Свирепая справедливость

– Мне сообщили, что я поступаю в ваше распоряжение, генерал.

Офицеры слегка передвинулись и теперь стояли лицом друг к другу. Питер сразу понял: не вся враждебность нацелена на него. И здесь армия не дружила с полицией. Питер снова подумал, как выгодно отличается в этом отношении «Атлас».

Одна-единственная четко проведенная вертикаль подчиненности и ответственности совершенно необходима. Питер вспомнил перестрелку в аэропорту Ларнаки между египетскими коммандос и национальной гвардией Кипра. Террористы ушли без единой царапины, а взлетное поле было усеяно горящими обломками египетского транспортного самолета и десятками мертвых и умирающих египтян и киприотов.

Первый принцип стратегии террористов – наносить удар там, где перекрываются зоны ответственности разных государств. «Атлас» преодолевал эту трудность.

– Спасибо. – Питер без всякой рисовки принял командование. – Моя штурмовая группа высадится через три часа. Разумеется, мы используем силу только в крайнем случае, но если до этого дойдет, я задействую исключительно бойцов «Атласа». Хочу, чтобы вы поняли это с самого начала. – Он увидел, как разочарованно дернулся рот одного из офицеров.

– Мои люди специально обучены...

– Самолет английский, большинство заложников англичане и американцы. Это политическое решение, полковник. Но я буду приветствовать вашу помощь в других сферах, – тактично отверг его предложение Питер. – Прежде всего подскажите, пожалуйста, где нам разместить оборудование для наблюдения. А потом вместе осмотрим местность.

Питер без труда нашел, где разместить свой передовой наблюдательный пункт – в кабинете управляющего службами аэропорта, просторной и скудно обставленной комнате на третьем этаже здания аэровокзала. Оттуда открывался вид на всю зонуобслуживания и южную часть полосы, где стоял «боинг».

Когда отсюда эвакуировали служащих, окна оставили открытыми, и менять что-либо в помещении не требовалось.

Сверху нависал смотровой балкон, он затенял кабинет, и любому наблюдателю, даже с помощью сильной оптики, не удалось бы заглянуть внутрь. Очевидно, похитители ожидали, что за ними будут наблюдать сверху, из стеклянной башни диспетчерской. Любое преимущество, пусть даже такое незначительное, могло оказаться важным.

Оборудование для наблюдения было компактным и легким, телевизионные камеры – не больше восьмимиллиметровой модели для домашнего использования; такую камеру вместе с алюминиевым треножником человек может унести в одной руке. Однако камера давала электронное увеличение изображения до эквивалента 800-миллиметровой фокусной длины; это изображение выводилось на панель управления «Хокера» и одновременно записывалось на видео.

Усилитель звука был более громоздким, но тоже легким, четырехфутовая тарелка-антенна с микрофоном в центре. Телескопический прицел позволял нацелить усилитель на источник звука со снайперской точностью. Направив его на губы человека в восьмистах ярдах от наблюдателя, можно было слышать речь нормальной громкости; звук также передавался в оперативный штаб и записывался на магнитофон.

В кабинете разместились два связиста Питера с достаточным запасом кофе и пончиков, а Питер в сопровождении южноафриканского полковника и своего штаба отправился наверх, в стеклянную диспетчерскую.

Из башни открывался вид на все летное поле, ангары и зону обслуживания. Сейчас там оставались только военные.

– Все въезды в аэропорт перекрыты. Впускают только пассажиров с билетами и разрешением на вылет; никаких любителей ужасов; используется только северное крыло аэровокзала.

Питер кивнул и повернулся к старшему диспетчеру.

– Что с вылетами?

– Мы отказали всем частным рейсам, прилетающим и улетающим. Все местные рейсы перенесены в аэропорты Лансерия и Джермистон. Сейчас мы принимаем и обслуживаем только международные полеты по расписанию, но примерно с трехчасовым опозданием.

– Не приближаются ли к «ноль семидесятому» другие самолеты?

– К счастью, зал международных вылетов расположен дальше всех, подъездные пути в южной части аэропорта закрыты. Как видите, мы очистили всю зону; три самолета «Южно-Африканских авиалиний» проходят осмотр и обслуживание, но ближе чем в тысяче ярдов от «ноль семидесятого» никаких самолетов нет.

– Возможно, придется перекрыть все движение, если... – Питер помолчал, – ...вернее, когда начнутся осложнения.

– Хорошо, сэр.

– А пока продолжайте действовать в том же духе. – Питер поднял бинокль и снова очень тщательно осмотрел огромный «боинг».

Тот стоял особняком, тихий и с виду пустой. Яркая веселая раскраска придавала ему праздничный вид. Красные, синие и белые полосы сверкали на солнце высокого вельда. Самолет стоял боком к башне, все иллюминаторы и двери были закрыты.

Питер медленно прошелся взглядом по длинному ряду перплексовых иллюминаторов на фюзеляже, но на каждом была опущена темная шторка, и круглые окна походили на глаза мертвого насекомого.

Питер перевел взгляд чуть выше – на фонарь пилотской кабины. Он был завешен изнутри одеялами, не позволявшими видеть экипаж или похитителей – или стрелять по кабине, хотя до ближайшего угла аэровокзала было не больше четырехсот ярдов. С новыми оптическими прицелами опытные снайперы «Тора» могли с такого расстояния вогнать пулю в любой глаз человека, на выбор.

По бетону рулежной дорожки вился тонкий черный электрический кабель, соединявший самолет с источником электроэнергии, – длинная уязвимая пуповина. Питер задумчиво рассмотрел кабель, потом оглядел четыре броневика и, озабоченный, слегка наморщил лоб.

– Полковник, пожалуйста, отзовите эти машины. – Он старался скрыть раздражение. – С задраенными башнями ваши экипажи там поджариваются, как рождественские гуси.

– Генерал, считаю своим долгом... – начал Бунзейер, но Питер опустил бинокль и улыбнулся. Очаровательная дружеская улыбка застала полковника врасплох: до сих пор лицо Питера оставалось строгим и неулыбчивым. Но глаза Страйда не улыбались, они смотрели сурово.

– Я хочу по возможности разрядить атмосферу. – Необходимость давать объяснения раздражала Питера, но он продолжал улыбаться. – Тот, на кого нацелены четыре пушки, более склонен к жестким решениям и может сам спустить курок. Держите их поблизости на всякий случай, если угодно, но уберите с глаз долой – и дайте им отдохнуть.

Полковник с недовольным видом передал приказ по рации, висевшей у него на поясе, и броневики тотчас ожили и медленно скрылись за ангарами. Питер без всяких угрызений совести продолжил:

– Сколько людей вы развернули? – Он указал на цепь солдат вдоль смотрового балкона, а после на головы у ангаров, заметные на голубом фоне африканского неба.

– Двести тридцать человек.

– Уберите, – приказал Питер, – и пусть в самолете видят, что ваши люди уходят.

– Всех? – недоверчиво переспросил полковник.

– Всех, – подтвердил Питер, и его улыбка превратилась в оскал, – да поживее.

Бунзейер усваивал быстро, а потому сразу поднес рацию ко рту. Несколько минут солдаты на балконе строились, потом строем ушли. Над парапетом отчетливо просматривались стальные каски и стволы. Все это должны были увидеть в «боинге».

– Вы обращаетесь с этими... с этими скотами... – в голосе полковника звучал сдерживаемый гнев, – ...чересчур мягко.

Питер прекрасно знал, что его ожидает.

– Если вы не прекратите размахивать пистолетом у них под носом, полковник, они все время будут настороже. Пусть немного успокоятся, расслабятся, почувствуют себя уверенней.

Он говорил, не отрываясь от бинокля, выбирая взглядом опытного солдата позиции для своей четверки снайперов. Вряд ли их удастся задействовать – их задача уложить всех террористов одновременно, – но по дренажной канаве можно подобраться к небольшой постройке, где размещается один из радаров и маяки срочной посадки. Постройка находится в тылу противника. Вряд ли похитители ожидают обстрела оттуда. Точка за точкой Питер рассматривал диспозицию, записывал наблюдения в небольшой переплетенный в кожу блокнот, разглядывал крупномасштабную карту аэропорта, рассчитывал градиенты и углы полей обстрела, подыскивал укрытия, определял «время выполнения задачи», если боевики выйдут из ближайшего укрытия; пытался найти новые решения, перехитрить врага, по-прежнему безликого и потому бесконечно грозного.