Евангелие от обезьяны

А Вере было хорошо потому, что в тот вечер со мной у нее впервые после двух лет отвращения к мужскому члену возник интерес к сексу. Скорее всего, сыграла свою роль моя принадлежность к ее безоблачному прошлому; не знаю, я не знаток психологии.

Понимаете, в самом конце войны она как-то раз не успела эвакуироваться из очередной провинциальной дыры, по которой проходила линия фронта. Ее часов пять насиловал взвод пьяных ополченцев, в котором было то ли тридцать, то ли сорок человек. Самое интересное, что она даже не поняла, на чьей стороне они воевали. Там были кавказцы, славяне и монголоиды.

Все это я узнал, конечно же, позже, когда после сколь многочисленных, столь и безуспешных попыток забеременеть ей пришлось расколоться. У нее не было выбора, потому что я тряс перед ее лицом поистине кроличьей спермограммой и заключением о фертильности, которая из десяти женщин позволила бы оплодотворить одиннадцать. Так что ей пришлось рассказать… Она тогда сделала подпольный аборт, потому что буквально через неделю после положительного теста война закончилась, страну поделили на зоны и она оказалась в христианской; первым нормативным актом, принятым Всесоюзным Собором христианских общин, был запрет абортов под страхом десятилетнего тюремного заключения абортирующего и абортируемой. Это сейчас люди нашли лазейки и наладили подпольные бизнесы, а тогда все боялись и выжидали – никто не понимал, чего вообще ждать от правительств локалок. Людей даже не выпускали в свободные зоны, да и сами свободные зоны еще не были законодательно оформлены как таковые – а время шло. Так что проспиртованную оплодотворенную сперму интернационального сброда – кавказцев, славян и монголоидов – из Веры вычищала какая-то деревенская повитуха, чуть ли не ложкой. Поэтому ее беременность Стасом, когда она наконец состоялась, все специалисты в один голос называли чудом. Надежду на повторение которого окончательно убили сложнейшие роды с кесаревым сечением.

Но я тогда не особо переживал по этому поводу.

Я в то время считал, двух чудес в моей жизни будет достаточно. Какой, право же, наив. Но откуда же я знал… Откуда я тогда знал?

А вообще ты молодец, Вера. Если бы мы все восемь лет удивляли друг друга так, как ты удивила меня сегодня, – думаю, выходя из условно кондиционированного рая в безусловно некондиционируемый ад улицы. – Если бы мы…

И все же как-то слишком уж легко ты меня отпустила, солнышко. Слишком легко.

Не думай, что я не заметил.

Надо бы разобраться, когда все это закончится.

…но одно время в «Хищнике» ошивалась мутная группа ребят. За глаза их называли Павликами. Не знаю, почему, Павлики и Павлики. Наверное, мне объясняли этимологию, только это было очень и очень давно. Сегодня их назвали бы просто наркодилерами, потому что и тогда они были наркодилерами. Толкали траву, какие-то колеса, которые чуть ли не оптом закупали у бабулек в районе Аптеки 01, иногда у них возникал какой-то особенный стафф, но он редко уходил в «Хищнике». Потому что особый стафф стоил особые деньги, а как раз денег у нас тогда не было. Наверное, поэтому мало кто из нас сторчался. Алкоголь был дешевле. Простите, если кому-то оттоптал романтическую мозоль, но так оно и было. Короче говоря, Павлики были довольно стремной группой лиц, и кроме как по поводу «вырубить» с ними старались не сталкиваться. Ну а кончилось все тем, что однажды в «Хищник» пришли еще более стремные люди в штатском и всех Павликов увели с собой. Помню, как это событие напугало всех, и на пару-тройку дней «Хищник» был закрыт «по техническим причинам». А потом все забылось и пошло своим чередом, разве что нам пришлось искать новых дилеров, что по тем временам трудностей не представляло.

Много лет спустя я подписался на одну дурную штуку. Меня пригласили стать членом Общественной Палаты СССР, и я едва не согласился. Тогда эта комическая театральная труппа только начинала свои медиагастроли по синим экранам телевизоров, и приглашали в нее любой сброд, даже таких законченных неудачников, как я. Общественная Палата, если вы не в курсе, – это такой государственный орден петрушек и артемонов под сенью ЦК и СПЦ, который должен поддерживать иллюзию демократии на просторах Совка. Ширма из сытых тел и лощенных щек. Официально она была организована как посредник между советским народом с одной стороны телевизора и ЦК КПСС с другой стороны стены Кремля.

В общем, должен был состояться официальный банкет по случаю открытия. Я думал, там будет что-то типа шикарной вечеринки с дорогим вискарем, горками кокаина в специальных помещениях и самыми шикарными проститутками столицы в качестве патронажного комплекса. И, конечно же, я оказался неправ на все сто процентов. Больше всего этот прием был похож на толкучку в холле провинциального кинотеатра перед сеансом мегапопулярного блокбастера. Только с дресс-кодом и без баночных коктейлей.

Но как бы там ни было, сразу уходить вроде как не хорошо, а вдруг случится событие, где все-таки появится и кокаин, и шлюхи, а меня возьмут и не пригласят больше. Так что я честно бродил около часа «среди потных и мокрых рыл», тщательно сохраняя серьезную мину и стараясь зевать исключительно не в присутствии камер (так все делали, к слову), после чего решил, что хватит с меня общественной деятельности на всю оставшуюся жизнь. Долг Родине и ее лживому медиапространству я отдал, пора и по домам, отмываться и прятать глаза. Двинулся как бы невзначай к выходу, сохраняя соответствующее моменту выражение лица и борясь с желанием забить карманы ништяками фуршета. И вдруг прямо перед собой обнаружил одного из Павликов. Повзрослевшего, солидного, отяжелевшего, в дорогом костюме с запонками стоимостью в две моих квратиры, но все-таки – Павлика. Потому что такие Павлики, они же в чем-то очень важном, определяющем, вообще не меняются. Они с этим рождаются и с этим умирают.

Он, что меня поразило, узнал меня тоже, и как будто даже обрадовался. Видимо, ностальгическим воспоминаниям о временах оных подвластны любые возрасты и социальные типы. Мы постояли, поговорили, и в разговоре этом выяснилось, что мой старый знакомец по бару «Хищник» за минувшие годы выбился в люди и в скором после выхода из тюрьмы времени несколько поднял свой социальный статус. Предварительно легализовав нелегализованное, как того требовала обстановка. Сориентировавшись в непростой послевоенной политической и экономической ситуации, Павлик очень скоро стал одним из совладельцев мощнейшей в СССР начала 21-го века медиагруппы, в которую, помимо прочего, входил и тот самый глянцевый авто-журнал.

Вот такими неисповедимыми путями водит нас порой судьба.

Уже в подъезде Мазилы, едва дождавшись щелчка ее дверного замка, я полез в кошелек и нашел в нем визитку того самого Павлика.

Кстати, его и правда зовут Павлом. Павлом Николаевичем…

Come to my Jaguar – вечный правильный слоган, хоть автора его уже никто и не вспомнит. Лина явно впечатлена. Она крутит головой вслед оставляемым позади огонькам-фарам и всякий раз, почти как та самая запомнившаяся мне девчонка, с семилетним азартом визжит:

– А вот этого обгонишь?.. А вот этого?.. Ну а вот… а вот того, вот с той стороны?..

Спрашиваешь, киска. Ты про тот ссаный «Брабус», что умел натужно обгонять «Гелендвагены» твоих бывших ёбарей и потому считался прокачанным? Не смеши. Сейчас я покажу тебе, что такое правильная аэродинамика… Да, вот примерно так я ей всякий раз и отвечаю (ну разве что слово «ёбарь» заменяю каким-нибудь нейтральным «бойфрендом» или «парнем»). Как дешевый хлыщ дешевой же потаскушке. Диалог, достойный попадания в журнал «Гедонист».

За двадцать минут, проглоченных синим капотом «Яги» на пути от моего адреса к ее, это была уже вторая женщина, которая меня удивила. Потому что без полупремиальной косметики и в дурацком стиле next door girl, который обычно призван отвратить мужчину от секса, она была даже еще красивее, чем при полном параде в «Калине Москоу».