Страница 69 из 75
Он был наглым и бесстыдным. Ирена, говорил он, стала эгоистичной, добившись успеха и обезопасив себя, и вовсе не собиралась кому-то помогать.
— Она будет шить тебе платья и брать деньги, вот и все, на что ты можешь рассчитывать, — заявил он. — И более того, она еще выдаст тебя своей болтовней.
Флора уже потом поняла, как она сказала Космо, что Алексис, получив отказ в помощи от бывшей жены, не хотел, чтобы она помогала кому-то другому.
— С возрастом лучше разбираешься в людях, — сказала она.
— Да, наверное. — Космо хотелось получше узнать новую Флору.
— А что потом?
— Но он еще пригодился.
— О?
— Он согласился отправить письмо моим родителям из Парижа. Я хотела, чтобы они думали, что я во Франции. Я написала на простой бумаге, без адреса. Дала ему денег на марку. Я пыталась вести себя так благоразумно, как могла. Я не хотела ехать к ним, но и не хотела, чтобы они беспокоились обо мне.
— Они получили письмо?
— Я не знаю. — Она повернулась лицом к Космо, вздрогнув, когда ее колено коснулось его ноги. — Я думала, что я сама виновата, что не любила их. И надеялась еще на какую-то последнюю связь. Я не могла забыть атмосферу семейной любви, как у Шовхавпенсов, у вас, Леев, в Коппермолте, вам так повезло.
— Ну и как, они связались с тобой? — Космо очень хотелось понять.
— Я им не дала адреса. Но через четыре года, когда мне исполнился двадцать один и я почувствовала себя в безопасности, я написала на адрес отцовского банка, что со мной все в порядке, и поздравила отца — увидела его имя в почетном новогоднем списке.
Поезд подъехал к Ридингу. Несколько человек вышли, но гораздо больше втиснулось в вагон. Послышалось шарканье ног, офицеры старались не впускать новых пассажиров.
— Здесь полно. Попытайтесь в следующий, — говорили они и закрывали дверь, которую те с надеждой открывали и придерживали ногой. — Какое-то проклятье ездить в такие дни.
Дежурный по станции поднес к губам свисток, подул в него, и поезд тронулся.
— В то время пришел ответ, — тихо сказала Флора, — через поверенного. — Она взглянула на проснувшегося французского офицера. Но он снова закрыл глаза.
— И что было в письме поверенного? — озадаченно спросил Космо.
— В письме говорилось, что отец вовсе мне не отец и он не собирается обо мне заботиться, о матери ни слова. — Как Флора ни старалась, ее голос звучал на высокой ноте.
— Так это же прекрасно, это здорово. Разве ты не почувствовала, что с твоих плеч свалился груз?
— Ты рассуждаешь здраво, — сказала Флора, — я согласна с тобой. Но в тот момент я чувствовала себя по-другому, так, как будто меня нет.
— А я думаю, что это прекрасно.
— Но я же все еще ребенок своей матери.
— Выбрось ее из головы, забудь ее. Давай-ка вернемся к Алексису. Ты все-таки пошла к Ирене? Кто помог тебе? Алексис?
— На самом деле, — улыбнулась Флора, — он пытался ухаживать. Но я… мм… отшила его.
Космо почувствовал ярость.
— Так что случилось?
— Ничего. Он мог и не послать мое письмо, а деньги на марку прикарманить, — засмеялась Флора. — Я пошла к Молли.
— Кто такая Молли?
— Молли была помощницей горничной у твоих родителей в Коппермолте, она переехала в Лондон и работала у Таши. Она была влюблена в вашего дворецкого, который сблизился с коммунистами.
— Боже, — сказал Космо. — Я никогда этого не знал. Гейдж!
— Они поженились, — сообщила Флора, — и открыли табачный бизнес в Уимблдоне. Он голосует за консерваторов.
— Но почему ты не пошла к Мэбс или Таши? — недоумевал Космо.
— А они бы много болтали. Они же не могут остановиться. Молли стала моим мостиком.
— Мостиком?
— Из среднего класса в рабочий, где никому бы в голову не пришло меня искать.
До Космо все доходило медленно.
— Пожалуйста, продолжай, — сказал он с уважением.
Она позвонила Молли, рассказала Флора, а, выбрав время, когда Таши не было дома, зашла и за чашкой чая на кухне узнала, как и почему становятся служанками. Слуги, как она выяснила, имеют бесплатную еду и крышу над головой, как раз то, без чего ей никак не обойтись. Молли, совершенно изумленная, рассказала ей, где, кроме „Таймс“, можно поискать объявления.
— В тридцатые годы, — сообщила Флора, как будто считала его полным идиотом, — была жуткая безработица, но не хватало слуг. Никто не хотел идти в услужение. Журнал „Леди“ был забит объявлениями о найме, умоляющими.
— Я помню, — кивнул Космо. — Все суетились вокруг чьих-нибудь тетушек. Продолжай.
Она ответила на объявление, приглашавшее горничную в Турлой-Сквэ, к миссис Феллоуз.
— Я сказала миссис Феллоуз, что еще нигде не работала, это была чистая правда. Нервничая, вручила ей свои рекомендации. В них говорилось, что я честная, трудолюбивая, чистоплотная, из хорошей семьи, что у меня нет опыта, но я буду стараться научиться и что у меня хороший характер.
— И? — удивился Космо.
— Миссис Феллоуз прочла их. Она спросила, люблю ли я собак. Я сказала, что да. Потом она спросила: „Ты сама написала эти блестящие рекомендации?“
Я стащила листок почтовой бумаги у Таши с адресом наверху, но я подумала, что уж совсем разумно будет запастись вторым и пробралась в отель „Найтсбридж“. Я написала их в холле отеля. И призналась, да, сама. Я очень сожалею, но решила попытаться и снова извинилась, сказала, что сейчас уйду и не буду отнимать у нее время. Она велела:
— Подожди минутку, расскажи мне только, и она взглянула на рекомендации, кто они — Александр Батлер[8], мировой судья, и Хьюберт Виндеатт-Уайт, доктор богословия?
— Я знаю дворецкого, но его зовут Гейдж, а покойный Виндеатт-Уайт, кузен моего друга.
Флора продолжала свой рассказ:
— Я похолодела от стыда, сидя на краешке стула, как дура. Это было что-то ужасное. Миссис Феллоуз расхохоталась, а когда кончила, сказала: „Когда ты можешь приступить?“
Флора вздохнула.
— Я пробыла у них горничной до 1939 года, а потом работала на их ферме, вместо мужчин, ушедших на войну.
— Расскажи мне. Что за работа?
— Ничего особенного. — Как она могла ему объяснить, что служанка отгорожена от людей, наблюдает за ними, как будто они — действующие лица в пьесе. Эта отстраненность обеспечивала ей безопасность. Она только наблюдала за ними.
— А ты, например, носила шапочку и фартучек с черным платьем?
Он задавал вопросы, как своим свидетелям в суде.
— Днем я носила черное, а по утрам — розовое, как Молли и как другие слуги в Коппермолте.
— Что ты делала в выходные?
— Я выгуливала хозяйских собак в парке.
— И?
— Иногда ходила в кино.
— И?
— И в музеи, галереи. Я облазила весь Лондон, каталась на автобусах.
— Одна?
— Большей частью.
Если бы он только знал, где ее найти.
— Я и представить не мог, что ты живешь за углом от Мэбс. — А как ты зарабатывала деньги?
— У меня была зарплата. И чаевые. Гости оставляли чаевые на туалетном столике, и некоторые были довольно щедры, — сказала Флора.
— Что еще?
— Когда у меня были деньги, я ходила в театр. Однажды, с задних рядов, я видела Таши и Генри. Таши была в зеленом платье.
— О.
— Миссис Феллоуз послала меня учиться в кулинарную школу Кордон-Блю. Я научилась готовить. Она добрая женщина. — Флора была в компании начинающих, посланных матерями научиться чему-нибудь полезному. Они оценили ее, пытались пристроить, но им это не удалось. — А к чему все эти вопросы? — спросила она.
— Я пытаюсь восстановить те десять лет, на которые я потерял тебя.
— Космо, да ничего такого со мной не случилось. Мне нравятся Феллоузы, нравится работать у них. Мне чертовски повезло с ними. Я встала на ноги. Они дали мне возможность почувствовать себя в безопасности.
— В безопасности? — „Возможно, — подумал он, вспоминая ее родителей, — для нее почувствовать себя в безопасности — новое. — Что еще, кроме безопасности?
8
Butler (англ.) — дворецкий.