В дебрях Камасутры

Васька осунулся и побледнел. Родителей Егора, принявших мальчика под свой кров с искренней теплотой, очень беспокоило его состояние. В первый момент, когда Сонька исчезла в провале двери разогнавшейся машины времени, Васька ничего не понял. Лишь оказавшись в толпе возбужденно гомонящих сотрудников ИИИ, он осознал, что его мамы рядом нет. Мальчик впал в настоящую истерику, он рвался лететь обратно, кричал, чтобы его немедленно отпустили, и даже укусил удерживающую его Варю. Потом он лежал на полу Института, сотрясаясь от слез, и всем, кто слышал этот детский плач, хотелось завыть вместе с ним. Обессилевшего мальчика накачали транквилизаторами и собрались было отправить в реабилитационный центр, но Егор сказал, что не оставит его в одиночестве посреди чужого, незнакомого мира. Первые дни он старался проводить с Васькой как можно больше времени, развлекая собственными детскими изобретениями, бережно хранимыми в кладовке. Постепенно Васька вошел во вкус гвидоновских игрушек и даже сумел без особых усилий усовершенствовать программу многофункционального батискафа. С этого момента он полностью погрузился в мир изобретений Большого Брата, и родители Егора поняли, что в их доме объявился еще один гений технической мысли.

Разговаривать с Васькой о маме было тяжело.

— Зачем она выпрыгнула из машины времени? — спрашивал мальчик, глядя больными глазами на своих старших друзей.

— Наверное, в последний момент ей стало грустно улетать из полюбившегося мира, и она решила остаться, — отвечала Варя, чувствуя, что ее сердце сейчас разорвется от жалости.

— Тогда давайте полетим к ней! — просил осиротевший Васька.

— Понимаешь, Маленький Брат, твоя мама приняла решение слишком поздно. Машина уже прошла точку возврата, мы были не в Индии, а в коридоре времени, тянущемся бесконечной вертикалью вдоль веков и тысячелетий. Она может сейчас оказаться где угодно...

— Давайте ее найдем! — Васькины глаза вспыхивали надеждой, и он принимался фантазировать, как они все вместе отправятся на поиски его мамы.

— Мы не знаем, где ее искать, — качал головой Егор.

Васька потухал и замыкался в своем невыносимом горе.

— Не отчаивайся, малыш, — вступала Варвара Сыроежкина, — мы уже один раз теряли твою маму, и сумели найти. Но тогда с нами был учитель. Он очень мудрый и очень добрый. Когда он вернется из Шамбалы, то обязательно что-нибудь придумает. А мы ему поможем...

— Учитель — это тот холодный истукан с белыми глазами? — спрашивал Васька и безнадежно вздыхал. Тут уже начинала всхлипывать и сама Варя.

Идти на спектакль Васька не хотел, но потом услышал, что там будет присутствовать тот самый «учитель», и изменил свое решение. Может, он надеялся улучить минутку и шепнуть ему пару слов: мол, не стыдно тебе пропадать неизвестно где, когда человеку нужно маму разыскивать? Так или иначе, но мальчик сидел в самом центре первого ряда и во все глаза смотрел на сцену.

Спектакль был сработан качественно. Механический Конек задорно бил копытом, Иван без особых раздумий одолевал неодолимое, а Царь-девица пела так, что зрители тут же вызвали ее на бис. Сцена подводного царства проходила в оснащенном спецэффектами аквариуме, а голографическое изображение кита было столь реалистично, что многим захотелось скорее сбежать наутек.

В финальной сцене зрителей ожидал сюрприз. Как объявил во вступительной речи ведущий, ребята слегка подработали текст в соответствии со сказочной аллегорией, о которой говорил им когда-то Птенчиков. Новая редакция «Конька-Горбунка» родилась в результате долгих споров о моральном облике некоторых героев произведения и должна была наиболее полно выразить основные эстетические принципы, заложенные в так называемом «законе сказки».

На сцене установили три огромных котла. Массовка расположилась по периметру, царь с царицей появились на бутафорском крыльце, Иван на переднем плане демонстрировал стойкость духа в преддверии экстремального погружения.

«Ну, Ванюша, раздевайся и в котлах, брат, искупайся!» — произнес царь, следуя тексту Ершова. И вдруг, к удивлению тех, кто глотал сказку прежде, события понеслись в совершенно неожиданном направлении. Это и была новая редакция, о которой столь вдохновенно говорилось перед началом спектакля.

— Тут Конек хвостом махнул, — бодро комментировал происходящее на сцене ведущий, —

— Какой еще, на хрен, «прославы»?! — раздался на весь зал утробный бас Птенчикова. Не меняя позы Лотоса, учитель литературы осуждающе моргал ожившими глазами.

Воцарилась гробовая тишина. Артисты замерли в причудливых позах, не смея шелохнуться. Зрители дружно разинули рты и навострили уши. Варвара Сыроежкина, боясь закричать, пребольно закусила кулак. Польщенный всеобщим вниманием, Иван Иванович решил пояснить свою мысль:

— Что было — то убыло, но чего не было — тому не бывать. Не смейте поганить текст Ершова!

— Багир, а ведь он починился! — раздался в напряженной тишине тонкий голосок бывшего Маугли.

Что тут началось! Радостно вопя, зрители вскочили со своих мест. Чтобы лучше разглядеть происходящее в первом ряду, люди забирались на стулья и даже на плечи друг другу. Ученики Птенчикова столпились у рампы, шумно выражая свой восторг.

— Слава нашим артистам! — разнесся над залом голос директора колледжа. — Овладев волшебной силой искусства, они сумели сделать то, что не удавалось лучшим ученым и философам: вернуть в наши ряды Ивана Ивановича Птенчикова! Душа учителя литературы не вынесла надругательства над классикой сказочного жанра и поспешила домой, чтобы образумить напортачивших учеников!

— Ура артистам! — подхватила ликующая толпа.

Общими усилиями удалось расплести слежавшиеся в позе Лотоса конечности Птенчикова. Температура его тела нормализовалась, но общая скованность грозила затянуться.

— Его нужно срочно вернуть в реабилитационный центр! — надрывался присутствовавший на спектакле невролог. — Массаж, питательные капельницы, успокоительное...

— Нет, только не успокоительное! Стимуляторов ему, стимуляторов! — убежденно завопил его коллега.

Иван отрешенно взирал на бушующие вокруг страсти. Если его душа и вернулась, то сама еще этого толком не поняла.

Под прикрытием верных друзей автотележка реабилитационного центра повезла очнувшегося Птенчикова к выходу. Егор почувствовал, что кто-то настойчиво тянет его за рукав, и остановился.

— Ваш учитель вернулся, да? — сосредоточенно глядя ему в глаза, произнес Васька-Маугли.

— Да, Маленький Брат, пойдем скорее...

— Значит, сейчас мы отправимся искать мою маму?

Гвидонов растерянно замер, не зная, что на это ответить.

— Но мы ведь еще не знаем, где нужно ее искать...

— Я знаю, — уверенно заявил мальчик. — Эта сказка, которую нам тут показывали, про нее. Моя мама стала сестрой Солнышка и живет теперь в тереме у Месяца Месяцовича, иногда спускаясь покататься по морю-окияну.

— Ты хочешь сказать... Сонька — Царь-девица? Не может быть, — ахнул Егор. — Хотя в чем-то ты прав: есть некоторое сходство образов. В похожей ситуации Сонька вела бы себя именно так.

— Я же говорю, это она! — просиял мальчишка. Егор присел на корточки, глядя на него снизу вверх:

— Послушай, Маленький Брат, но как же мы попадем к Месяцу в терем? Это нереально...

— А я попрошу Варю вырастить для меня Конька-Горбунка. Как ты считаешь, она согласится?

— Думаю, она попробует, — смалодушничал Егор, не выдержав пристального взгляда своего маленького приятеля.

Он взял мальчика за руку и повел его к выходу. Не удовлетворенный смутностью полученных обещаний, Васька сосредоточенно хмурился, прикидывая, сможет ли самостоятельно собрать кибернетического конька. Этих взрослых попробуй дождись...