Страница 71 из 81
бя полным ничтожеством: так оно подавляет тебя своим
величием, своей грозной силой. Человек перед ним —
лишь одушевленная песчинка: была и нет — сдуло вет¬
ром времени. А оно, море, вечно! Даже вот этот каме¬
шек переживет нас с вами: до нас трогало его множест¬
во рук, и после нас кто-то новый, незнакомый станет ка¬
саться его, гладить... А нас уж и в помине не будет...
Таня попросила умоляюше:
— Иван Матвеевич, милый, не надо, ну, пожалуйста,
не надо, все это я уже слышала от вас, да и читала
где-то. Зачем вы так принижаете человека? Должно
быть, это у вас идет от эгоизма... Почему вы не рассуж¬
даете по-другому: человек выше моря, потому что он
сам создает моря, значит он не песчинка.
Тонкие губы Семиёнова шевельнулись в снисходитель¬
ной улыбке:
Если вы имеете в виду Рыбинское так называемое
Море, то ведь это не море, а лужица, из середины кото-
рой видна колокольня... Но поскольку вы меня просите
не распространяться на эту тему, я покорно молчу,
Татьяна Ивановна... Только вы не дослушали до конца
я мою мысль. Что касается того, что человек якобы соз-
дает моря, так это, простите, чепуха, как если бы вы,
льстя себе, как человеку, заявили, что человек создает
планеты по своему усмотрению... Вот на этом берегу, где
у мы имеем счастье загорать, жили до нас целые народы:
одни вымирали, другие перекочевывали к иным берегам,
I а на их место селились новые; происходили битвы, мор-
водец Ушаков водил эскадры. Где-то тут тосковал Пуш-
кин. Бродил с посохом странника наш Максим Горький,
которому смеялось море. Ну, и ещё, раз-два и обсчёлся…
А мы с вами? Кто будет знать о нашем пребывании
здесь?
Таня разрушила крепость, кинула камешек в воду,
сказала, безнадежно вздохнув:
— Не понимаю, зачем людям знать о вашем пребы-
вании на курорте... Но уж если вы хотите, чтобы о вас
Щ непременно знали, тогда... прославьтесь, что ли... совер-
шите что-нибудь, сделайте открытие...
Семиёнов прервал ее:
— Об этом я уже думал... Для этого необходимо,
Татьяна Ивановна, быть первым. А это невозможно —
все первые места заняты...
Но не всегда Иван Матвеевич был настроен на фи¬
лософский лад. Выпадали минуты, когда он был весел
и остроумен, правда, острил он самым странным обра¬
зом. Однажды в предвечерний час в беседке группа от¬
дыхающих вела спор о прочитанных книгах, о мастер¬
стве московских артистов, дававших в санатории кон¬
церт. В паузу, когда все замолчали, приведя в порядок
свои мысли, Иван Матвеевич, завернув штанину, открыл
свою коленку и с видом солидного ученого, читающего
ученикам лекцию, произнес:
— Вот эта коленная чашечка — в высшей мере уни¬
кальное творение, единственная в своем роде; она состо-
ит из шестнадцати отдельных частиц и невозможно не
обратить внимание на исключительной красоты лепку.
Пракситель! — и ощупывал ее любуясь.
Присутствующие растерянно переглянулись, озадачен¬
ные неожиданностью, пауза затянулась, а Иван Матвее¬
вич вдруг разразился хохотом, один. Вслед за ним, не
выдержав, фыркнула смешливая Маруся и шепнула Та¬
не на ухо:
— Да он у вас псих!
Таня усмехнулась с горечью, чтобы скрыть смуще¬
ние, а позже, оставшись наедине с ним, спросила:
— Иван Матвеевич, зачем вы это сделали? Вы же
^мный человек.
Он оскорбленно вскинул голову, сжал губы:
— Что же мне теперь и пошутить нельзя... в вашем
присутствии?
— Но ведь это не смешно, это скорее... грустно.
Он обиженно замолчал, спускаясь за ней к морю.
Здесь было прохладно, море неторопливо и ровно взды¬
хало, тускло отсвечивало сталью. Изредка срывалась
крупная звезда и, вспахивая черную мякоть неба, падала
в море, и вода, казалось, шипела, гася ее, а Таня, глядя
на полет звезды, всегда опаздывала что-либо загадать,
Ориноко, оранжевым неярким фонарем висела в про¬
странстве луна, бросая на воду красноватую, едва колеб¬
лемую полосу. Вдалеке, озорно и дразняще перемиги¬
ваясь с луной, потухал и снова вспыхивал огонек мая¬
ка. Прошли мимо любителей ночных ванн: двое плеска¬
лись возле берега, осыпая друг друга фосфорическими
брызгами.
Купающиеся остались позади, в тишине слышались
таинственные ночные шорохи, и вздохи моря стали как
будто глуше, осторожнее. Умолкли сверлящие звуки
никад, кое-где бесшумно мелькали во мраке людские
тени...
И оттого, что все — и природа и люди — как будто
оробело, а тишина теплой ночи невыносимо тяжко дави¬
ла на душу. Тане хотелось кричать. Не надо ей этой ка¬
менной ограды, этого добровольного заточения! Ей хо¬
чется смеяться, слышать страстный шопот, а не этот раз¬
меренный, тошный голос...
— Я надеялся, Таня, что здесь, среди этой роскоши
и волшебства, вы раскроетесь передо мной, приблизи¬
тесь, а вы все такая же — ровная и прохладная, и сколь¬
ко я ни иду к вам, вы отдаляетесь, как мираж. Пра¬
вильно я говорю, или это мне только кажется?
Таня молчала, тихонько ступая по камням, точно
слова эти толкали ее в спину, не давая остановиться.
— Я бесконечно терпелив, Татьяна Ивановна, — про¬
должал Семиёнов, — мне давно надо было бы стать в
позу неоцененного, высказать вам свое резюме и гордо
удалиться, как в старой доброй драме... Но я этого не
делаю: жду, когда вы, подобно звезде в море, упадете
на мою грудь. Дождусь ли?
Тане хотелось закричать в лицо ему зло и уничто¬
жающе: «Не дождетесь!»
Но, повернувшись и увидев этого человека, застыв¬
шего в позе робости и готовности, сказала без гнева,
спокойно, но беспощадно:
— Извините меня, Иван Матвеевич, не могу я при¬
выкнуть к вам и знаю: никогда не привыкну. Давайте
расстанемся по-хорошему. А если вы не оставите меня,
я вас возненавижу! Не знаю, почему я не могла сказать
вам об этом раньше, — женская слабость, а может быть,
Елизавета Дмитриевна была рядом, сдерживала.
Иван Матвеевич ужаснулся:
— Я не могу поверить тому, что вы сказали... Это
шутка?
Тане вдруг стало легко и радостно, точно ее выпу¬
стили на волю, как ту бойкую синицу, для которой Иван
Матвеевич открыл клетку: перед ней во всю ширь — про¬
стор, лети, куда хочешь!
— Нет, Иван Матвеевич, это не шутка, — проговори¬
ла Таня. — До свидания! — и скрылась прошуршав
кустами.
— Погодите, дайте мне прийти в себя... Таня!
На другой день Таня вышла к морю одна. Иван
Матвеевич отыскал ее, чтобы потребовать от нее объяс¬
нений. Но, увидев приближающегося к ней Семиёнова,
Таня, скользя по камням, рискуя упасть, сползла в воду.
Иван Матвеевич поплыл за ней, но, оглянувшись,
увидел, что далеко оторвался от берега, от людей, за¬
боялся, лишь крикнул ей вдогонку:
— Таня, не плавайте далеко, вернитесь!
А Таня удалялась от берега все дальше, дальше, где
волны были массивней, выше, а вода чище и зеленей...
В это время Антон Карнилин, выйдя из санатория,
остановился на площадке. Он прибыл сюда вчера вече¬
ром. Длительный путь и волнения утомили его. Он усми¬
рил в себе желание немедленно отправиться на поиски
Тани, принял ванну и лег спать, лишь мимолетно взгля¬
нув на темное, глухо ворчащее море, распаханное попо¬
лам широкой бороздой лунного света. Спал он неспо¬
койно, тревожимый неумолчным шумом прибоя, неяс¬
ным ощущением близости чего-то огромного, грозного...
И вот наутро, после врачебного' осмотра, он вышел из
санатория и остановился на вершине лестницы.
Над морем, громоздясь одни на другие, заслоняя