Евангелие от обезьяны

– Снимай майку, студент! – рявкаю сразу после рукопожатия.

Мы с ним примерно одного роста. А джинсы на расстоянии никто не различит. Поэтому достаточно будет обмена майками и панамы а ля Джамироквай начала нулевых, которой я с самого утра мозолю глаза соглядатаям. В сорок с плюсом ношение головного убора немного странно, согласен. Но у меня не было выбора: у нас с Толей слишком разные прически. Я давно не стригся, а он раз в неделю бреется машинкой с трехмиллиметровой насадкой.

Кстати, панаму я тоже стащил у Порокова. Пришлось даже закрыть глаза на гигиенический аспект. Надеюсь, при всех недостатках Эраста вшей у него все-таки нет.

– Ага, – буркает Толя, пытаясь выглядеть суровым мужиком и не показать мне, как по-тинэйджерски его прет от происходящего.

Я сказал, что у Болдырева горели глаза, но это была идиома. На самом деле у него горит только один глаз. Второй сверху застит бинтовая повязка – именно такая, как я попросил. Все ее отличия от моей собственной сводятся к свойствам перевязочного материала: мой сер, вонюч и пропитан следами приключений, Толин – безобразно чист и пахнет аптекой. Непорядок.

– А ну-ка, потрись головой о кафель, юноша.

– Чего?

– Возможно, тот хер, который ко мне приставлен, стоит в дверях и ждет, когда я – а я сейчас это ты – выйду из толчка и пройду мимо него. Может, он хочет убедиться, что я не сгинул и не скрылся тайком через канализацию. И он заподозрит неладное, если мой бандаж после похода в нужник неестественно побелеет.

Даже снедаемый эйфорией и благоговейной дрожью лапок, Толя не удерживается от умничанья:

– Так может быть, ты ходил в нужник именно что поменять бандаж.

– Вот. А потом вы удивляетесь, Анатолий, что все вокруг вас ненавидят. Вы, батенька, таки оставьте право принимать решения взрослым участникам сделки. Шпик может оказаться недостаточно гибок умом, чтобы прийти к такому же выводу, что и дерзкий стажер-журналист.

Толя, как послушный ребенок, со вздохом начинает натирать лбом забрызганный водой и мочой кафель туалетной кабинки. Я вдруг ловлю себя на том, что завидую ему так, как последний раз завидовал однокласснику, первому из всей школы переспавшему с женщиной. Этот парень пока еще не совершил ошибку, которая стоит всех достижений человечества. У него нет ребенка со злокачественной онкологией, бесполезных лет жизни и разочарования во всем, что раньше казалось главным. Зато он стоит на пороге осуществления мечты, он расприраем предвкушением, авантюризмом и молодостью. Жизнь для него еще выглядит как небо в планетарии, от которого сосет под ложечкой, а не как наполовину съеденное яблоко. В общем, мне в очередной раз хочется его придушить; но я опять не могу, потому как сейчас Толя Болдырев для меня – один из главных людей вселенной.

– Что мне говорить, если они пропалят? – спрашивает он, продолжая тереться.

– Правду, – морщусь от боли (потому что с подстреленным плечом снимать майку оказывается несколько сложнее, чем я думал). – Спихивай все на меня. За рулем машины ты находишься абсолютно легально. По моей просьбе ягуар-ленд-роверовский менеджер Леонид Кравец позвонил в круглосуточный автосалон «Независимость» и заказал на тебя доверенность к управлению «Ягуаром», который к этому времени находился на руках у твоего старшего коллеги, духовного отца, гуру, сенсэя и учителя, – то есть у меня. Со мной случился форс-мажор, а тест надо провести срочно, чтобы статья о «Яге» успела попасть в верстающийся номер «Колес». Что именно за форс-мажор, ты не ведаешь, ибо узнал о нем со слов Леонида Кравца и в принципе тебе насрать. А голову тряпкой обмотал потому, что таковым было мое условие отказа от теста в твою пользу. Ты так рвался потерять водительскую девственность, что, опять-таки, согласился провести тест-драйв в маскарадном костюме идиота и не стал задавать мне лишних вопросов. Тебя поймут и простят. Чай, не каннибалы и не члены расстрельных троек.

– Расстрельных – кого?

– Неважно. Учи историю Родины, сынок.

Толя перестает тереться бинтом о стену, распрямляется во всеь рост и второй раз за последние пятнадцать минут дерзит:

– Заебал, папаша.

– В другое время ты получил бы за такое хорошую, аппетитную затрещину. Сраный циник, хамло. Такой маленький, а уже на «жигулях».

Мне наконец удается стянуть с себя майку и нацепить на ее место болдыревскую. Только теперь я замечаю, какой на ней рисунок. И на сей раз я действительно близок к тому, чтобы совершить тринадцатое в жизни смертоубийство. Потому что во всю мою грудь на синем фоне красуется улыбающийся менеджер в костюме с галстуком, но без штанов и трусов. В одной руке менеджера офисная папка типа той, что носит Пороков, а в другой – восставший член с красной, как у подосиновика, головкой и белесыми брызгами спермы чуть выше. Брызги похожи на проросший лук, и в принципе отдельно от менеджера член больше напоминал бы тыльный портрет Чиполлино, чем собственно член; но беда в том, что от менеджера он не отдельно. Надпись, озаглавливающая творение, лаконична и понятна, видимо, только избранным: «Деловая Жылка».

Впрочем, я по-прежнему заложник доброго здравия альтернативно одаренного пост-рокера. А потому мне не остается ничего, кроме как развести руками и робким гласом осведомиться, кто и зачем произвел сей арт на свет.

– А, это я сам, – отвечает Толя так, как будто нет ничего естественнее, чем нарисовать у себя на майке дрочащего менеджера и расхаживать с ним по городу. – Акриловые краски.

– Толя, ты… – слова встают комом в моем зараз пересохшем горле. – Ты… Скажи честно, Толя: ты – дебил?

Он смотрит на меня так, словно я сказал нечто крамольное. В округлившихся глазах (то есть, если буквально, в округлившемся глазе) – реальная обида и непонимание сути претензии. Долбанная молодежь. Не думал, что эта фраза родится в моем мозгу раньше, чем повзрослеет Стас. Хотя – теперь вы знаете – его шансы повзрослеть не очень-то велики.

– Ладно, брат, – даю попятный. – Забудь. Вот ключи от моей квартиры, адрес ты помнишь. На заднем сиденье жратва, не забудь забрать ее с собой. Это важно. Я покупал жратву при них, они почуют неладное, если оставлю ее в машине.

– Да, конечно. А если дома будут твои…

– Не будут. Но могут появиться позже. Объяснишь ситуацию. Скажешь жене, что я не мог предупредить ее по телефону из-за прослушки. Она поймет. Большего тебе знать не надо. Уразумел?

– Уразумел, – лыбится Болдырев, и лик его снова подобен лику блаженного, озаренному печатью небесной радости от вещей, простому смертному непонятных.

– Вот ключи от машины. – Я протягиваю ему брелок с эмблемой «Ягуара», одновременно нахлобучивая на его бритую башку панаму. – Шапку не снимай, пока не окажешься у меня в норе. Кондей тебе в помощь. Все доки в бардачке. Телефон в подлокотнике. Мой новый номер в записной книжке, первый по списку, абонент «АД». Отвечай на звонки только с него, остальные игнорируй. Шли SMSки каждый час, докладывай обстановку. И все, иди. А то они заподозрят подставу. Черт…

– Что – черт?

– Морда у тебя, конечно, слишком целая по сравнению с моей.

– Блин, Алекс, не хочешь же ты сказать…

– Я хочу сказать одно. Где бы они ни были, не поворачивайся к ним лицом, Толя. Они должны видеть твою машину, твою одежду, твою повязку, твою панаму и твой пот, который течет из-под панамы. Но не твое лицо. Его несложно прятать в таком тумане. И купи антиполицай.

– Не вопрос, – отвечает он. – Все понятно. Слушай, только один момент…

– Да?

– Я ведь могу как следует погонять?

– Можешь хоть краш-тест проводить – мне даже лучше, если они решат, что я разбился и помер. Но даже мертвый ты должен быть у меня дома ровно через час. Можешь считать, что «Яга» к тринадцати ноль-ноль превратится в тыкву, а ты сам – в крысу. И единственная возможность этого избежать – быть без одной минуты час у меня в норе. И сразу же доложись мне по SMS.

– На новый номер?

– На новый номер. Только на всякий случай не пиши открытым текстом. Напиши «Ну как ты после вчерашнего?» Я пойму.