Страница 70 из 75
— Я думаю, подходящее слово „довольна — я была довольна.
— А я не был довольным. Как я мог им быть без тебя?
Флора засмеялась.
— О, ну конечно. Ты же продвигался в своей карьере. — Она насмехалась над ним. — Держу пари, именно это ты делал. Продвигал Космо впереди всех.
„Оставим мою карьеру“, — подумал Космо.
— Итак, сейчас ты работаешь у них в деревне, — сказал он. — Тебе нравится? Ты довольна? — Ему хотелось вырвать из нее с корнем это довольство. Как она может быть довольна?
— Мне нравится работа. Я могу не обращать внимания на войну. — „Я нашла свою нишу, — подумала она, — но как ему это объяснить?“ — Я вписалась в деревенскую жизнь, — сказала она. — Меня там приняли.
— Ты, должно быть, умнее, чем я думал. Ведь это же своего рода подвиг.
— Мне нравятся люди.
— А ты им?
— Надеюсь.
— А мужчинам? У тебя много поклонников? Любовников?
— Это не твое дело. — Флора посмотрела в окно. „У меня есть любовники те самые, которые всегда были, — подумала она. — Мне надо избавляться от них, а здесь еще один, из Военно-воздушных сил Великобритании, рядом“.
— Это мое дело. Расскажи мне о них.
— Нет. — Она не расскажет ему о мужчинах, которые хотели ее. Они ничего не сделали Космо и еще меньше — ей самой, подумала Флора. — Нечего рассказывать.
Космо захотелось ударить ее. Но майор морской пехоты открыл глаза.
— Ты счастлива? — спросил Космо.
„Ах, — подумала Флора, — счастье“.
— Я живу очень деятельной жизнью, — сказала она.
— С коровами, гусями, свиньями?
— Есть еще и собаки, много собак, и, конечно, кошек. — Она смеялась над ним. — И еще хорьки.
— А ты счастлива? Когда ты была на вершине счастья? Вспомни.
— Я была счастлива несколько раз. Тогда, например, в Динаре, — ответила она просто.
— И?
— Когда была у вас в Коппермолте.
Довольно скудно.
— Но ты же была счастлива с Хьюбертом в Провансе?
— Это другое.
— Ну конечно, другое. Хьюберт был твоим любовником. Твоей великой любовью, — горько сказал Космо. — Поспешил и опередил, черт с ним, да, первый пробрался, мне ненавистна мысль, что он мой лучший друг…
— Не дури, — и Флора отвернулась от Космо. Хьюберт и Прованс были так далеко, прекрасное время, вкусная еда, солнце, любовь. Но она кончилось, как и Феликс. Она вздрогнула, вспомнив Феликса.
— Ты всегда больше любила Хьюберта, — Космо услышал свои слова.
Флора поднялась и стала пробираться через переполненный вагон к туалету. Космо подумал, что не слишком умно было говорить о Хьюберте. Флора вернулась, и он сказал:
— Когда ты находишь время читать „Таймс“? („Попробую несколько нейтральных тем“.)
— На следующий день после выхода, когда ее прочитывает мистер Феллоуз.
— Все эти годы, — Космо снова с негодованием услышал свой голос, — ты, наверное, скучала по своей давней любви, по Хьюберту.
Флора уставилась на него.
— Не сердись, — сказала она, повышая голос. — Вы же поделили меня между собой, как вещь, как предмет, как кого-то, ничего не значащего, проститутку! — уже кричала она. Несколько человек в вагоне обернулись и поспешно отвели глаза. Флора смотрела на французского офицера, вытянувшего во сне ноги. Вагон тряхнуло, и его ноги бросило на Флорины, она носком туфли пнула его.
Проснувшись, он пробормотал по-французски:
— Извините, мадемуазель, за беспокойство. Пардон. — И убрал ноги.
— Вы подслушивали, — обвинила она его.
— Ну что вы, мадемуазель, — и улыбнулся.
— Он единственный, кто не подслушивал, — сказал Космо. — Он спал. — Космо засмеялся.
— Я выхожу в Тонтоне. Я думаю, это следующая остановка, — сообщил майор морской пехоты, откашлявшись.
— А я в Экзетере, — сказал другой.
— Я выйду в Плимуте, — подал голос третий.
— Посмотри, как ты смутил всех, — сказала Флора.
Все внутри Космо кипело.
Когда поезд остановился в Тонтоне, два человека вышли, а на их места села пара, стоявшая в коридоре. В Экзетере пассажиры снова поменялись. Космо подумал: „Мы зря теряем драгоценное время“. — Он поймал взгляд француза и отвернулся.
— Как Мэбс и Таши обходятся со своими нарядами? — спросила Флора. — Наверное, страдают?
— Они предвидели ситуацию и накупили рулоны тканей. Хватит на несколько лет. Мать их стыдила и говорила, что это непатриотично, но, я слышал, как она сама выпрашивала у них отрез на платье то у одной, то у другой.
Флора засмеялась.
— Прости, я тебя рассердил, — проговорил Космо.
— Ну я зря с тобой так резка.
— Расскажи мне еще о твоей жизни.
„Если бы я стала перечислять моменты счастья, — подумала она, — то высоко бы оценила это путешествие“. Она сказала:
— Теперь понятно, что Тарасова всегда была при деле.
— Ты с ней встречаешься?
— Иногда. Я возобновила с ней отношения через несколько лет, она была добра ко мне в детстве, во Франции.
— Я помню, царь и царица, благородные офицеры, — улыбнулся Космо, — шелковое белье.
— Ну, теперь речь идет о наших короле и королеве, она сейчас больше британка, чем мы сами, и носит шерсть.
— А ее муж?
— Алексис? Он появился с французами, которые пришли с де Голлем. Ирена пыталась его пристроить в английский полк, но он не пришелся по вкусу. Последнее, что я слышала, он был в Джибути с французами.
— Твоя жизнь, еще расскажи мне…
Она рассказала ему о работе, о том, как ухаживает за коровами породы джерси, как любит разные сезоны — уборку сена, урожая, молотьбу, — и все на воздухе. „Куда больше радости, чем быть служанкой“, — сказала она. Но неужели она не понимала, что не этого он добивается от нее. Есть ли кто-то, в кого она влюблена, кроме Хьюберта, из-за кого он может ее потерять.
— У тебя был любовник? — спросил он. — Или несколько?
Он почему-то подумал, что было бы лучше, если бы она делила свои чувства со многими, а не отдавала одному.
— А сколько у тебя?
— Хорошо. Прости. Какое право у меня спрашивать? Прости. Значит, ты довольна?
„Я была довольна, — подумала она. Я была довольна в то туманное утро, когда пыталась найти дорогу в Паддингтон. Я сделала все, что должна была сделать в Лондоне, и стремилась вернуться на ферму, убежать от войны“.
— Возможно, а ты?
— Не сейчас. Я с ума схожу от страсти. Я хочу тебя. Мне мешают все эти люди. Отвратительно, что был Хьюберт, а теперь я…
— Это было давно, — Флора повернулась к нему, — и у тебя еще что-то на уме. — Она просунула свою руку в его руку. — Я чувствую. — Она держала его за руку.
— Ты не можешь понять, — он взял ее обе руки в свои. — Это что-то, о чем не говорят. И нельзя рассказать тебе об этом. Просто я боюсь.
— Ах, — вздохнула Флора, — да, конечно, — вспоминая страх Феликса. — Эта ненавистная война.
— Я боюсь лететь. Я боюсь лететь в Северную Африку. Я боюсь смерти, — сказал он.
— Ах, — повторила она, — да.
— Останься со мной до отъезда. Это недолго.
— Но…
— Пожалуйста. — Должно же быть несколько минут, когда они смогут побыть вдвоем; может, отложится рейс. Если бы так, они бы провели ночь в отеле. Он очень хотел остаться с ней наедине и заняться любовью. — Я так хочу, — сказал он, — сломать барьер целомудрия.
— Мои колени, — сказала Флора, — они же будут болеть…
— О, Бог мой. Какая ты эгоистичная сука.
— Не начинай снова ссориться, — попросила Флора. — Где ты выходишь? Я — в Труро.
— Поехали со мной в Редрут.
— Не могу.
— Пусть поскучают твои норовы. Пожалуйста.
— Тогда мне надо позвонить, — сказала Флора. — Но мне очень не хочется так близко подходить к войне. Я стараюсь отгородиться от нее.
— Со мной ты будешь в безопасности, в совершенной безопасности. Там нет налетов.
— Неужели ты не видишь, — сказала она, — что теперь мне страшно? Я уже потеряла Феликса. Я боюсь потерять тебя. — Она не упомянула о Хьюберте.
— Меня? — с сомнением спросил Космо.