Перейти море

Сказать это твердо у Виктории не получилось – голос дрожал; неожиданно появившийся бывший муж внушал ей ужас.

- Не знаю, не знаю! - проговорил Максим, издевательски растягивая слова. – Я вообще-то никуда не спешу!

Виктория сжала кулаки.

- Скоро должен Димка прийти – он тебе задаст! – заявила она.

- Да ну? – Максим вновь отрывисто расхохотался, будто закаркала ворона.

Внезапно смех перешел в тяжелый кашель взахлеб.

– Пусть приходит, - сказал Максим, когда приступ кашля прошел. – Любопытно посмотреть на бывшего пасынка. А то, что задаст – так чего же еще ждать от сына Жорика Сидоркина? Яблоко от яблони, так сказать… Только мне, любимая, не страшно, - добавил он язвительно. – Я твоему сыночку не позволю просто так себя выгнать - так и знай! Он, герой сопливый, конечно полезет меня бить, и, может быть, убьет – мне ведь теперь много не нужно. Тогда его упекут «на кичу», представляешь?! Прямо на мои нары, а?!

Глаза Виктории округлились от ужаса.

- И уж ему-то ты будешь возить передачи! – продолжал Максим. - Отвечай – будешь сыну передачи возить на «кичу», а?! Ни мне, ни Жорику, ты ни одной так и не привезла, падаль!

- Ладно, ладно, уймись, - примирительно сказала она, еще раз взглянув на окна. - Давай пройдем в квартиру, а? Там поговорим.

В квартире они сразу же прошли на кухню.

- У меня ничего не готово, - сказала Виктория, опасливо поглядывая на Максима. – Могу яичницу пожарить.

- Валяй! – милостиво кивнул он, разглядывая жилье своей бывшей жены.

Виктория поставила на газовую плиту сковородку, разбила в нее шесть яиц.

- Кто тебе дал мой адрес? – спросила она.

- Соседка, тетя Катя, - охотно ответил Максим. – Она женщина правильная - рассудила, что если я ради тебя, дуры, жизнь свою угробил, то должен же знать, где ты и что с тобой. Она же мне и пуховичок предоставила, чтобы на улице не мерз, и сапожки подогнала. Хорош, пуховичок, верно? По моему положению – будто из фирменного магазина. Их теперь много развелось – магазинов-то, аж глаза разбегаются! – Максим вновь отрывисто, неприятно рассмеялся.

Виктория Ивановна ничего не ответила. Казалось, что происходящее очень забавляет Максима, но – не ее. Ей вовсе не хотелось смеяться вместе с бывшим мужем! Больше всего она боялась, что Максим решил заявиться к ней надолго. Долгие годы в заключении способны изменить кого угодно, и чего от Максима можно ожидать теперь, Виктория не знала.

- А я ведь, Викуся, теперь бомж! – сообщил Максим после короткой паузы. - Родители померли, в доме нашем какие-то люди незнакомые живут – лишних комнат понастраивали, документы мне в нос тыкали – мы, мол, теперь хозяева, а тебя тут нет и не было… М-да… Многое изменилось за четырнадцать с половиной лет! Я как будто в другой мир вернулся. Надежда-то в Португалию умотала, слышала?

- Нет, - ответила Виктория. – Я в Шахтерском уже лет десять не была.

- Ну, да, ну, да! Я бы после той истории тоже уехал, - закивал Максим. – А Надька осталась, и в позапрошлом году вышла замуж за португальца!

- Это тебе тоже тетя Катя рассказала? – поинтересовалась Виктория.

- Да, она, - кивнул Максим. - Только этот мужик не коренной португалец, он из наших, из советских, в начале Перестройки за кордон смылся, там и осел. Потом как-то снюхался с Надеждой, и увез ее… Такая жизнь, - Максим развел руками. - Оно и правильно – пусть ей хоть теперь счастье будет! Она, Надька, баба хорошая. Пока здесь жила, два раза в год мне от нее посылочка приходила, с сигаретами и чаем, представляешь? Сигареты и чай на «киче» - самая главная валюта, и мне они очень помогли! А от тебя, сучки, я шишь на блюде получил, и больше ничего! – закончил он с обидой.

Виктория молча нарезала хлеб толстыми ломтями.

- Надежда – лучшее, что у меня было в жизни, - сказал Максим задумчиво. – Причем ты не думай, что я это только сейчас понял! Нет, я всегда знал, что она лучше, чем ты. Только любил вот тебя, гадюку, и ничего с этим поделать не мог, - он помолчал, а потом добавил с тоской. – Надежда Наташку с собой увезла. Эх, взглянуть бы на нее одним глазочком! Какая она теперь, интересно? Взрослая совсем… Конечно, уже не говорит «котик поцаапает, собацька акусит»… И папку своего – алкоголика, бабника и убийцу не вспоминает, конечно. Это и правильно – зачем такого вспоминать!..

Он замолчал, уставившись в пол.

Виктория поставила на стол яичницу, хлеб, нарезала дешевую куриную колбасу.

- А муж твой где? – спросил Максим, поднимая глаза на бывшую жену.

- На работе, - ответила Виктория. – Только к вечеру придет.

- Это какой у тебя?

- Если официально – то третий, - сказала она неохотно. – Ты с ним не знаком.

Они снова замолчали, и Максим принялся за яичницу.

- Тебе чая или кофе? – спросила Виктория.

- Все равно, - ответил Максим, с трудом пережевывая еду почти беззубым ртом.

- Тогда я налью кофе.

- Наливай, - разрешил Максим. – А у меня, представь - маленькая радость! – усмехнулся он. – Был на могиле у Пели. На родительские могилы ходил посмотреть, заодно и этого козла навестил!

- Да? – удивилась Виктория. - Я не знала, что Виктор Пелепец умер.

- Пять лет назад! – сказал Максим. – Всего-то осложнение после неудачно прооперированного аппендицита. Такая пустяковая болезнь и - оп-па, прикинь! Раз – и нету страшного дяди! Тоже мне – Дон Карлеоне задрыпаный! Заставил меня убийцей стать, козел! Но видишь, как все обернулось. Он уже в яме сгнил давно, а я вот – живу. Плохо, но – живу!

Максим откинулся на стуле. Теперь он выглядел он очень довольным.

- А ко мне ты зачем приехал? – задала, наконец, Виктория самый главный для нее вопрос.

- Да так, - Максим подцепил вилкой кусок колбасы. – Думал, поселюсь у тебя, пригреюсь… Ладно, шучу, не плачь! – сказал он, видя, как исказилось от страха лицо Виктории. – Я слышал – Жорик Сидоркин в сугробе замерз, пьяный. Это правда, или нет?

- Не знаю, - ответила Виктория. – Говорю же - в Шахтерском много лет не была. Димка пытался что-то узнать о судьбе отца, но так и не узнал. Сгинул Женька, будто в воздухе растворился!

- Не везет тебя с мужьями, - заметил Максим, управляясь с яичницей.

- Зачем ты приехал? – спросила она еще раз. – Что тебе от меня надо?

- Мне, - он отложил в сторону вилку и уставился на нее своими выцвевшими, старческими глазами. – Мне надо чтобы в 1991 году, когда нам с тобой было по девятнадцать лет, ты не выходила замуж за Жорика, а дождалась меня из армии. Тогда бы у нас жизнь сложилась совсем по-другому!

Она ошарашено смотрела на него – до нее не сразу дошел смысл сказанного.

- Ты чего, совсем больной? – сказала она, наконец.

- Что, не можешь вернуть годы назад и изменить прошлое? – усмехнулся Максим. – Вот и я не могу. А как хотел бы! Сейчас, дорогая, ты мне не нужна, и я тебе тем более не нужен, а вот переиграть бы все заново… Но никак и ничего изменить нельзя! Это – самое страшное в жизни, Викуся. Ни шажочка, ни денечка – ни-че-го!

Он отхлебнул поданный Викторией горячий кофе.

- У меня ведь, дорогая женушка, туберкулез, - сообщил Максим. – И наверняка что-то еще не в порядке – в пансионате, где я парился последние годы, здоровье быстро уходит! В груди огнем горит. Короче - как наступит март, можешь смело считать меня покойником. Мне не пережить эту зиму. А жить мне все еще хочется, представляешь? Хочется воздухом дышать, на солнышке греться, да чтоб в груди не болело… Жить хочу, но понимаю - ничего, ничегошеньки у меня в жизни больше не будет – ни любви, ни счастья! Только смерть – ее одну ждать осталось. Пришло такое время. Захотел проститься со всеми, кого смогу увидеть. Фиделя искал, но не нашел. Тебя вот – нашел. И Длинного не нашел тоже. Хотя, если честно, не знаю, смог бы к нему подойти, или нет… Кстати, ты не в курсе - выжил он тогда, или все-таки умер? На суде он очень плохо выглядел!

- Я точно не знаю, - сказала Виктория. – Его отец машину продал, дачу. Вадику несколько операций делали. Вроде бы, ему лучше стало. Только они потом уехали из Шахтерского. Еще раньше, чем я, переехали.