Страница 87 из 142
А вот о Наде Павел, правду сказать, и понятия не имел до памятной встречи на трассе. Но наперед ничего не угадаешь.
Как-то, закончив субботнюю смену, Павел нагрел у костра чистой воды и здесь же, на снегу, устроил «первичную баню», чтобы переодеться в дорогу. Хрупал вечерний заморозок, было свежо, тревожно. И в эту самую минуту на площадке, въехав передним колесом в черную проталину, остановилась грузовая машина «ГАЗ-51». Это была вахтовка нынешнего начальника эксплуатации Домотканова, партийного секретаря. Но из кабинки вышла девушка в коротком дубленом полушубке и в пыжиковой шапке.
— Боже мой, снежный человек! — ахнула она, всплеснув руками, и Павел успел рассмотреть разом и красивое лицо, и цветные варежки, а пониже шубки — лыжные шаровары, вправленные в резиновые боты на высоком каблуке.
Она так неожиданно выпорхнула из служебной кабины, так была хороша, что Павел остался стоять без рубахи, со спутанными мокрыми волосами, мял в руках непослушную одежду. Меж лопаток по мокрому телу потянуло острым сквознячком.
— Одевайтесь же, вы простудитесь! Вы Терновой? Я просто не понимаю, что здесь за порядки! Смотрите-ка!
Шофер, не обращая внимания на Павла, заправлял теплой водой радиатор. За вздыбленной крышкой капота тихо ворковала текучая струя.
— Я Полозкова, диспетчер, — наконец отрекомендовалась девушка. Под каблуком хрустнул нетвердый наст.
«Ну, какой там диспетчер! Тебя же судьба прислала в награду нам в эту лесную, дремучую глубинку. Снегурка!..»
Он торопливо просунул руки в рукава и, склонив чубатую голову, разом натянул гимнастерку.
Как же он не знал, чудак, что она вот такая живет на свете! Совсем близко!
— Хочу посмотреть, как вы существуете здесь. Я новая в конторе, — сказала Надя.
— Да вот… все как есть. Стоянка!
— Экзотика, — кивнула она пыжиковой шапкой.
«Смеется?»
Экзотика — это когда папуасы и обезьяны на лиловых пальмах. А тут… Вон бочки с горючим прикорнули в заляпанном мазутом снегу. Кубовый ржавый бак грелся у костра — это для заправки радиаторов, когда сильный мороз. Сани из обхватных лиственниц переехали помятую облицовку, втоптанную на обледеневшей тропе, — обычная картина. Подальше чернел в сугробе передвижной балок.
Надя пошла узкой тропкой к домику, по-козьи скакнула через полоз, а у дверей задержалась, пропуская его вперед: в балке было темно, как в яме.
Павел нащупал во тьме и засветил фонарь «летучая мышь».
Лучше бы он не возился с этим допотопным светильником!
Он даже не представлял в самом деле, какая грязища у них в домике! Мазутные нары — с них прямо-таки течет солярка! Он сам ложился на них всегда, не снимая ватника. На черных досках валялись еще какие-то тряпки, обтирочный материал.
— Это… Могилы, — некстати оправдывался Павел, виновато отшвырнув груду тряпок в темный угол.
— Могила! — ахнула Надя. — Да кто же так живет в наше время, товарищ Терновой! Ну, разве не стыдно? А еще передовики, легендарные строители дорог! По-о-зор!
Грязь грязью, но чего она горячится? «Товарищ Терновой!» — так с ним и сам Стокопытов не разговаривал последние три года. Нет чтобы по-человечески.
— Ампир сюда? — хмуро сказал Павел, злясь, и погасил фонарь. Вешая его на привычный крюк, добавил: — Могила тут живет на самом деле, наш слесарь. И на всех трассах так живут.
Рядом, в темноте, тихо дышала Надя.
— Может, останетесь, покажете нам, как чистоту соблюдать в этом курятнике? — В голосе его прозвучала насмешка.
— Глупости! — Надя решительно толкнула дверь.
Павел шагнул следом, а Надя постояла еще минуту у костра, не глядя на него, потирая круглую щеку варежкой. Казалось, что она вспоминала, зачем именно приезжала сюда, в «глубинку».
Уже садясь в кабину, сказала удивительно спокойно:
— Да! Чуть не забыла! В понедельник у нас комсомольское собрание, не опаздывайте!
Шофер успел уже развернуть машину, и через какие-то минуты Павел остался один на пустынной трассе, у гаснувшего костра. Издали ему помигал красный глазок стоп-сигнала, и тут только Павел сообразил, что он, дурень, прошляпил машину — мог бы на ней ехать в поселок!
После пришлось добрый час голосовать у развилки, но время покатилось вдруг с удивительной быстротой, и даже нудное топтание на ночной дороге в тайге приобрело какой-то иной, важный смысл.
«А не проспал ли я чего-то в жизни? — раздумывал Павел один на один с тайгой, — Пять лет, а? Долг, семья, покой матери, Катин институт, а жизнь тем временем летит стремглав, даже не успеешь ее рассмотреть как следует!» Вот эта девчушка, что мелькнула перед ним, словно новогодняя Снегурка в пыжике, приходится дочкой соседу Полозкову. Когда он бросал школу, ей было лет четырнадцать, мелюзга. Теперь она техникум закончила… Сколько это прошло лет?
Но жизнь для него покуда была предельно проста, а весна делала свое дело.
В понедельник после комсомольского собрания Павел Терновой провожал Надю Полозкову. Был очень важный разговор о жизни, Павел крепко сжимал руку Нади, а она не выпускала его пальцев.
— Тебе нужно учиться, — сказала в тот вечер Надя. И тон у нее был не назидательный, как у сестры Кати, а, наоборот, дружеский и даже заинтересованный.
Дня через два Надя снова приезжала на трассу. Оказывается, именно в звене Селезнева нужно было прочесть информацию по текущей политике… В следующее воскресенье они встречались в клубе — Павел приезжал в поселок. Потом ее опять видели в лесу, и Селезнев с усмешкой сказал, что диспетчер появился действительно боевитый и теперь не придется сидеть без горючего или запчастей. Одним словом, прямая польза производству.
А спустя месяц Павел ушел в отпуск, они стали встречаться каждый вечер.
Надя решила:
— В конце августа уходит на пенсию Резников. Я поговорю с директором о тебе. Чтобы учился без отрыва… Должна же комсомольская организация помогать ребятам, которые идут в вечернюю!
Конечно же комсомольская организация в таких делах должна быть застрельщиком!
У Нади был авторитет. Павел сразу отметил это, когда его вызвали в отдел кадров. Начальник отдела Корольков, франтоватый человек в полувоенном кителе, заинтересованно оглядел Павла, заполнил всякие бумаги, а под конец сказал:
— Заработок, имей в виду, будет значительно меньше. Не смущает?
— Учиться надо, — хмуро ответил Павел. Он хмурился потому, что говорили, будто Корольков ухаживает за Надей.
Корольков пожал плечами, а вручая направление, предупредил:
— Там беспорядков немало, нужно поработать не за страх, а за совесть… Желаю!
Отдохнувший и разъевшийся на безделье, Павел не переставал удивляться доброте окружающих. Ну, а как же? Стоило ему пожелать учиться и, между прочим, перебраться поближе к Наде, сразу же подыскали хорошую работу в поселке. Создали условия для освоения конторских премудростей на полном окладе старшего нормировщика — учись, пожалуйста, делай карьеру! С трассы, ясное дело, ни в школу, ни на свидание не побежишь. А Надя так и сказала:
— Ведь ты из хорошей семьи, Павлушка. Тебе помогут выйти в люди!
Он только усмехнулся на эти слова.
Вообще-то еще неделю назад он оторвал бы голову тому, кто посмел назвать пять лет его жизни ненастоящими, пропавшими, какой-то «малой жизнью». А Наде он прощал, за ее девичью неопытность.
Тут, правда, было какое-то противоречие. Неопытной Надю никак не назовешь — вон как хорошо и правильно говорит она с трибуны! Павел, пожалуй, стушевался бы.
И парни… Пускай глазеют, каждый из них на пять лет моложе его.
Только уж очень медленно тянется вечер! После митинга начнут еще крутить заграничный фильм «Утраченные грезы», очередную чепуху, а потом все останутся на танцы. И он для приличия проведет Надю по кругу, чтобы нечаянно остановиться у двери, поближе к раздевалке и, не выпуская ее руки, сказать вполголоса: «Знаешь… Ну их, эти танцы, пошли!»
И она послушно пойдет к вешалке. А парни будут завистливо посматривать вслед. У Нади в это время особенно красивая, четкая поступь, гордо выпяченная остренькая грудь. Зато Павел двинется за ней вяло, немного вразвалку, с небрежностью удачливого в этих делах человека.