Свирепая справедливость

По дороге с ревом несся полицейский фургон. Питер распластался и прижался лицом к земле; она пахла прелыми листьями и грибами. Фургон пролетел мимо.

«Мазерати» остановился в трехстах ярдах ниже по дороге; два его колеса удержались на покрытии, а два съехали, он накренился и горел.

Фургон остановился поодаль – те, кто находились в нем, сознавали опасность взрыва; только жандарм в пластиковом плаще побежал вперед, бросил один взгляд машины и что-то крикнул. Язык походил на французский, но огонь разгорелся и шумел, да и расстояние было слишком велико, чтобы расслышать ясно.

Фургон начал разворот, перевалил через бордюр и медленно поехал обратно. Две мнимые жертвы происшествия, по-прежнему с ручными пулеметами в руках, бежали перед ним, как псы на поводке, опустив головы и разглядывая обочины в поисках следов. Жандарм в белом плаще, стоя на подножке, время от времени подбадривал охотников.

Питер уже поднялся и, пригнувшись, бежал к лесу. С маху налетел на ограду из колючей проволоки. Тяжело упал. Ощутил, как стальные шипы разрывают ткань его брюк и, поднимаясь, с горечью подумал: «Сто сорок семь гиней».

Костюм был сшит на Сэвил-роу.[27] Питер перебрался через ограду и услышал позади крик. Преследователи напали на след. Когда он преодолевал последние ярды открытого пространства, послышался другой крик, торжествующий.

Питера выдал свет горящего «мазерати». Его заметили, и снова послышался треск очередей. Но для такого оружия – короткий ствол, малая скорость стрельбы – дальность была слишком велика. Питер услышал над собой словно шорох крыльев летучих мышей – это пролетали пули – и тут же добрался до первых деревьев и нырнул за них.

Дышал он тяжело, но ритмично и ровно, рана пока не очень мешала. Питера, как всегда в бою, охватила холодная ярость, от которой не теряют голову.

«До изгороди пятьдесят метров», – прикинул он. Это была одна из лучших его дистанций, международный стандарт для стрельбы из пистолета по круглой мишени диаметром 50 миллиметров, но судей здесь не было, и он взял пистолет обеими руками и позволил преследователям наткнуться на изгородь.

Двое, налетев на изгородь, упали, громко чертыхаясь явно по-французски, а когда поднялись, пламя, пожирающее «мазерати», прекрасно высветило их сзади. У «кобры» же, как известно, есть световодная мушка. Питер прицелился одному из пулеметчиков в живот.

Пуля ударила в тело с огромной силой. Звук был такой, словно кто-то стукнул бейсбольной битой по арбузу. Удар приподнял пулеметчика и отбросил его назад, Питер повернулся ко второй мишени... но он имел дело с профессионалами. Выстрел со стороны леса стал для них полной неожиданностью, но они отреагировали мгновенно и исчезли, прижались к земле. Цель пропала, а у Питера было слишком мало патронов, чтобы огнем удерживать противников на земле.

Один из них дал очередь. Полетели ветви, листья, кора деревьев. Питер дал предупредительный выстрел в ту сторону, где из ствола вылетало пламя, нырнул и, пригибаясь, чтобы не получить шальную пулю, побежал в глубь леса.

Изгородь и угроза обстрела должны были на две-три минуты задержать погоню, и Питер хотел, чтобы к тому времени между ними оказалась открытая местность.

Горящий «мазерати» служил отличным ориентиром. Питер быстро двигался в сторону реки; не успел он пройти и двух ярдов, как его зазнобило. Городской костюм промок на дожде и под водопадами, которыми Питера обдавал каждый куст. Туфли у него были легкие, из телячьей кожи, с кожаными же подошвами, а идти приходилось по лужам грязи и через мокрую высокую траву. Холод пробирался сквозь одежду, болезненно пульсировала рана; Питер ощутил первые приступы тошноты. Каждые пятьдесят ярдов он останавливался и прислушивался к звукам погони. Один раз от дороги долетел шум мотора. Вероятно, проехала машина, и только; интересно, что подумают о брошенном полицейском фургоне и горящем «мазерати»? Если даже сообщат в полицию – настоящую, – то, когда прибудет патруль, все уже закончится. И Питер отбросил мысль о том, что помощь придет с этой стороны.

Пять минут он лежал совершенно неподвижно, напрягая зрение и слух, и, держа «кобру» в вытянутых руках, ждал, готовый мгновенно откатиться вправо или влево.

Еще через десять минут ему вдруг пришло в голову: преследователи могли сообразить, что гонят не ту дичь. Им нужна была Магда Альтман, а теперь им, должно быть, стало ясно, что перед ними мужчина, вдобавок вооруженный. Он задумался, как они поведут себя. Почти несомненно уйдут. Возможно, уже ушли.

Разобрались, что перед ними не женщина, стоящая двадцати-тридцати миллионов выкупа, а один из ее работников, вероятно, вооруженный телохранитель, который оказался за рулем «мазерати» либо для отвода глаз, либо просто перегоняя его в имение.

«Да, – решил Питер, – они уйдут. Заберут своего раненого и исчезнут. – Он был уверен, что не дал им никаких намеков на то, кто он такой на самом деле. – Хорошо бы допросить одного из них, подумал он и поморщился от острой боли в плече».

Он ждал еще десять минут, неподвижный и настороженный, подавляя накатывавший приступами озноб, потом неслышно встал и пошел к реке. «Мазерати», должно быть, догорел, потому что небо было совершенно черным и, ориентируясь, приходилось полагаться только на чувство направления. И хотя Питер считал, что остался один, тем не менее, через каждые пятьдесят ярдов он останавливался, чтобы прислушаться и оглядеться.

Наконец он услышал реку. Она шумела прямо перед ним, очень близко. Питер прибавил шагу и в темноте едва не свалился с берега. Там он немного посидел – плечо теперь болело немилосердно, а холод отнимал силы.

Особенно неприятной представлялась перспектива переправляться через речку вброд. Уже несколько дней непрерывно льет дождь, течение быстрое и мощное; вода, несомненно, ледяная и будет ему не по пояс, а скорее по плечи. Всего в нескольких сотнях ярдов ниже по течению должен был быть мост, и Питер встал и пошел по берегу.

Холод и боль не давали сосредоточиться, и Питеру приходилось прилагать большие усилия, чтобы оставаться начеку. При каждом шаге, прежде чем ступить, он ощупывал поверхность перед собой, «кобру» держал в вытянутой правой руке, чтобы не промедлить с выстрелом, и постоянно моргал, выгоняя из глаз капли дождя и холодный пот боли и страха.

Но предупредило его обоняние, острый запах турецкого табака. Этот запах ему никогда не нравился. Питер ощутил его мгновенно, хотя тот был очень слабым, и застыл на полушаге, пытаясь осмыслить неожиданность. Он почти убедил себя, что остался один.

Теперь он вспомнил шум мотора на дороге и понял, что люди, устроившие такую сложную засаду – поддельное дорожное происшествие, полицейский фургон, мундиры, – конечно, постараются заранее изучить район между засадой и тем местом, куда направляется жертва.

Они теперь лучше Питера знают расположение реки и моста и сразу поняли тщетность преследования по лесу в темноте. Умнее было проехать вперед и подождать, и они решили затаиться на берегу или на мосту.

Теперь Питера тревожила только их настойчивость. Сейчас они уже должны были знать, что перед ними не Магда Альтман... и вдруг, напряженно размышляя, он припомнил «ситроен», увязавшийся за ним от Елисейских Полей. Ничего случайного тут не было, и Питер медленно завершил шаг, посередине которого замер.

Он стоял совершенно неподвижно, сгруппировавшись, приведя мышцы и нервы в боевую готовность, но вокруг было темно, а шум воды заглушал все звуки. Если замереть надолго, противник обязательно зашевелится, и Питер ждал, терпеливо, точно леопард в засаде, хотя холод пронизывал до костей, а по щекам и шее текли струи дождя.

И человек наконец выдал себя. Хлюпнула грязь, зашелестела об одежду ветка. Потом наступила тишина. Он был очень близко, футах в десяти, но их окутывала кромешная тьма, и Питер очень осторожно повернулся на звук. Старый фокус: выстрелить и при свете вспышки сразу же выстрелить вторично. Но их было трое, а очередь из ручного пулемета с десяти футов рвет пополам. Питер ждал.

27

Улица в Лондоне, на которой расположены ателье модных мужских портных. – Прим. перев.