Свирепая справедливость

– Жестокость – это не сила, – сказал Питер.

– Конечно, по-настоящему сильный человек всегда мягок и способен сочувствовать. Ты очень силен, но, когда любишь меня – очень нежен, хотя я всегда чувствую твою силу и жесткость, которые ты сдерживаешь, как сокола под клобучком.

Она прошлась по комнате, выдержанной в кремовых, шоколадных и золотых тонах, и потянула за шнур звонка, свисавший с карниза под потолком. На потолке были нарисованы пасторальные сцены, которыми так восхищалась Мария Антуанетта. Питер знал, что большая часть обстановки «Ла Пьер Бенит» куплена на аукционах, где распродавались сокровища дома Бурбонов. Были в комнате и цветы. Везде, где появлялась Магда Альтман, появлялись цветы.

Появился Роберто, итальянец-дворецкий, с тележкой, уставленной блюдами. Роберто сам разлил вино. Он брал бутылки руками в белых перчатках и обращался с ними, как со священной реликвией на каком-то тайном обряде. Он стоял, готовый прислуживать, но Магда коротким жестом отослала его. Он молча поклонился и вышел.

Возле прибора Питера лежал подарочный пакет в тисненой бумаге, тщательно перевязанный красной лентой. Когда Магда разливала суп в хрупкие лиможские тарелки, Питер вопросительно взглянул на него.

– Начав покупать подарки, я не могла остановиться, – объяснила она. – К тому же я все время помнила, что пуля могла бы угодить в меня. – И нетерпеливо спросила: – Откроешь?

Он осторожно раскрыл пакет и замолчал.

– Африка – это ведь твоя тема, верно? – с беспокойством спросила она. – Африка девятнадцатого столетия?

Он кивнул и с трепетом раскрыл толстый том. Переплет красной кожи, состояние отличное, только дарственная надпись на форзаце, сделанная автором, чуть поблекла.

– Где ты ее нашла? – спросил он. – Эту книгу продавали на Сотби в семьдесят первом. Я участвовал в аукционе. – И отказался от торгов, когда цена перевалила за пять тысяч фунтов.

– У тебя ведь нет первого издания Корнуэлла Харриса? – с беспокойством спросила баронесса, и он покачал головой, рассматривая превосходно сохранившие цвет старые гравюры с изображением крупных африканских животных.

– Нет. Но откуда ты знаешь?

– О, я знаю о тебе не меньше, чем ты сам, – рассмеялась она. – Нравится?

– Великолепно. У меня нет слов.

Подарок был чересчур дорогой даже для такой богатой женщины. Это обеспокоило Питера, ему вспомнилась комедийная ситуация: муж неожиданно приносит домой цветы, и жена тут же начинает обвинять его: «Замучили угрызения совести?»

– Тебе правда понравилось? Я так мало знаю о книгах.

– Это единственное издание, которого мне не хватало для завершения собрания, – ответил он. – И, вероятно, лучший экземпляр, кроме того, что в Британском музее.

– Я рада. – Магда испытывала явное облегчение. – Я очень беспокоилась. – Она положила серебряную ложку и подняла обе руки, встречая его объятие.

За едой она была весела и разговорчива, и, только когда Роберто увез тележку и они сели на низкий диван у камина, настроение ее вновь изменилось.

– Питер, сегодня я ни о чем не могла думать, кроме этого дела: ты, я и Калиф. Я боялась и сейчас тоже боюсь. Я думала об Аароне, о том, что с ним сделали... потом о тебе и о том, что чуть не случилось.

Они помолчали, глядя в огонь и прихлебывая кофе из маленьких чашечек, и баронесса вдруг снова сменила тему. Питер уже начинал привыкать к быстрым изменениям в ходе ее мыслей.

– У меня есть остров – даже не один, а девять маленьких островков, и среди них лагуна девять километров шириной. Вода такая чистая, что видно рыбу на глубине в пятьдесят футов. На главном атолле посадочная полоса. Всего два часа лету от Таити. Никто не будет знать, что мы там. Мы весь день станем плавать, бродить по песку, любить друг друга под звездами. Ты будешь королем островов, а я – твоей королевой. Больше никаких «Альтман Индастриз»... я найду человека, который меня заменит. Никакой опасности. Никакого страха. Больше не будет Калифа... не будет... – Она неожиданно замолчала, как будто не могла продолжать, но потом снова быстро заговорила: – Уедем туда, Питер. Забудем обо всем. Давай убежим и будем счастливы вместе, всегда.

– Мечтать приятно. – Он повернулся к ней, испытывая глубокое и искреннее сожаление.

– У нас получится. Получится.

Питер ничего не ответил, только смотрел ей в глаза, пока она не отвернулась и не вздохнула.

– Нет. – Сожаление ее было таким же искренним. – Ты прав. Никто из нас не сможет жить так. Нужно продолжать... Но, Питер, я ужасно боюсь. Боюсь того, что знаю о тебе и чего не знаю. Боюсь того, чего ты не знаешь обо мне, и того, что я тебе никогда не смогу сказать... Но останавливаться нельзя. Ты прав. Нужно найти Калифа и уничтожить. Но, Господи, я молюсь, чтобы при этом мы не уничтожили себя, не уничтожили то, что обрели... пусть это сохранится, останется нетронутым.

– Чтобы справиться с эмоциональной катастрофой, нужно поговорить о ней.

– Хорошо, поиграем в головоломки. Чур, я первая. Каково самое страшное испытание для женщины, по-твоему?

– Сдаюсь.

– Спать одной в зимнюю ночь.

– Спасение рядом, – пообещал он.

– Но как же твое плечо?

– Я уверен, соединив свою ловкость и разум, мы как-нибудь справимся.

– Пожалуй, ты прав, – мурлыкнула она и пристроилась рядом с ним, как шелковистая кошка. – Как всегда.

Покупка белья для красивой женщины всегда вызывает упоительное ощущение порочности. Питера забавлял понимающий вид продавщицы средних лет. Очевидно, у нее было свое представление об их отношениях. Она лукаво принесла поднос, полный кружев и невероятно дорогих кусочков шелка.

– Да, – восторженно одобрила Мелисса-Джейн. – То, что надо... – Она прижала к щеке одну из вещиц, и продавщица возгордилась своей догадливостью. Питеру не хотелось разубеждать ее. Он решил еще немного поиграть в богатого пожилого поклонника и посмотрел в зеркало за продавщицей.

Хвост по-прежнему был на месте – в глубине зала неприметная фигура в сером пальто с интересом знатока рылась в груде бюстгальтеров.

– Мне кажется, мама этого не одобрит, дорогая, – сказал он наконец, и продавщица удивленно посмотрела на него.

– Ну пожалуйста, папочка. Мне через месяц четырнадцать.

Хвост появился, когда он накануне днем прилетел в Хитроу, и Питер не мог понять, кто это. И уже пожалел, что не нашел замену утопленной в реке «кобре».

– Давай будем благоразумны, – сказал Питер дочери, и Мелисса-Джейн с продавщицей удрученно воззрились на него.

– А трусики? – заныла Мелисса-Джейн. – А эластичные чулки?

– Давай договоримся, – предложил Питер. – Чулки купим, но никаких кружев – исполнится шестнадцать, вот тогда... А пока достаточно накрашенных ногтей.

– Папа, это средневековье какое-то, честное слово!

Он снова посмотрел в зеркало: хвост сменился. Человек в потрепанном сером пальто и шерстяном шарфе отошел и исчез в одном из лифтов. «Потребуется некоторое время, чтобы обнаружить замену, – подумал Питер и тут же улыбнулся про себя. – Не потребуется. Вот он, в спортивном твидовом пиджаке, в брюках спортивного покроя и с улыбкой дружелюбно настроенной жабы».

– Сукин сын. Вот так сюрприз! – Он подошел к Питеру сзади и хлопнул по спине, да так, что тот вздрогнул. Теперь Питер по крайней мере узнал, откуда хвосты.

– Колин! – Он обернулся и пожал большую руку, поросшую черными волосками. – Да уж, сюрприз. Со вчерашнего дня чую твоих горилл.

– Ослы, – мирно согласился Колин Нобл. – Все ослы! – И подхватил Мелиссу-Джейн. – Красотка! – сказал он ей и поцеловал вовсе не как дядюшка.

– Дядя Колин, вас послало небо. – Мелисса-Джейн вырвалась из его объятий и продемонстрировала прозрачные штанишки. – Что вы о них думаете?

– Как раз то, что тебе нужно, милая. Бери.

– Скажите папе!

Колин осмотрел номер в «Дорчестере» и хмыкнул.

– Вот это настоящая жизнь. В армии такого никогда не получишь.