Страница 57 из 107
Второй коп наклонился ко мне и сказал с вежливой наглостью:
— Не угодно ли вам дыхнуть, мистер сыщик?
Я дыхнул.
— Ладно,— медленно процедил он.— Не проходит.
— Сегодня холодная ночь. Угости мальчика, коллега Доббс.
— Прекрасная мысль,— согласился Доббс.
Он подошел к полицейской машине и достал оттуда бутылку, опорожненную на две трети.
— Здесь не хватит даже на приличный глоток,— заметил он, протянув мне бутылку.— Пейте на здоровье, приятель.
— Допустим, я не хочу пить, что тогда? — поинтересовался я.
— Лучше не говори такого! — зарычал Кони.— Иначе мы можем подумать, что твой живот мечтает заполучить на память отпечатки наших сапог.
Я взял бутылку, вынул пробку и, понюхав содержимое, сказал:
— Это виски. Неужели вы постоянно будете повторять одну и ту же шутку?
— Восемь двадцать семь, запиши, Доббс,— раздался голос Кони.
Доббс вернулся к машине и сделал пометку в журнале. По-прежнему держа бутылку в руках, я сказал Кони:
— Вы собираетесь заставить меня выпить?
— Разумеется, если ты не хочешь заработать хорошего пинка в брюхо.
Я наклонил бутылку и, задержав дыхание, наполнил рот виски. Кони быстро шагнул ко мне и ударил в солнечное сплетение. Разбрызгивая жидкость, я от боли сложился пополам и уронил бутылку, а наклонившись поднять ее, увидел толстую ногу Кони, занесенную над моей головой. Я отскочил в сторону, выпрямился и изо всей силы двинул его по носу. Он закрыл лицо левой рукой и завыл, правой рукой пытаясь нащупать кобуру.
Доббс бросился на меня, размахивая резиновой дубинкой. Он попал мне под левое колено, нога одеревенела, и я опустился на землю, скрежеща зубами и выплескивая остатки спиртного. Кони отнял руку от лица. Она была в крови.
— Боже! — пробормотал он, задыхаясь,— Кровь! Моя кровь!
Испустив дикий вопль, он тоже попытался ударить меня но лицу, но я успел увернуться, и удар пришелся в плечо. Доббс бросился между нами, выкрикивая:
— Хватит, Чарли, уже достаточно!
Кони сделал несколько нетвердых шагов, уселся за руль и опять закрыл лицо руками. Потом вытащил носовой платок и начал вытирать кровь.
— Дай мне еще минутку! — рычал он сквозь платок.— Только одну минутку!
— Заткнись! — ответил Доббс.— Пора кончать.
Он многозначительно помахал опущенной дубинкой. Кони вышел из машины и заковылял ко мне. Доббс легонько оттолкнул его. Однако Кони упорно рвался вперед.
— Я хочу его крови! — кричал он.— Крови хочу!
— Довольно! Заткнись! Мы сделали все, что требовалось.
Кони повернулся и, тяжело ступая, обошел полицейскую машину.
— Вставайте, приятель,— обратился ко мне Доббс.
Я встал, растирая ногу под коленом. Нерв дергался, как рассерженная обезьянка.
— Садитесь в машину,— приказал Доббс.— В нашу машину.
Я повиновался, а Доббс прибавил:
— Ты поведешь вторую галошу, Чарли.
— Я разобью ее вдребезги,— зарычал Кони. Доббс поднял с земли бутылку, швырнул ее за забор, уселся рядом со мной и включил зажигание.
— Это вам дорого обойдется. Его нельзя было бить.
— Почему? — спросил я.
— Он хороший парень,— ответил Доббс.— Правда, немного дерганый.
— Но не остроумный,— заметил я.— Совсем не остроумный.
— Только ему этого не говорите,— сказал Доббс.— Такие слова могут задеть его самолюбие.
Полицейская машина двинулась вперед. Кони захлопнул дверцу моего «крейслера» и так резко включил скорость, словно на самом деле хотел сломать его. Доббс ехал спокойно.
— Вам понравится наша новая тюрьма,— сказал он.
— А какое будет обвинение?
Он на минуту задумался, наблюдая в зеркало за Кони.
— Превышение скорости,— объявил он наконец,— сопротивление властям, словом, типичное ЕПВ, что означает на нашем языке «ехал в пьяном виде».
— А как быть с побоями, принуждением пить спиртное под угрозой физической расправы и избиением дубинкой безоружного? Может, на эту тему удастся поговорить на суде?
— А, глупости,— неохотно пробормотал он.— Вы что, думаете, я сам изобрел такую забаву?
— Мне казалось, что вы немного очистили город,— заметил я.— Я полагал, что порядочный человек может теперь пройти здесь ночью без вооруженной охраны.
— Слегка подчистили, правда,— пробормотал он.— Но некоторые не желают видеть город чистым. Ведь тогда они потеряют свои грязные доллары.
— Лучше не говорите так,— предостерег я.— Вы можете потерять должность.
Он рассмеялся.
— К черту должность! Через две недели я бы все равно попал в армию.
Для него инцидент был исчерпан. Он принял все происшедшее как нечто вполне естественное. Он даже не сердился.
Глава 25
Тюрьма помещалась в новом здании. Серо-стальные стены и двери еще сохранили запах свежей краски, но кое-где они были запачканы табачной жвачкой. Окна под потолком закрывала железная решетка. В одной из камер у стены располагались две стойки с кроватями, на правой храпел какой-то мужчина, укутавшись с головой в теплое одеяло. Очевидно, он спал уже давно. И то, что в камере не пахло спиртным, заставило меня предположить, что заключенный старожил. Я опустился на свободное место. Полицейские ощупали меня, но в карманах рыться не стали. Я закурил сигарету и снова принялся растирать ногу. Боль пронизывала меня до костей. Отвратительно пахло виски, которое я выплюнул на пиджак. Я дыхнул на пиджак дымом. Камера выглядела довольно уютно. Правда, из другой части здания доносился пронзительный женский визг, но у нас было тихо, как в церкви. Женщина продолжала истерически вскрикивать. Голос у нее был резкий, пронзительный, нереальный, напоминающий вой койотов под луной. Потом наступила тишина. Я выкурил две сигареты и бросил окурки в раковину, установленную в углу. Спящий мужчина по-прежнему храпел. Видно, он уже прекрасно освоился в этой гостинице. Я снова лег на койку, застланную двумя темными одеялами. Тюрьма помещалась на двенадцатом этаже новой ратуши. Ратуша была на удивление красивым зданием, а тюрьма по сравнению с другими учреждениями подобного рода — достаточно приятным местом. Да и сам Вай-Сити, по глубокому убеждению его обитателей, был исключительно милым городком. Я частенько любовался тут голубым заливом и пристанью для яхт, тихими улицами, старыми домами, дремлющими под кронами раскидистых деревьев, и новенькими постройками с молодой зеленью вокруг, темными оградами и живописными дорожками. Я был знаком с девушкой, которая жила на Двадцать пятой, очень красивой улице. Сама девушка тоже была красива, и она любила Вай-Сити. Она не думала о людях, проводящих все свое время на пляжах, в береговых ресторанчиках и танцзалах. Она ничего не знала о притонах наркоманов, об узких лисьих харях, выглядывающих из-за газет в тихих холлах отелей, о ворах и налетчиках, о гангстерах и взломщиках, об алкоголиках, альфонсах и сутенерах.
Я встал и подошел к двери. В коридоре горел тусклый свет, там никого не было. Царила полная тишина. Я посмотрел на часы. Они показывали без шести десять. Самое время возвратиться домой, надеть туфли и поразмыслить над шахматной доской. Самое время выпить из высокого холодного стакана и не спеша выкурить длинную трубку. Самое время посидеть на кушетке и, ни о чем не думая, позевать над газетами. Да, неплохо сейчас находиться дома и отдыхать, наслаждаясь ночной прохладой.
В коридоре показался мужчина в голубом мундире тюремщика, он шел, вглядываясь в номера камер. Из окошка в своей двери я увидел, как он остановился передо мной. Отперев камеру, он бросил на меня суровый, столь характерный для полицейского, взгляд.
«Я полицейский, я строг,— казалось, говорил он.—
Осторожней на поворотах, иначе мы согнем тебя в бараний рог и остаток жизни ты будешь ползать на коленях. Веди себя тихо, знай свое место, не шути с нами и помни, что мы крепкие ребята. Мы, полицейские, можем сделать все, что захотим, с таким дерьмом, как ты».
— Выходи,— буркнул он.