Империя страха

Тряхнув головой, как ленивый мул, отго­няющий от себя назойливых мух, качок выдер­жал оба удара, даже не покачнувшись, и в ответ со всего маху саданул Чижова плоским лбом в нос.

Удар получился точным и эффективным: Иваныч ощутил на языке солоноватый привкус сочащейся крови — темно-алая липкая жид­кость залила всю нижнюю часть лица, вытекая из перебитого носа, а в голове что-то взорва­лось. Не устояв на ногах, каскадер рухнул на мягкую землю, ощущая, как сознание покидает его.

Вор тем временем занялся двумя другими нападавшими. Они посчитали его сильнейшим из противников и, позабыв про пистолеты, бро­сились на Гвоздика с кулаками.

Тюрьма приучила Юру никогда не расста­ваться с ножом (кроме тех случаев, когда он от­правлялся «на дело» — обчистить очередную квартиру), и в его руке зловеще блеснуло холод­ное лезвие самодельной заточки. Слово «руко­пашная» было для него неотделимо от понятия «поножовщина», и вор, не обращая внимания на профессиональную подготовку двух противо­стоящих ему каратистов, навязал противникам собственную тактику. Смысл ее сводился к пол­ному отсутствию таковой.

Прочертив лезвием в воздухе латинскую букву «зэт», Гвоздик отпугнул одного из бойцов и тут же, воспользовавшись замешательством нападавших, вонзил нож в живот второго. Лез­вие вошло в мягкие ткани легко, как в подтаяв­шее масло, по самую резную рукоять. Не удов­летворившись достигнутым, Юра провернул нож и резко дернул его в сторону.

Парень, получивший удар, явно не ожидал, что дело примет такой оборот, — согнувшись пополам, он обхватил руками вываливающиеся из пореза кишки, как будто пытался запихнуть их обратно. Но либо от нестерпимой боли, либо от вида крови, а может, просто убедившись в тщетности подобного занятия, завалился на спину, принявшись по-собачьи поскуливать.

Его приятель тоже опешил от подобного зрелища и находился в каком-то тупом оцепене­нии. Наконец, придя в себя, он хотел броситься со всех ног подальше от места кровавой разбор­ки, но вор не оставил ему подобной возможности.

Одним прыжком очутившись около него, Гвоздик размеренным движением попытался вогнать уже окровавленное лезвие в шею про­тивника, но удар пришелся в подставленную ла­донь. Окрестности огласил истошный вопль не­задачливого каратеки.

Поняв, что жертва полностью деморализо­вана, вор обхватил противника за голову и, ока­завшись за его спиной, готовился одним резким движением перерезать парню сонную артерию.

Резкий окрик не позволил ему закончить на­чатое:

— Эй ты, рожа! — голос принадлежал самому Жбану, который с небольшим опозданием пришел на выручку своим людям вместе с десят­ком «быков». — Брось нож, иначе он прочистит твоему приятелю мозги.

Оторвав взгляд от горла кандидата в покой­ники, Гвоздик обернулся на окрик и увидел, как один из бойцов — им оказался молодой паре­нек, когда-то (казалось, что с того момента ми­нула целая вечность) впустивший в квартиру па­хана Чижова, — упер вороненый ствол в голову лежащего на траве Лямзина.

В сердцах сплюнув, Юра отпустил против­ника, безвольно выронив заточку, которая с глу­хим стуком упала на потрескавшийся от старос­ти асфальт.

— Я сейчас и тебе мозги прочищу, — браво пообещал молодой телохранитель, наводя ору­жие на вора, — ты у меня...

Договорить он не успел; раскатистый звук выстрела оборвал его буквально на полуслове — маленькая звенящая пуля вошла пареньку точно в ушное отверстие с левой стороны, вылетев из противоположного уха вместе с кровавым меси­вом того, что еще секунду назад можно было на­звать мозгом.

— Прочисть сначала себе уши, — злобно вы­палил Иваныч, сжимая в руках дымящийся ствол.

В пылу короткой схватки все позабыли об отрубившемся каскадере, который не собирался «отдыхать» вечно — придя в себя, он подобрал оружие, принадлежащее Лехе, и произвел этот роковой выстрел.

Несколько пар глаз недоуменно уставились на Иваныча, который, взяв на мушку Жбана, сквозь зубы процедил:

— Ну что, толстый, твоя очередь петь отходную. Передай привет чертям в аду, пусть гото­вятся к встрече...

Федор Петрович с замиранием сердца на­блюдал за медленным движением указательно­го пальца каскадера, плавно нажимающего на спусковой крючок. Лицо пахана перекосило от жуткого, панического страха — глаза подерну­лись мутной пеленой, в них ясно читалась пред­смертная паника, а на губах появилась пузыря­щаяся пена. Перед мысленным взором Жбана пролетела вся его бурная жизнь.

Любой из бригадных «быков» мог опередить Чижова одним-единственным выстрелом, но на всех навалилось какое-то гипнотическое оцепе­нение. Казалось, что они сознательно ждут ло­гического завершения происходящего, как се­кунданты, присутствующие на дуэли.

Два выстрела слились в один; Жбан кон­вульсивно дернулся, получив пулю в лоб, и мед­ленно начал падать. Когда его массивная туша с шумом грохнулась на асфальт, верхней части че­репа как будто никогда и не было — надбровные дуги резко переходили в кроваво-красную мас­су, к которой прилепились остатки реденьких волос, как будто скальп Федора Петровича отде­лили от головы мастерским ударом индейского томагавка.

Никто не вскрикнул, не позвал на помощь — обалдел даже сам стрелок, как будто не мог до конца поверить в то, что произошло.

Первым оправился квадратный Леха: под­скочив к сидящему на земле Иванычу, он одним ударом выбил из его рук пистолет и громогласно пробасил:

— Ты, пидар гнойный, сдохнешь сейчас лютой смерью, как попавший под дихлофос тара­кан...

Оружие уже вернулось к своему законному хозяину, и тупой, бездонный зрачок смотрел в лицо каскадера.

Но на этом неожиданности не закончились. Три черные «Волги» появились как будто из ни­откуда, и приоткрытое окно впереди идущего автомобиля полыхнуло длинной автоматной очередью.

Здоровенное, накачанное тело квадратного Лехи затряслось в предсмертной агонии, про­шитое роем свистящих остроконечных пуль. Куртка в трех местах раскрылась кровавой ро­зочкой, обнажая рваные раны. Бывший телохра­нитель убитого шефа еще по-прежнему стоял на ногах, но был уже безвозвратно мертв.

Пальцы разжались, выпуская из рук, на этот раз навсегда, бесполезный теперь ствол, и Леха ничком уткнулся в сырую землю, разметав руки, как на деревянном распятии.

Однако оставшимся в живых бандитам уже не было дела ни до остывающего пахана, ни до его верных, но не менее мертвых «рексов», ни даже до недавних противников — они полнос­тью переключились на вновь прибывших непри­ятелей. Так уж устроен человек: в момент новой опасности он напрочь забывает о старых обидах и страхах.

В мгновение ока рассредоточившись, бойцы заняли круговую оборону: кто-то спрятался за деревом, кто-то залег за камнем, а кое-кто про­сто распластался на ровной земле, но все стре­ляли.

Трое друзей тоже были вынуждены упасть на землю под градом сыпавшихся со всех сторон пуль. Несколько секунд они молчали, не в силах произнести ни слова. Первым встрепенулся Антон:

— Что, так и будем здесь лежать, пока нас не перестреляют?

— А что ты предлагаешь? — в свою очередь спросил Гвоздик и хмуро пошутил: — Подста­вить грудь и переть на рожон, как Матросов на амбразуру?

И тут подал голос Иваныч:

— Братцы, есть шанс отсюда выбраться, только вот получится ли?..

— Все одно подыхать, толкай речь, братэло, — высказался вор.

Показав рукой в сторону стоящей метрах в пяти от них темно-синей «Вольво» с распахну­тыми настежь дверями, на которой приехали люди Жбана, Чижов усмехнулся:

— Если удастся добежать до этой тачки и если в ее замке есть ключи, то я обязуюсь вас от­сюда вытащить...

— Слишком много у тебя этих «если», — не­довольно пробурчал Гвоздик и, помолчав секун­ду, угрюмо добавил: — Есть у меня чуйка, что это будут мои последние шаги в этой жизни. Ну да ладно, где наша не пропадала... По крайней мере, если меня шлепнут, то страна не лишится героя и плакать обо мне никто не будет...

— Заткнись ты! — сердито крикнул Антон и повернул голову к Иванычу: — Попробуем?! Да­вай!