляю вас, уважаемая, с аттестатом… Но запомните одно… одно запомните,
уважаемая… — В голосе Осипа Ивановича зазвенел металл. Он, вытаращив помутневшие от
ярости глаза, тряс остатками бывшей шевелюры и по нескольку раз повторял самые язвительные
слова. — …Одно запомните, я вас кормить не буду, содержанцев подобной категории, да, да,
именно подобной категории, мне не надо. Матери вашей тоже не позволю… Да, да, не позволю на
вас тратиться. А законный плательщик, так сказать, закрыл перед вами свой кошелек… Да, да,