Избранное

Мы вино наливаем из фляги.

Летний ливень бушует снаружи —

Он топочет, лопочет, лепечет

И охапками в синие лужи

Разноцветные радуги мечет.

Я-то думал, что радуги — дома,

В Подмосковье, что здесь оно тише.

Вот и здесь от беспечного грома

Расклепались железные крыши.

Окна в гущу весеннего гуда!

Ишь, какая кругом благодать!

Вот и кончено все.

А отсюда

До Парижа рукою подать!

Помолвка в Лейпциге

Город Лейпциг не очень разрушен,

Город Лейпциг почти что радушен.

В нешикарной гостинице «Оппель»

Пьем мы водку, и пиво, и доппель.

(Доппель-кюммель — спиртяга с мятой.)

Я сижу в гимнастерке помятой,

Целый день отчего-то страдаю,

Словно болен и словно не болен —

Почему-то судьбой недоволен.

Вот окончено главное дело,

Вот и юность моя пролетела!

Все победы мои отгремели,

И салюты мои отпылали.

Отмахало мое поколенье

Годы странствий и годы ученья…

Да, испита до дна круговая,

Хмелем юности полная чаша.

Отгремела война мировая —

Наша, кровная, злая, вторая.

Ну а третья уж будет не наша!

В этом Лейпциге возле вокзала

У меня неплохая девчонка.

Пахнет мылом ее комнатенка.

Пахнет мятой ее одеяло.

Спим с ней вместе и пьем с ней нередко

(Инге нравится русская водка),

И меня уже знает соседка,

И тактично ведет себя тетка

(Тетке нравится русская водка

И мясная тушенка в придачу).

Я с моею девчонкой судачу,

Кое-как по-немецки болтаю,

Переврав падежи и артикли.

Мы друг к другу почти что привыкли.

Милой девочке нравится фюрер,

Инге нравится также Россия.

Англичане не нравятся Инге.

(Ах, интриги, сплошные интриги!)

«Мы могли бы разбить их совместно.

Впрочем, это не так интересно.

От политики люди устали,

Ею все человечество сыто.

Кто командует? Это — детали.

Мы — эпоха уюта и быта».

Инге хочется личного счастья,

Ей милей водевиль, а не драма…

У нее есть жених, между прочим,

Молодой букинист из Потсдама.

К ней он шествует в трепете сладком

По Германии пешим порядком.

Ночью сызнова спать неохота.

И мне чудится в сумраке сером

Угловатая тень Дон-Кихота.

Он идет с деревянным торшером

По Германии полуразбитой,

Он грядет неустанно, упрямо,

Знаменосец уюта и быта,

Легендарный жених из Потсдама…

Он шагает один на просторе.

Ночь. Развалины. Филины. Волки…

Впрочем, мы с ним увиделись вскоре —

Я был гостем у них на помолвке.

— Познакомься. Мой друг из Потсдама.

Вот кузина. А вот ее мама.-—

Поражен моложавой матроной,

Я с улыбкой стою церемонной.

Мне жених, долговязый и рыжий,

Руку жмет, без ума от знакомства.

Мне прибор придвигает поближе —

Он, ей-богу, счастлив без притворства!

Инге нравится русская водка,

Тетке нравится русская водка —

Вся родня очарована водкой.

Я сижу с перезрелой красоткой,

И она задает мне вопросы,

Как по-нашему «масло» и «сало».

(Шпек ист «сало» унд бутер ист «мало».)

— Масло! — я поправляю устало.—

Масло, масло! И сало и сало! —

Два кита. Два святых идеала.

И в глазах перезрелой матроны

Реют сливочные купидоны.

Выпиваю четвертую рюмку,

Жму украдкой кузинину руку.

Ах, ей-богу, не так уже худо,

Что мы все еще живы-здоровы.

Придвигаю какое-то блюдо,

Выпиваю: так будьте здоровы!

И жених не такой уж противный:

Он спортивный, инициативный.

Он поет, дирижируя вилкой.

Тетка лезет в тушенку без спроса.

Дама просит — «один бабироса».

— Папироса! — цежу я с ухмылкой.

Мы сидим с женихом, словно братья,