Страница 21 из 96
Гончаренко склонилась набок, и он, вздремнув, чуть было не упал с тумбы. Стряхнув сон, Гончаренко встал на
ноги, судорожно зевнул и так остался с открытым в изумлении ртом.
Прямо навстречу ему, по тротуару, шли, оживленно разговаривая, артиллерист Удойкин и поразившая его
в день приезда девушка с лицом иконописного ангела. Вот они поравнялись с ним и, не взглянув в его сторону,
прошли мимо.
Гончаренко вдруг представил себе, что видит их в последний раз, что если он потеряет их из виду, то
никогда уже не найдет ответа на мучительный вопрос о войне.
— Поликарп Ермилович! Товарищ дорогой, — погоди-ка, постой! — крикнул он чересчур громко для
расстояния в десять шагов, разделявшего их.
Удойкин остановился. Быстро повернулся назад. Увидев Гончаренко и, как видно, узнав его, он что-то
сказал своей спутнице и поманил его к себе рукой.
— Ну-ка, ходи к нам, друже!
Гончаренко быстро подбежал к ним и поздоровался. На приветствие ему ответили, причем он заметил,
как глаза девушки с внимательной настороженностью посмотрели на него.
“Узнает, что ли?” — задал себе вопрос Гончаренко.
— Ты, хлопец, помолчи пока, — между тем говорил Удойкин. — Мы тут разговор говорим… секретно…
С точки… государственной важности большевиков. Двух наших хлопцев керенщики замели вчерась. Между
прочим, в тюрьму посадили, сволочи, контрреволюционная гидра.
— Ну! За что?
— А за то, что с глаз повязку снимали.
— Вон что!
— А ты думал как? Тут делективу надыть развертывать. Что и как, чтобы ребят из беды выручить.
Солдаты они. Ну, военным судом судить хотят — буржуазный предрассудок… Еще расстреляют.
— Ага, — протянул Гончаренко, еще не понимая в достаточной степени, в чем дело.
— А товарищ наш? — осторожно спросила девушка,
— А то как же? Стал бы я со всякой дрянью возиться, извините за куплемент, — смело заявил Удойкин.
— Раз он солдат и кровь бессмысленную проливал, можно сказать по глупости, ни за что, для емпириалистов —
как же может быть не наш. Хотя не без этого. Есть которые сволочи, — таким и шею свернуть — раз плюнуть.
Гончаренко, красный от смущения, не зная, что ему говорить, шел рядом с Удойкиным, силясь согнать с
лица непрошенную краску.
— Ну вот… — начала говорить девушка с таким видом, точно Гончаренко уже давно был посвящен во
все дела. — Мы хотим сегодня провести митинги в депо, на сахарном заводе, в казармах. Резолюции протеста
проводить будем. А затем сбор нужно среди своих провести. На крайний случай. Сейчас в партийной кассе
денег нет. Если понадобится — устроим побег. Чтобы подкупить стражу, нужны деньги.
Девушка говорила с заметным восточным произношением. Но это делало речь ее милей и занимательней.
— Вот, вот. Дело за деньгами. Как говорят, презренный металл.
— Сколько нужно? — спросил Гончаренко, уже владея собой и помня о набитых керенками своих
карманах.
— Да, сколько нужно, Тегран? — повторил его вопрос Удойкин. — Да, сколько же?..
— Тысячи рублей будет, пожалуй, мало. А вот полторы тысячи вполне хватит.
— Так я вам их дам, — страшно обрадованный, поспешно заявил Гончаренко. — Вот, пожалуйста.
С этими словами он извлек из-за пазухи пять свертков керенок и протянул их пораженной девушке.
Изумлению ее и Удойкина не было границ.
— Как же вы даете столько денег?
— Откуда у тебя такая сумма капитальных средств?.. Да ты ж буржуяка, а?
— Берите, — говорил между тем Гончаренко, держа керенки в вытянутых руках. — Берите, они же мне
не нужны.
— Не нужны… — изумленно спрашивал Удойкин. — А откуда они у тебя, брат ты мой?
— Эти деньги… я вчера выиграл в карты, — искренно сознался Гончаренко.
— Вот оно что… Карта — дурман для народа. Однако на хорошее дело даешь. Молодца! Видишь, Тегран.
какие мои друзья. А я тебе насчет капитализмы все как есть расскажу. Дай срок.
— Удобно ли взять? — спросил Тегран Удойкина. — Ведь может быть наш друг выиграл у товарищей их
последние сродства.
— Да нет же, — деньги у них лишние, честное слово, — краснея, принялся убеждать Гончаренко. — Они
их все равно бы пропили. Возьмите же… А то неудобно. Вон народ идет.
Девушка поколебалась одну секунду. Но затем взяла денежные свертки из рук Гончаренко и завернула их
в шелковый головной платок.
Дальше они шли молча. Перейдя главную улицу, свернули в переулок. В конце его зашли в одноэтажный
дом. Спустившись на две ступеньки, они попали в комнату, переполненную людьми.
— Это комитет большевиков, — шепнул Удойкин. — Я хочь и эсер, а имею к ним лучшее притяжение…
потому народ решительный и вообще за рабочих и крестьян.
Пожав руку и похлопав Гончаренко по плечу, Удойкин куда-то исчез.
Девушка открыла боковую дверь и пригласила войти Гончаренко. Комната была крохотная. Они вдвоем с
трудом поместились в ней. Девушка присела на единственный стул и принялась считать деньги. Оказалось, пять
тысяч двести рублей.
— Здесь много, товарищ. Нам нужно только полторы тысячи. Возьмите остальное.
— Нет, — твердо возразил Гончаренко. — Я не возьму назад ни копейки. Если сегодня нужны полторы
тысячи, то завтра, может быть, понадобятся еще. А мне деньги на что? Нет, не возьму.
— Ну, спасибо, товарищ. Я передам их в партийную кассу. А вы заходите к нам чаще. Я надеюсь, что вы
не будете жалеть о вашем хорошем поступке.
— Я пойду, — вместо ответа сказал смущенный Гончаренко. — До свиданья, товарищ Тегран.
— Нет, погодите. Я вам расписку напишу. Как фамилия?.. Так. Получите. До свиданья, товарищ
Гончаренко. Обязательно приходите на днях. Я вас познакомлю с председателем комитета.
— До свиданья.
Она крепко, по-мужски, пожала его руку.
На улице Гончаренко глубоко вздохнул всей грудью.
С сияющим радостью лицом быстро зашагал к госпиталю. Он чувствовал себя легко, настроение было
приподнятое.
— Вот и картишки на пользу пошли, — шептал он на ходу. — А уж завтра я с этим… с главным
большевиком потолкую. Он-то наверное разъяснит, за что война.
*
Целых три дня прошло с. тех пор, как Гончаренко пообещал зайти в партийный комитет и не выполнил
своего обещания.
За эти три дня произошло много событий.
Неизвестно куда исчез Дума. Вечером того дня, когда Гончаренко передал деньги большевикам, Дума,
оборванный, со следами побоев на лице, заявился под вечер в палату и принялся усиленно звать Гончаренко
играть в карты. Обещал водку, встречу с Марусей, приятное времяпрепровождение; Все эти посулы не оказали
на Гончаренко никакого влияния. Тогда Дума занял у него сто рублей и неизвестно куда исчез. Правда, на
прощанье он вскользь заметил, что получил задание от агитационной комиссии совета выехать в командировку,
и показал при этом уже известный Гончаренко документ, для прочности наклеенный на полотно, но куда и зачем
выезжает, не сказал.
Запомнилась Гончаренко его смешно оттопыренная верхняя губа в рыжеватой щетине и огромные синяки
под глазами.
За эти дни Гончаренко два раза видался с Марусей. Их встречи были полны страсти. Маруся просила
денег; он, ни слова не говоря, давал. Она требовала всем своим существом ласки, он отвечал на ласку. Минуты
свиданий проходили в отвратительной обстановке все того же дровяного подвала. Страсть принижалась до
скотства и начинала Гончаренко набивать оскомину.
Но Маруся, казалось, ничего не замечала и требовала только любви и денег.
Сегодня вечером Гончаренко не пошел на свидание. Его обуревало отвращение к обстановке, в которой
происходили свидания.
— Нет, не пойду, — твердо сказал сам себе он и отправился разыскивать своего нового знакомого,
артиллериста.
Но Удойкина в казармах дивизиона он не застал. Тогда Гончаренко решил сходить в комитет