Страница 18 из 96
способствует победоносному окончанию войны. Тогда оно законным путем, через народных вождей и героев —
господ. Милюкова, Гучкова, князя Львова и других достойных сынов России — законно отстранило царя от
престола и временно взяло власть в свои руки, так как великий князь Михаил, которому царем было законно
предложено занять престол, тоже на основании закона воздержался от этого вплоть до выявления воли народом.
Вы видите, что весь ход событий, вплоть до выделения из Государственной думы Временного правительства,
взявшего на себя всю тяжесть управления страной, подарившего народу русскому свободу, является вполне
законным.
Отменив рабское чинопочитание, правительство тем самым уравняло всех в правах, но и возложило на
всю свободную страну еще больше обязанностей и ответственности.
Вы, герои, что проливали свою кровь там… на фронтах, не щадили своих жизней во славу родины,
понимаете, как никто, что война должна быть доведена до победного конца, иначе свобода будет уничтожена в
один миг, и не видать народу светлой жизни.
Вот что хотел я сказать вам по поручению своей партии. Не верьте демагогам, натравливающим одну
часть народа на другую; не верьте тем предателям, которые агитируют на противозаконное прекращение войны,
за позорный мир и за войну гражданскую. Не верьте этим иудам, за тридцать сребреников продавшим страну и
свободу немецкому кайзеру. Для них та святая кровь, которая была пролита вами на полях сражения, ничто.
Прочь с дороги — скажем мы им, как один человек. И тогда мы поступим с ними по закону.
Да здравствует же, господа, свободная Россия, да здравствует Временное правительство, да здравствует
война за свободу до победного конца!
— Ура!
Гром аплодисментов, выкриков заставил, казалось, колебаться госпитальные стены. И долго не
прекращался этот шум, напоминая собой дикий вой урагана.
— Да здравствует война до победы!
— Долой предателей!
— Урра, урра!
— Да здравствует Временное правительство!
Наконец шум притих, и снова председатель, пощипывая свои английские бакенбарды, выступил вперед и
громко сказал:
— Слово предоставляется представителю социал-демократической партии, господину Драгину.
Один из штатских, стоявших в числа членов президиума на трибуне, выступил вперед, громко
откашлялся и зычным голосом начал говорить:
— Товарищи! Мы, социал-демократы большевики, которых с этой трибуны только что обвиняли, как
предателей…
— Долой, — заревело несколько десятков голосов.
— Мы заявляем, — не смущаясь продолжал оратор, — мы заявляем, что война, которую хотят
продолжить до победного конца, — преступная война.
— Долой!
— Убирайся вон! Долой его!
— Убрать предателя! — неслись громкие выкрики.
— Мы выступаем против войны потому, что она не в интересах рабочих и крестьян, а в интересах
капиталистов и помещиков. Поэтому мы говорим: — долой империалистическую бойню…
Вслед за этими словами тысячная толпа, наполнявшая двор, разразилась бешеным криком.
— До-ло-й! До-ло-ой!
— Предатели, изменники!
— Немецкие шпионы!
— За что же кровь-то мы проливали!
— За что страдали!
— Долой! Бить их!
— Они-то на фронте не были!
— Наши раны и страдания для них — наплевать!
— Окопались! Тыловички!
— Мы за оборону, а не за немецкого кайзера!
— Убирайся с трибуны!
Минут десять длился этот невыразимый шум, подкрепляемый взмахами сотен рук. Тысячи кулаков
грозили оратору, а он стоял молча, внешне спокойный, и выжидал.
Председатель несколько раз подбегал к нему, говорил что-то, то показывая на небо, то на толпу,
размахивая руками. Но оратор, казалось, не слушал его. Наконец большинство митинга, побежденное его
спокойствием н выдержкой замолкло. Тогда оратор, как ни в чем не бывало, продолжал свою речь.
— Помещики и капиталисты, фабриканты и заводчики захватили сейчас власть в свои руки. Достаточно
указать вам на капиталиста Родзянко или Терещенко, имеющих сотню тысяч десятин земли и миллионы рублей.
Они рабочим лицемерно обещают улучшение где-то потом, а пока выжимают все соки, хотят содрать десять
шкур. Крестьянам они обещают землю, да только за выкуп. Знают они наверняка, что у крестьянина никогда не
наберется денег, чтобы выкупить землю.
Мы же говорим: — мир солдатам, землю крестьянам бесплатно, как истинным хозяевам земли. Мы
против выкупа. Фабрики и заводы созданы руками рабочих. Капиталисты, боясь революции, сознательно
разрушают промышленность, чтобы нищий и разоренный рабочий класс поставить на колени. Но этому не
бывать. Рабочие должны всюду выставить свой контроль над производством и помешать капиталистам —
Львову и другим — разгромить революцию. Революция только началась. Да здравствует пролетарская
революция! Да здравствует союз рабочих и крестьян! Долой капиталистов, долой Временное правительство,
долой империалистическую войну!
Выкрики во время речи оратора то усиливались, то уменьшались, не прекращались ни на минуту. Но
когда он сказал последние слова, шум и рев настолько усилились и продолжались так долго, что даже оратор
махнул рукой и скрылся в толпе членов президиума.
Гончаренко сидел, слушал, ему было досадно, что оратору-большевику не дали договорить речь. Он
нутром вдруг почувствовал какую-то большую правду, скрытую за словами оратора-большевика. Но он также
хорошо понимал настроение раненых и больных солдат, заполнявших двор. Столько лет мучений, страданий,
скотской жизни во имя войны, теперь ранение, калечение, и вдруг выходит штатский оратор и заявляет, что все
это было не нужно, глупо и что их одурачили.
Гончаренко посмотрел на Удойкина. Тот сидел на выступе стены, как изваяние, с покрасневшим, медным
лицом. Поймав взгляд Гончаренко, он довольно громко, покрывая шум, произнес:
— Нашему брату не дают, черти, говорить. Оборонцы проклятые.
И в этих словах, сказанных сгоряча, снова уловил Гончаренко частицу все той же, пока недоступной ему
в целом огромной правды. Точно правда эта в виде большой прекрасной птицы билась где-то за стенами этого
огромного дома мук и страданий, силясь ворваться сюда и показать себя людям. Он даже, казалось, слышал
шум ее крыльев и грозный орлиный клекот, но видеть, представить ее не мог.
Следующее слово взял себе неизвестно откуда появившийся крестьянин в дырявых сапогах, в поддевке, в
картузе. Взойдя на трибуну, он истово перекрестился, поклонился во все стороны и сказал:
— Мы как крестьяне, хоча и молокане и живем в Азии… но имеем свои интересы… И вот поделюсь я с
вами, товарищи защитнички наши… Сам был солдатом и знаю вашу горькую жизнь. Токо ж, товарищи, тяжело
деревни тепереча. Страсть, как тяжело. Мужиков нету. Австрияки и ерманцы супротив нашего брата-
крестьянина никуда не годятся. Бабы замаялись… Опять же земли нету. Вот господин офицер говорил за
войну… по закону усе… И земля по закону — за выкуп… Нет… Не по-нашему. А по закону все выходит так.
Нам не на пользу выходит. А я вот что скажу, братцы-товарищи. Нам, которые крестьяне, нужны другие
приказы. Вот что скажу я, товарищи. А что война — то лучше бы, братцы, мир был. Чего нам в ней-то. Один
разор да налоги. Вот и весь мой сказ… А вам видней… потому мы серы.
Крестьянин при неодобрительном молчании сошел с трибуны и стал неподалеку от Гончаренко.
После крестьянина говорил председатель митинга. Он доказывал, что война нужна. Что для успешного и
быстрого окончания ее нужны усилия всего народа. Что землю крестьяне получат только за выкуп, так как
обижать никого не следует. Что рабочие бунтуют потому, что несознательны. Что большевики — предатели
революции. В заключение он воскликнул: