Страница 19 из 96
— Да здравствует свободная конституционная Россия и Временное правительство, которое в конце
концов приведет страну к Учредительному собранию, закончит войну и даст России полную свободу!
Крестьянин слушал и то вздыхал, то краснел, то бледнел, почесывал загривок, и молчал. А Удойкин, как
только услышал слово конституция, точно ошпаренный кипятком вскочил с места и закричал:
— К чорту конституцию капиталиста Львова…
Но соседи угрозами заставили его замолчать.
Говорил еще кто-то, закончивший лозунгом:
— Да здравствует революция, уравнявшая в правах солдат и офицеров! Да здравствует война до
победного конца! Ура!
Буря рукоплесканий, тысячеголосые выкрики: “Да здравствует война до победы, да здравствует
Временное правительство”, перекатистое ура в течение долгого времени вздымались, как волны прибоя, по
стенам многоэтажных корпусов и бились в далекое синее небо.
После речей приступили к выбору военного комитета. Прошел целиком список выдвинутых партией
конституционных демократов. Список большевиков даже не стали обсуждать.
Митинг закрыли.
— Мы хотим, чтобы по закону, — раздавалось из толпы уходящих солдат. — Беспорядков нам не нужно
*
— Пойдем в очко играть, — после ужина предложил солдат Дума, сожитель Гончаренко по палате.
— А что это такое очко?
— Да в карты… В двадцать одно. Очень интересно.
— Не люблю я играть, да и денег нет.
— Ха-ха-ха, — засмеялся Дума, причем тупое лицо его, низколобое, с выражением смекалистой хитрецы
украсилось улыбкой до ушей. — Теперь, брат Гончаренко, — слабода. Деньги надо уметь достать… Ха-ха.
Солдат Дума и раньше привлекал к себе внимание Гончаренко. В госпитале он жил уже давно. Был он
контужен в спину глыбой земли месяцев шесть назад, но как только приближался срок его выписки из
госпиталя, он неизменно заболевал то галлюцинациями, то нервными припадками, и комиссией снова
оставлялся на излечение. Болезнь его была сильно похожа на притворство, тем более, что он частенько бывал
крепко пьян. Был он парень крепкий, здоровый, с румянцем во всю щеку. Второе, что всегда поражало в нем, —
это баснословное для солдата богатство, которое у него невесть откуда появлялось. Не понимал Гончаренко,
откуда доставал Дума то сотни керенок, то золотые часы, то кольца с драгоценными каменьями. Знал
Гончаренко, что Дума любил азартную карточную игру и неизменно проигрывал в карты все эти таинственные,
сокровища.
— Ну, пойдем, что ли. Я тебе денег дам. Выиграешь — вернешь. Не выиграешь — бог с ними. Не в
деньгах счастье. А ты парень хороший. Не жалко.
Гончаренко ваял у него одну сороковку, и они сошли вниз во двор.
— Где играешь-то? Ведь запрещено в госпитале играть.
— Эх, друг, — философски заметил Дума, — кому и запрещено, а умному человеку везде и все можно. А
играть будем мы у одной сиделки, — здесь живет. Моя кума она… Ха-ха-ха!
Когда они подходили к дверям в подвальное помещение госпиталя, Гончаренко не вытерпел, спросил:
— А скажи, Дума, откуда у тебя такие богатства?
— Э, сразу много будешь знать — состаришься, — ответил Дума и, помолчав, глубокомысленно добавил:
— Партейный я. Вот откуда. У меня мандат от агитационной комиссии — как уполномоченный. Да об этом как-
нибудь поговорим.
Гончаренко недоумевал.
В самом конце подвала они вошли в маленькую клетушку и, пройдя через нее, очутились в большой
светлой комнате, довольно прилично убранной в ковры, мягкую мебель, кровать с никелевыми украшениями. В
комнате находилось восемь человек. Они сидели за большим круглым столом, на котором, брюзжа и фыркая
паром, сиял красной медью самовар, и пили чай.
Среди мужчин, одетых в солдатские костюмы, сидели две женщины. Одну Гончаренко знал хорошо. Это
была сиделка Маня, до последних дней выказывавшая ему исключительную заботливость и внимание. Завидев
Гончаренко, она весело засмеялась и подбежала к нему.
— Вот и хорошо, Вася, что вы пришли, — давно бы надо.
Стоявший возле Дума сказал:
— Это она, Марусечка, просила, чтобы я привел тебя… Эх, цыпка!
Маруся раскраснелась. А Гончаренко, несколько смущенный, оглянулся вокруг.
Из-за стола поднялась другая женщина, пухлая, с красным лицом; улыбаясь, она подошла к ним.
— Вот и другие гости. А мы-то умаялись, дожидаючи вас. Садитесь чай пить.
— Не хотим чаю, кума, — снисходительно сказал Дума, звонко похлопывая ее по жирному бедру. —
Освобождай стол да в картишки поиграем. С тем и пришли.
— Все в картишки да в картишки. Проиграешься опять, Думыч.
— А тебе что?
— Хоть бы подарочек какой сделал.
— Подарочек. Мало те подарков. Ах ты, жаднюга.
Женщина, скрестив на полной груди свои руки, с гневным лицом хотела что-то возразить ему, но Дума
помешал:
— Ишь ты! Закобенилась. Небось, кума, не забыл я тебя. Вот тебе сто рублей, чтобы выпивка была, и
колечко от меня в подарочек, коему цены нет.
С этими словами Дума полез рукой за пазуху своей франтовской гимнастерки, извлек оттуда завернутые в
тряпицу два массивных золотых кольца, украшенных большими драгоценными камнями, золотые часы с
большой цепью. Выбрал одно кольцо, что было покрупнее, и бросил его ей. Женщина на лету схватила кольцо,
тут же надев его на мизинец. А Дума из карманов шаровар вынул большую пачку керенок, в которой почти
исключительно были сороковки и только одна-две двадцатки. Взял три сороковки и передал женщине.
— На, Василиса, достань спирту.
Компания ожила. Женщина куда-то скрылась. В соседнем чулане послышался стук и звон стекла. Потом
женщина вернулась в комнату с двумя четвертями, наполненными светлой жидкостью.
— Двери закрыла? — озабоченно спросил Дума.
— Закрыла, куманек.
— Ну, садись, братцы. Перед картишками пропустим по одной.
Самовар убрали, а на его место поставили на стол обе четверти.
Забулькало вино, наливаясь в стаканы. Когда стаканы наполнились и руки присутствующих потянулись к
ним, Дума, стукнув по столу кулаком, заявил:
— Стой, братишки. Спиртягу купил я? Так. Если я обыграю вас, угощение за мой счет. Но если кто
другой выиграет, за его счет. А мне, стало быть, заплатит сотню. Согласны?
— Согласны… Не тяни, — хором ответили мужчины.
— Ну, за наше здоровье и за успехи. Ха-ха-ха, — сказал Дума, подняв стакан.
Все чокнулись и выпили, не исключая женщин. Гончаренко с удивлением посмотрел на Марусю, которая,
не поморщившись, залпом осушила чайный стакан крепкой, как спирт, кишмишовой водки. — Сам же он только
пригубил стакан. Заметив, что Гончаренко не выпил своей порции, Дума запротестовал.
— Пей, друг. Так не годится. Что ты, баба, что ли? Вон барышни наши и те вылакали.
Как Гончаренко ни отказывался, его все-таки принудили выпить остаток. С отвращением Гончаренко
проглотил огненную жадность. Он не любил пить вообще. К тому же, когда пил, то закусывал. Но
присутствующие, даже женщины, пили водку, как воду, и не думали закусывать.
— Ну, будет пока, — заявил Дума тоном хозяина. — Начнем игру.
Стол быстро освободили от стаканов и бутылей. Василиса достала из-под перин кровати три
истрепанных колоды карт. Все уселись вокруг стола. Каждый достал деньги. И у всех, за исключением женщин
и Гончаренко, их оказалось по толстой кипе. Мужчины закурили папиросы.
Гончаренко посмотрел на Марусю. Она уселась рядом с ним. Лицо ее, раскрасневшееся, с сияющими
синими глазами, светилось какой то странной удалью и мальчишеским задором.
— Вместе будем играть, Васенька, — говорила она, прижимаясь своей горячей ногой к его ноге.
Гончаренко вспыхнул. Он давно не знал женской ласки и тела. Кровь застучала ударами.
— Эх, сколько денег у всех, а у меня нет.