Страница 11 из 48
Дима разомкнул античные губы, и я поняла, что сейчас он что-то скажет. Может быть, самое главное? Боже, ведь я еще не слышала его голоса! Он до сих пор никому ни слова не сказал! Что же теперь будет?
И Дима сказал:
– Здесь, у вас у губы, прыщики какие-то розовые... У вас, наверное, сейчас критические дни?
О, моя безумная, внезапная и до смерти любовь! Ведь была только что! Но в ту минуту она выеденной консервной банкой покатилась прямо со скалы Горящих Сердец, воздвигнутой было мною. Она подскакивала, тускло бренчала в разверзшихся потемках и летела вниз. Все вниз и вниз! Бесславно вниз.
Я дотанцевала блюз и пошла в прихожую одеваться. Наташка выскочила за мной.
– Ты что так рано? Только полдвенадцатого. Ты же говорила, что завтра у тебя выходной!
Я ответила равнодушно:
– Устала.
– Тогда сейчас я вызову Диму, и он тебя проводит.
– Диму не надо!
– Что это вдруг? А мне казалось, вы прекрасно поладили. Весь вечер ты ходила за ним, как пришитая.
– Больше не буду.
– Нет, что все-таки случилось? – наседала изумленная Наташка. – Так все хорошо шло! Я так радовалась! Ты на нем висела. Дело было на мази!
Она немного понизила голос и зашептала, тараща глаза:
– Ты ему тоже понравилась. Он мне сам говорил!
– Он все-таки умеет разговаривать? И что же еще в его словарном запасе, кроме «агу»? Это сладкое слово «квартира»?
-– Ну, вот! Опять ты за свое! – огорчилась Наташка. – Значит, ты мало выпила. А я-то дура, радуюсь: все вроде идет у вас как по маслу. Наконец-то ты вцепилась в подходящего мужика. Эх, надо было тебе еще налить! А он, если хочешь знать, не «агу» сказал, а что ножки у тебя неплохие. И попка. В общем, проявил заинтересованность.
– И я должна разрыдаться от счастья?
Наташка потеряла терпение:
– Не дури! Чего же тогда ты весь вечер липла к нему? Нет, назад дороги нет! Пойми: он обещал завтра же устроить нас к этому экстрасенсу, к Беку, про которого Алик рассказывал!
– Алик, который из морга?
– Ну да! Я прямо сама не своя, есть не смогу, пока у Бека не побываю. Так что не порть мне настроение. Потерпи хотя бы до Бека.
– У меня нет трехсот рублей на такую ерунду.
– Зато у меня есть! Я тебе дам. Дарю тебе звезду, – не унималась Наташка. – Бек мне нужен до невозможного! Ты же сама слышала какие у него авторские методики! Устранение недоброжелателей, привязка любовниц. Это-то мне и надо, вернее, не привязка, а отвязка. Представляешь, я стороной узнала, что у Вовы появилась какая-то толстозадая.
Наташка всегда очень требовательно относилась к внешности своих соперниц. Себе она делала поблажки. У нее, она считала, и так море обаяния.
– И вот прямо завтра можно эту кувалду отвадить. Ты ведь хочешь, чтобы не распалась моя семья? Тогда не фордыбачь. Дима сам предложил, чтоб мы обе сходили к Беку. Завтра. Ты явно его заинтересовала.
– И ему нужно знать, нет ли у меня недолеченного сифилиса?
– Фу! Ты вся такая воздушная, а говоришь пакости! Ну, для меня! Чтоб не распалась семья, не отвергай пока Диму. Для меня!
Я вздохнула:
– Ладно. Только провожать меня не надо. Тут два шага.
– А маньяк?
Я была так пришиблена крушением своей внезапной любви – или что это было? – что впервые не испугалась страшного слова. И страшное белое лицо как-то смазалось и расплылось в моей памяти. Я только махнула рукой.
– Тогда я с балкона буду смотреть, – вызвалась Наташка, – и если что...
Я медленно пересекла двор. Было совершенно темно. Нигде никаких маньяков. Только ветер оглушительно шумел в тополях. Такой шум бывает только в сентябре. Были в небе и звезды, но все какие-то неяркие, мелкие, серые. Нет на свете чудес!
Глава 5
Мне угрожает опасность
– Хотели бы вы, чтобы ваша кожа напоминала лепесток сакуры?
Глупая, конечно, фраза, но меня она сразила. После Наташкиной вечеринки я проснулась наутро разбитой и очень не в духе. Зеркало отразило помятую физиономию в окружении всколоченных волос. Я лениво взяла расческу и собралась было примять всклоченность, но звонок в дверь не дал этому осуществиться. Даже в невменяемом состоянии я ни за что так поспешно не побежала бы открывать, если бы не была уверена, что это Макс. Ребенок вчера еще просился домой, а я было настолько жестока и порочна, что не пустила его ради сомнительных утех с нудным физиком, которого в одну минуту променяла на истукана по имени Дима Сеголетов, которого... Нет, довольно! Пора кончать эту свистопляску. Я мать и прежде всего мать! Я окружу Макса теплом и заботой, буду зубрить с ним географию и писать ему шпаргалки. Котлет я уже нажарила. Сейчас мы вместе позавтракаем, вернее, пообедаем, потому что как-никак первый час, а затем...
– Хотели бы вы, чтобы ваша кожа напомнила лепесток сакуры?
Этот вопрос сбил меня с ног. Я только что наблюдала в зеркале свою несвежую блеклую наружность и решила, что надо мной издеваются. Я открыла рот, чтобы нанести ответное оскорбление, но в меня пестрой дробью полетели слова.
– Секреты традиционной восточной медицины и прежде недоступные непосвященным тайны обольщения японских гейш, помноженные на достижения новейших биохимических технологий дали возможность вам уже сегодня пользоваться уникальным средством, которое за девять с половиной недель вернет вашей коже гладкость и упругость. Ваши глубокие морщины разгладятся, восхищая его и ее...
Я выслушала порядочно этой абракадабры, прежде чем сообразила, что передо мной стоит бродячий распространитель косметики, прочесывающий район в надежде найти подходящих идиотов и всучить им свою туфту. По сути дела, эти распространители – несчастнейшие люди. Их гонят отовсюду, как шелудивых собак. И не гнать их нельзя! Хотя бы вот этого... Пока я окончательно просыпалась и наливалась злобой, неизвестный молодой человек успел распахнуть свой баул и вынуть оттуда несколько желтых коробочек с каким-то кремом. Не переставая тараторить и ловко удерживая открытый баул в изгибах своего длинного тела, он тонкими и сильными пальцами виолончелиста (у кого еще может быть такая сноровка?) тут же открывал коробочки, вынимал баночки, открывал баночки, приподнимал блестящие пленки на них, давал мне нюхать, закрывал снова и показывал инструкции на совершенно непонятном языке, вроде венгерского. У меня просто в глазах рябило. Я не могла ни слова от себя вставить. Продавец кремов говорил невероятно быстро и непрерывно, будто и не дышал. Вызубренные слова скакали у него во рту, как горох в погремушке. С большей скоростью информацию передавал только Аллах, который внушил Магомету текст в сорок тысяч слов, пока тот моргнул. Но и этот молодой человек секунд за сорок успел мне смертельно надоесть. И я решила, не вдаваясь в объяснения, быстро захлопнуть дверь.
Опытный торговец кремами непостижимым образом разгадал мое намерение. Я еще не успела взяться за дверную ручку, как он уже высунул за порог ногу, обутую в пыльный мокасин большого размера, и завопил нечеловеческим голосом:
– Как! Вы не желаете проникнуть в тайны неувядаемой сексуальной притягательности японских гейш?
– Не желаю! – взвизгнула я в ответ и стала давить мокасин дверью.
– А тайское молочко свежести для дряхлеющих век? – не унимался молодой человек. Помимо мокасина он пытался втиснуть в щель и свою виолончельную пятерню, между пальцами которой ловко были зажаты баночки с кремами. Я совершенно озверела.
– Чтоб ты скис! – выкрикнула я и изо всех сил наступила на мокасин. Его болтовня не прекратилась, только пошла на другой ноте, более жалкой и пронзительной. Он и не думал сдаваться.
Только тогда я догадалась заглянуть в лицо этого мученика торговли вразнос. Вот дура! Почему я не сделала этого раньше? Лицо было определенно знакомое – бледное, продолговатое, по-молодому не вполне чистое. Голубые глаза смотрели на меня открыто и наивно, наверное, так получалось от боли. У него даже слезы выступили! Стрижечка короткая... Где же я могла все это видеть?