Евангелие от обезьяны

Но я уже все обыскал, так что…

Я подошел к двери, помедлил, а потом заглянул в глазок. Меня чуть не рвало от страха, от какого-то животного страха, чего-то такого, что мог бы понять только Геронян, который рылся в нашей лимбе и ставил туда свои блоки восприятия. И все же я заглянул.

И знаете что? Там был просто коридор. За той дверью был коридор, длинный, как моя долбанная жизнь. Такой длинный, что я не мог разглядеть, где же он, мать вашу, кончается! Две голые стены шли параллельно к самому горизонту, в никуда. Ни дверей, ни окон, ни хрена. Просто стены и пунктир ламп дневного света на потолке.

Тогда я отошел на дальний конец комнаты и отстрелил замок вместе с засовом. Я потратил на него последние пули, и поэтому просто выбросил ненужный уже «макар». А потом открыл дверь и вошел в этот коридор. Краем уха я слышал сирены… Наверное, кто-то вызвал милицию. Но как только я зашел в этот коридор, я уже знал, что они меня не возьмут. По крайней мере не здесь. Не в этом месте.

Знаете, я не уверен, что этот коридор существовал на самом деле, потому что…

В старом гангстерском кино под названием, по-моему, Ordinary Decent Criminal есть забавный эпизод. Герой Кевина Спейси – обаятельный и со всех сторон позитивный ирландский бандит – полдня водит за собой полицейский хвост, наматывая круги по вересковым пустошам, и в конце концов заводит туповатых копов в какую-то задницу мира с пустыми дорогами, где нет даже бензоколонок. Когда стрéлки бензометров в обеих машинах подходят к отметке «Empty», Кевин Спейси останавливается за поворотом трассы, достает из багажника канистру, с глумливым выражением лица заправляется и укатывает по тем самым делам, ради пресечения которых и была организована слежка. Полицейские ругаются факом и разводят руками: их бензобак заполнить нечем и неоткуда.

Все три часа, что я возил за собой хвост на «Камаро», мне хотелось сделать то же самое. На физическом, первобытном уровне. Я искушенный тест-драйвер, я знаю пару гиблых местечек во Владимирской области, откуда после войны ушла нога человека… Иррациональное желание столь изящно харкнуть онистам в харю чуть было не спутало мне все карты; но я сдержался. В определенный момент студенческий мобильник прыснул в пространство Yellow Trip’ом – и я снова начал мыслить трезво.

– Толя?

– Я почти на месте. Буду минут через десять.

– А я – через пятнадцать, – прикидываю, посмотрев на часы. – Как все прошло в салоне?

– Нормально. Слегка удивились, правда. Сказали, у них такое впервые.

– Ничего. Это как с потерянной невинностью: сначала больно, а потом всю жизнь приятно. Все когда-нибудь происходит в первый раз.

– Леня молодец, все организовал быстро.

– Не Леня, а Ленни Кравитц. Ты должен знать это, сынок, если и вправду хочешь вступить в братство настоящих небритых мужчин с пропахшими бензином яйцами и циничным отношением к деловым партнерам.

– Заебал, папаша. Маякни, как будешь подъезжать.

– Само собой. Сделаю прозвон. Трубку можешь даже не снимать. Просто занимай дислокацию и жди, – даю ему указания и нажимаю на сброс. Походя про себя отмечаю: ну и нотки, однако же, прорезались в голосе нашего маленького автомобильного романтика! «Заебал, папаша». В другое время получил бы за такое хорошую, аппетитную затрещину; но сейчас от ушлого пионера, несмотря на весь его хипстерский наив, не скрылся тот факт, что он мне гораздо нужнее, чем я ему. И это даже несмотря на то, что я позволил мальчишкиной мечте наконец сбыться! Вот что значит один раз упиться в сопло с Воротынцевым и дедом Кротовым. Становишься сразу вдвое наглее и на несколько лет циничнее.

Когда я заруливаю на бензоколонку ВР (не через пятнадцать, а через двенадцать минут), я неожиданно для самого себя вдруг чувуствую, как дрожат руки. И они дрожат не от абстиненции, поверьте.

Они дрожат от фактора времени. От долбанного Отто Иосифовича, который должен вынести очередной из своих вердиктов. Всего через каких-то три часа… Ненавижу эти визиты. Чур меня.

Заправщик в салатовой безрукавке подходит к «Яге» со скоростью вяленой сельди, которую оживили колдуны вуду и заставили плыть против течения. Когда бедолага приподнимает руку, чтобы вставить пистолет с девяносто пятым алтимейтом в горловину бензобака, я вижу гигантский круг пота у него под мышкой, и вяжущий запах торфа на несколько секунд перебивает еще более ядреная вонь – смрад трудяги, отстоявшего смену в сорок градусов по шкале Цельсия.

– Полный бак? – перспрашивает человек-сельдь еще раз.

– Полный бак, – киваю головой.

Делаю прозвон Болдыреву – он, как договорились, сбрасывает – и в последний раз проверяю, всё ли на местах. Документы на XK R – в прозрачном файлике в бардачке. Ключи от «Яги» и моей квартиры – в левом кармане; от квартир Порокова, Лины и, надеюсь, Рефката Шайхутдинова – в правом. Пакет с едой из супермаркета – на карликовом заднем сиденье (все равно больше оно ни на что не годно). Болдыреву не помешает закусить. Он рассказывал, что, очнувшись ближе к ночи в фотостудии, был вторично окормлен жидким хлебом до состояния лабораторной крысы, на которой испытывают действие анестезии. Думаю, выхлоп у него до сих пор убийственный.

Ах да, еще телефоны.

Мой с безымянной сим-картой – внутри водительского подлокотника, чтобы он двигался по онистской спутниковой карте теми же маршрутами, что и навигатор «Ягуара».

Студенческий – при мне, в качестве незасвеченного средства коммуникации, которое пока не прослушивают.

Моя именная сим-карта – отдельно в заднем кармане джинсов, чтобы можно было время от времени проверять, кто звонил и писал. Все просто, как рок-н-ролл. Так говорил Патрик Суэйзи в каком-то левом переводе «Брейкпойнта».

По дороге к кассам наблюдаю, как в затемненных стеклах павильона заправочной станции отражается силуэт выплывающего из мглы «Шевроле». Оранжевый (а в отражении коричневый, как дерьмо) монстр плавно причаливает к колонке за две или три от моей. Почти тотчас же отпочковавшийся от машины топтун вразвалку бредет вслед за мной к кассам. У него взъерошенные светлые волосы, мясистый нос и откормленная задница, куском вибрирующего желе нависающая над приземистыми кривоватыми ножками; впрочем, парень коренаст и в плечах ощутимо широк – в молодости, похоже, занимался борьбой.

Очередь он занимает сразу после меня. Я чувствую, как ублюдок сверлит меня взглядом; будь у меня третий глаз на затылке, я обязательно увидел бы им глумливую гаденькую ухмылку. Для пущего эффекта шпик звучно бряцает ключами на связке, зело раздражая и без того бесноватую кассиршу – умученную жизнью среднеазиатку с красными глазами и нечитаемым бейджиком типа «Зеравшан Нуриевна Курбанбердымухамедова».

Парень явно ждет, что я обернусь, поздороваюсь и обсужу с ним погоду. Прости, друг, тебе все же лучше созерцать меня исключительно с тыла. Так у тебя будет меньше шансов обнаружить подмену.

Рассчитываясь с Зеравшан Нуриевной, я размышляю о том, как отреагировали бы топтуны, попытайся я сейчас от них оторваться. Минуты, в течение которой дышащий мне в затылок придурок оплачивал бы свой бензин, хватит с лихвой. Этим двоим пришлось бы долго меня искать, сверяясь с навигатором и тем чебурашкой, который у них в штабе отслеживает передвижения объектов наблюдения по спутниковой карте. Никогда нельзя недооценивать фактор случайности. Кто бы мог подумать, что именно сегодня и именно на этой бензоколонке будет работать только одна касса, и одновременно оплатить услуги компании ВР мы с толстожопым филером не сможем.

Однако, к счастью для топтунов, у меня несколько иные планы. Получив сдачу от Нуриевны, я следую не в «Ягу», а к двери с табличкой WC.

Глаза Толи Болдырева, ожидающего меня в кабинке туалета, горят и искрят так, что, будь я женщиной, я дал бы ему прямо здесь и сейчас за неистовство, сок и жизненную силу духа. Он мечет взором молнии, закусывает удила и бьет копытом. Рот тщетно пытается замаскировать шутовскую улыбку юродивого победителя – ту, с которой свершаются главные вещи в истории человечества. И да, да, я был прав: из этого рта несет таким перегаром, что даже странно, как от него до сих пор не полопался дешевый советский кафель на стенах.