Страница 67 из 108
А потом я заблудился. Я почти уверен, что планировка этих районов Москвы позднего социализма осуществлялась исходя из возможности вражеской агрессии. Бедный враг прошел бы до этих дворов и навсегда тут остался, заблудился бы к такой-то матери, как танки и военные машины в Зоне Стругацких. Навсегда, без вариантов. А сверху, на крышах, в таких бетонных коробках над лифтовыми шахтами сидели бы снайпера и, как в тире, расстреливали бы несчастных идиотов. Ну и, в качестве специи, исключительно по-хармсовски, над всем этим светилась бы в темноте сине-белая вывеска: «Детская площадка построена сетью универмагов «Семь Морей»». Так что никто и никогда бы не сложил об этой битве песен. Не бывает героических баллад с элементами абсурда.
Баллад не бывает, а реальность – запросто. И я вам это сейчас докажу.
Когда я окончательно заблудился и уже собрался выбираться куда-нибудь на большую трассу, чтобы, возможно, опять же с помощью «макара» узнать дорогу, я вдруг услышал, как хлопнула подъездная дверь. Я обернулся и увидел две вещи.
Во-первых, вывеску на углу с названием улицы и номером дома, который я искал. Дома, в котором жила моя Нико со своим мужем.
А во-вторых, я увидел саму Нико, одетую точно так же, как и утром в «Аненербе». Но на этот раз она была не одна. Нет! Я ж не обещал вам слащавую мелодраму с хэппи-эндом. Я обещал показать вам абсурдность этой долбанной жизни. Потому что я сразу узнал этого лысого сутулого старика, ставшего чуть более лысым и чуть более сутулым с тех пор, как он стоял над операционным столом. Над тем самым, на котором с блаженной улыбкой революционера лежал ваш покорный слуга, ожидая приобщения к миру кибер-сапиенса. Да, уважаемые, да, доктор Геронян уже тогда, в те приснопамятные и священные времена был стариком. А теперь он и вовсе напоминал не самого доктора Франкенштейна, а уродливого слугу Дракулы, Игоря, в исполнении Тома Уэйтса. И все же я его узнал.
Вот только разве этого парня не упекли в тюрьму? И разве не было официально объявлено о его смерти от туберкулеза где-то между Москвой и Северным полюсом? Разве, мать его, об этом не писала каждая газета, и не пищали все новостные сайты советской зоны интернета? Да и не только советского, ведь это же было такое событие! Откинул копыта нейрохирург, придумавший разъемы и оперировавший самого Азимута! Все они не упустили возможности потоптаться на костях почившего. Часовые ток-шоу и плачущие поп-звезды, мудрые академики и туповатые блондинки – все причитали о почившем Героняне, невзначай посвечивая новыми траурными нарядами от кутюр. Это шоу-бизнес, дорогие мои. Синеэкранный ритуал.
Но тогда какого же черта мертвец делал перед подъездом Нико? И что могло быть общего у Нико и этого рудимента моего вчерашнего дня? Если бы об этом спросили меня в тот конкретный момент, я бы не задумываясь ответил – ничего. Нико никогда не встречалась с Героняном. Но тогда я многого не знал. Несмотря на мой наметанный глаз, я был слеп, как новорожденный щенок.
Я как будто попал в темный зал, а на экране показывали кино «Красавица и чудовище». Я не мог двигаться, почти не дышал. Моя Нико что-то говорила на повышенных тонах, я не мог разобрать слов, но этот тон… О, черт, как подарок из прошлого, когда я жил тело в тело с этой прекрасной стервой. Да, мир мог лететь к чертям, городить заборы и закидывать под щеки ботокс, но если моя Нико выходила на определенное количество децибел… ну что сказать, я не завидовал окружающему ее пространству. Нико была вакуумной бомбой, ее ярость словно аэрозоль заполняла все пространство, а потом выжигала совершенно деформированной, исключительно женской, обессиливающей и покоряющей логикой.
Нико выкрикнула что-то вроде: «Это мое прошлое, оно касается только меня!» А Геронян прокаркал: «Оно никогда не было твоим, дура! Не ты и не я решали, как должно статься! Но отвечать будем мы с тобой!» А затем схватил ее за руку и потащил от подъезда.
И тут – я не успел даже среагировать, так быстро все произошло, – появилась машина. Большой черный «Гелендваген», квадратный и тяжеловесный, как копыто сатаны. И снова появилось это ощущение кинематографичности происходящего, нереальности, подлога. Визг тормозов, двери открываются еще до того, как машина успевает остановиться, трое одинаковых големов в костюмах хватают мою Нико, заталкивают в темный салон, один пригибает ей голову, кто-то принимает ее внутри. Нико пыталась кричать, но получилось глухо, ей зажимали рот.
Еще одно киномгновение, снова визг покрышек по тротуару, и никакого «Гелендвагена» больше нет. Обычный двор в спальном районе. Фонари над подъездами. Хармсовская детская площадка. И припозднившийся божий одуванчик, согбенный старец, пенсионер, спешащий домой.
И только тогда с меня слетел ступор. Я вдруг осознал: то, что я увидел – совсем-совсем плохо. И я, конечно, не должен был оказаться там, где оказался, и не должен был быть свидетелем произошедшего. Но так уж вышло, что я заблудился, и череда случайностей, нанизанная на прочную нить закономерности и предопределения, привела меня в этот двор. Может быть, это тоже следует считать чудом, я не знаю… Но это чудо пугало.
Они увезли мою Нико! Затолкали в тачку, как в каком-нибудь проклятом тридцать седьмом, мою девочку, мою женщину, мою единственную навсегда, на все времена Нико. И добрый согбенный старик, мертвый доктор Геронян, передал ее в лапы големов с военной выправкой.
Я вдруг сорвался и побежал, и можете мне поверить, это больше не было пародией на спортивную ходьбу.
Старик уже дошел до машины, до незаметного синего «Хюндаи», он уже даже открыл свою дверь, когда я вогнал ему между лопаток ствол «макара» и спросил: «Куда они ее повезли, мразь?» Он хотел повернуть голову, но я шлепнул его по лысине ладонью, не сильно, зачем бить сильно, когда у тебя в руках «макар»? Тогда он начал лепетать что-то вроде: «Я просто старик, у меня нет денег, я пенсионер», – и все в таком духе. Ну, тогда я снова врезал ему по лысине и сказал, что до него мне нет никакого дела. Пока. Мне есть дело только до Нико и Азимута, и если ему дорога его старая пятнистая голова, пусть везет меня туда, куда уехал «Гелендваген». А что ему оставалось, верно?
Не очень подходящий ход для евангелия. Да и я, прямо скажем, так себе апостол, но…
Я стою в ванной, выложенной дорогим белым кафелем, и наблюдаю, как по этому кафелю красными струями стекает кровь – моя кровь, похожая на клубничный сироп, сползающий вниз с верхнего полюса белого шарика дорогого мороженого. Лина, убитая впечатлениями и дрянной бормотухой made in Kizlyar, упала замертво на кровать своей спальни в добротной двушке на Алтуфьевском шоссе – упала даже не расстелив постель и не раздевшись (и очень жаль, кстати, что не раздевшись). Я же, успев испросить разрешения задержаться в той же квартире на пару оставшихся до утра часов, наконец получил возможность подлатать помятый фейс. Уснуть под трамадолом все равно не получится, да и нет на сон времени.
Мне повезло: после беглого осмотра инвентаря я нашел в Лининой квартире даже не нож, а самую настоящую опасную бритву; лучшего инструмента для кровопускания и не найти. Взрезая налившуюся сливой бровь, я прикидывал, каким образом бритва попала в жилище незамужней профурсетки двадцати лет от роду. По всему выходило, что осталась на память от кого-нибудь из ублаженных папиков. Знаете, есть такие, особенно среди олдовых: из принципа держатся за какую-нибудь старинную диковинку, отрицая хайтек. «Из принципа» – это значит, когда принципов совсем уже никаких не осталось, ты берешь и объявляешь, например, что не пользуешься компьютером, нанимаешь за деньги секретаршу, которая расшифровывает твои кривые каракули, вводит их в документ Microsoft Word, потом отправляет по e-mail, распечатывает на принтере, вешает на твой сайт и тому подобное, нужное подчеркнуть – и все лишь для того, чтобы ты мог сказать: у меня, дескать, какие-то принципы все-таки есть… Ну а этот вот, видимо, из тех же соображений не пользовался станками Gillette.