Страница 34 из 48
– Вы знаете, что происходит у вас с Кристиной Вихорцевой?
Я только завороженно хлопала ресницами.
– Была здесь вчера ее мать, – сообщила Валентина Ивановна и вонзила в меня немигающий взор своего ярко-желтого глаза, менее выразительный глаз она прикрыла толстым серым веком. – Она водила дочь к врачу. У ребенка беременность, пять-шесть недель! Как вы допустили это?
Я продолжала терпеливо моргать.
– Мать Вихорцевой совершенно справедливо обвинила школу и в особенности классного руководителя в преступном равнодушии к судьбам детей. Ведь никто не смог толково и доходчиво дать им сведения о взаимоотношениях мужчины и женщины, рассказать о радостном и безопасном сексе, а также об инфекциях, передающихся половым путем! Дети растут в атмосфере казенного бездушия. И вот результат: ребенок беременеет третий раз в течение года, а классный руководитель самоуспокоен, благодушен!
– Что же мне было делать? – вздохнула я, потому что не могла больше вынести нелепых обвинений. – О радостях секса Кристина Вихорцева знает побольше нас с вами...
Валентина Ивановна выпучила еще и второй, невыразительный глаз. Брови ее вздыбились, нос побелел, и я поняла, что ляпнула что-то не то, возможно даже, попала ненароком в самое больное место. Что, если она в самом деле недобрала радостей секса? Ведь съест меня теперь с потрохами!
– Как вы можете говорить подобные вещи ! – возмутилась Валентина Ивановна. – Впрочем, неудивительно. Вы должны своим примером воспитывать в учениках позитивное начало, однако практически весь педколлектив, а также группа учащихся стали свидетелями вашей сексуальной близости... с Евгением Федоровичем, у которого прекрасная, любящая жена! Непререкаемый авторитет!
Вот подлецы! Подглядывали вчера, как Чепырин обнимал меня ногой в физкабинете. Никакой ведь близости не было, Бог миловал, а уже донесли и расписали... Какие подлецы!
– Ваша разнузданность и безответственность привели к трагическому финалу, – понизила голос Валентина Ивановна. Я сразу напряглась. – Мне сегодня позвонили из милиции. В Первомайском парке на рассвете были обнаружены висящими на дереве комбинезон, куртка и лифчик. Рядом стояли дамские ботинки. Вещи, как выяснилось, принадлежат ученице нашей школы Кристине Вихорцевой.
– Две души! – в ужасе вскричала я.
– Поздно вы заговорили о душе, – изогнула бровь Валентина Ивановна. – Непоправимое случилось. Вихорцева стала жертвой маньяка. Нам всем предстоят тяжелые дни... И как нарочно сейчас разгар месячника сексуального просвещения детей и подростков под патронажем супруги губернатора! На нас такое пятно... Что же мне с вами сделать?
Валентина Ивановна окинула меня кровожадным взглядом:
– Знаете что, ступайте-ка на больничный! Другого выхода нет... Вы запустили сексуальное просвещение, потому что серьезно больны – это убедительная легенда... Я позвоню сейчас главврачу нашей поликлиники. Ираида Сергеевна чуткий, понимающий человек. Она оформит вам больничный с прошлого четверга... Может, в стационар лучше вас законопатить? Вон у вас царапина какая... Да успокойтесь, не тряситесь так! Если не выйдет, направим вас к психиатру. Главное, первое время действовать энергично, потом все уляжется... Не надо плакать. Или нет, плачьте, плачьте – и бегом в поликлинику. Очень у вас нездоровый вид. Крепитесь!
Я не пошла в поликлинику, а побрела домой. В голове у меня все гудело и путалось. Гибель развратной Кристиночки меня потрясла – я всегда полагала, что подобным девицам ничего не грозит. В конце концов находятся обязательно идиоты, которые на них женятся. Но теперь... Кристинино припухлое лицо с глупой и бессовестной улыбкой во весь рот так и прыгало у меня перед глазами, и все выл в ушах вчерашний огонь. Я знала, это он поглотил и бессовестную улыбку, и маленькое всезнающее женское тело. В этом теле ведь было еще и несчастное, изначально назначенное к гибели существо. Оно жило в предательской Кристиночкиной утробе, а потом сгорело в страшной печи у Бека. Слышала я тонкий голосок... Все вокруг показалось мне гнусно, грязно и бессмысленно. Сама я мельче, бессильнее даже вчерашней мухи, бившейся в стекло – так, просто мошка, незаметная, мягкая, никому не нужная, одна из миллиардов живущих, будущих уже мертвых. Нас стая, глупая, докучная, вечная стая... А дома на кровати у меня еще и Агафангел Цедилов в летаргическом сне!
Агафангелу повезло больше, чем Гоголю. К моему приходу он не только каким-то образом без всякой мертвой воды проснулся, но и завтракал на кухне. Если нахальный Бек без спросу накинулся на котлеты, то деликатный Агафангел взял хлеб с маслом и огурец. Все это я оставила ему на столе. Правда, он съел уже целый батон и откусывал от второго.
– Вот, подкрепляюсь, – скромно объяснил он, быстро глотая большой ком батона, и тут же отгрыз еще. – Я страшно устал и ослаб, поэтому съел многовато. Извините!
Я только отмахнулась:
– Ничего! А вы знаете, что на березе новая одежка?
Цедилов печально кивнул кудрявой головой.
– Все это Бек вытворяет? – напрямик спросила я. – Когда вчера вы сказали, что две души гибнут – вы эту жертву имели в виду? Беременная девочка? Вы знали? Это они сгорели – она и ее будущий ребенок. Она моя ученица. Я могла что-то сделать?.. Ну, почему вы молчите?
Да, Агафангел молчал и кусал хлеб. Его голубые глаза были невинно бессмысленные, а зубы маленькие и ровные, будто молочные. Неужели ему две тысячи лет? Наконец он прожевал и сказал:
– Вы обо всем догадались. Только лучше бы вам ничего не знать. И помочь вы ничем бы не могли. Даже я ничего не смог. Эта девочка так любопытна была и порочна, что Беку хватило двадцати двух минут, чтобы обморочить ее и обратить в прах.
– Но зачем?
– Не знаю точно. Он варит какое-то зелье. Так он покупает свои чудеса. Он все живет и живет. Он вселяется в приглянувшиеся ему тела, а за все это плата одна: он должен туда, в этот огонь, отправить женщину, молодую и красивую. Я об этом догадался, наблюдая за ним. Я ведь давно его знаю и пытаюсь мешать, только не слишком хорошо у меня получается. Может быть, удастся хотя бы вас от этой ямы спасти. Я чувствую сейчас, что держу в своей руке вашу жизнь и душу, как вашу руку – и если отпущу, то все погибло. Не гоните меня!
Он действительно сжимал мои пальцы своей бледной прохладной рукой. Лицо у него было безмятежное и отсутствующее. Я уже не боялась сидеть рядом с привидением, только надоело мне быть дурочкой, которой вертят все, кому не лень.
– Агафангел – это ваше настоящее имя? – спросила я строго.
– Да. У меня все почти настоящее. Фамилия только случайная. Я нашел на улице какой-то листочек, вроде бы анализ крови – я не уверен – и там была фамилия Цедилов. Я подумал, что эта мне подойдет. Фамилии я меняю, языки учу, а так я всегда тот же...
– И... сколько вам лет?
– Много. К чему об этом говорить? Вы еще начнете снова меня бояться и чем-нибудь огреете. Но что я могу с собой поделать? Мне много лет.
Я решительно встала.
– Все, Агафангел, хватит темнить! Я верю теперь, что вы мне не желаете зла, а потому не буду больше ни драться, ни обсыпаться песком. Даже пожить можете у меня несколько дней. Только спать вам придется в гостиной, на диване.
– Это далеко! – запротестовал Агафанге. – Я должен быть рядом. Кто знает, что он удумает, он такой хитрый! Неужели вы боитесь меня? Вы не верите в братскую любовь?
– Верю, верю, – на сей раз согласилась я, – только у нас не принято спать в одной постели с братьями. И вообще, не заговаривайте мне зубы и не отвлекайтесь! Если вы действительно хотите, чтоб я спаслась от Бека – или как там его зовут? как-то на «гэ»? – я должна хоть что-то о нем знать. Как от него избавиться? Может, есть слова какие-то, вроде «рассыпься»? Или травы? Или мази?
Цедилов замахал руками:
– Что вы! Я ничего такого не знаю! Неужто вы могли подумать, что я тоже колдун? Наверное, есть какие-то яды, которыми его можно извести, но для этого самому надо стать таким же чертом. Тогда уж лучше умереть!