Страница 4 из 7
Повелительно звучали эти слова в ночной мгле, и солдаты, прислушиваясь к голосу своего любимого генерала, показывали чудеса храбрости. Туртукай был взят. Сам Суворов был поражен этой удачей.
«Слава Богу, слава вам, Туртукай взят, и мы там», – писал он в донесении к командующему войсками Румянцеву.
Екатерина II
Но ему недешево далась победа. Раненый бок ныл и болел, ко всему этому присоединилась лихорадка. Он уехал в ближайший город лечиться, но, узнав, что начинаются опять дела и он нужен для новых атак, он вернулся к войскам, хотя ездить верхом не мог. Два солдата водили его под руки в бой, приказания он отдавал тихим голосом офицеру, и тот командовал за него войсками. Но силен был дух в нем. Он помогал преодолевать болезнь и слабость. В конце боя Суворов уже сидел на лошади и направлял войска, куда нужно. Где был Суворов, там была победа, и слава его начинала расти. Никому не известный офицер, он дослужился до видного положения и скоро стал известен императрице Екатерине II…
Истинная слава не может быть оценена: она есть следствие пожертвования самим собою в пользу общего блага.
Усмирение пугачевского бунта. Как Суворов учил солдат
В это время в Заволжском крае появился донской казак Емельян Пугачев. Он называл себя мнимоумершим императором Петром III. К нему стали приставать злоумышленники, и в скором времени по всему Заволжью поднялся мятеж. Разбойники нападали на помещичьи усадьбы, жгли их, вешали хозяев, а крестьян, которые не соглашались идти с ними разбойничать, заковывали в цепи. Мятеж дошел до такой степени, что нужно было посылать войска. Войска эти должны были двигаться весьма быстро, чтобы настичь мятежников и поймать самого Пугачева. Вот тут-то и вспомнили про Суворова.
Быстро собрался Суворов в путь и налегке примчался на Волгу. Пугачев, уже раньше расстроенный русскими войсками, под командой Михельсона, ушел за Волгу. Но это не остановило Суворова. С небольшим отрядом переправился он в киргизские степи и бросился в погоню за Пугачевым. У его солдат не было хлеба – Суворов приказал убить быков, посолить и засушить их мясо на огне и заменять им хлеб. Он шел днем и ночью. Шел без дорог. Днем определяли путь по солнцу, ночью шли по звездам. Но как ни торопился Суворов, нагнать Пугачева ему не удалось. Он был в 50 верстах от ночлега разбойников, когда узнал, что товарищи Пугачева изменили ему и, связав, выдали его полковнику Симонову. Суворов нашел его в цепях. Он приказал сделать громадную клетку и в этой клетке на крестьянской подводе повез Пугачева. Но разбойник очень волновался в клетке, тогда пришлось его посадить вместе с 12-летним сыном его на телегу и везти, связанного по рукам и по ногам. Суворов неотлучно находился при этой телеге и стерег разбойника, так как у Пугачева были товарищи, которые могли его освободить.
Неутомимость Суворова была выше сил человеческих, и начальство его не оставило. Теперь всюду, где нужны были решительность и быстрота, вызывали Суворова. Его послали усмирять башкиров, волновавшихся на юге, ему давали все трудные поручения, связанные с большими передвижениями.
Но южный край был умиротворен, и Суворову нечего было делать там, а без дела он скучал и просил, чтобы ему опять дали солдат в командование.
Наконец в 1786 году он получил в командование войска, расположенные в Кременчуге. Он опять сошелся с солдатами, которых любил больше всего, и опять стал готовить их для войны.
Он заботился и об одежде, и о выучке солдат, и дивизия его представилась императрице в образцовом порядке. Императрица обратила внимание и на небольшого седого уже генерала, который ею командовал. Но еще негде было развернуться Суворову во всей его славе. Ему нужны были войны.
Как легко кажется на первый взгляд – быть генералом и командовать войсками! А между тем военное дело – едва ли не самое трудное. В пылу боя, когда кругом падают убитые и раненые, взрываются гранаты и свищут пули, нужно отдавать приказания и угадывать, куда хочет кинуться противник или где он ослабел. Нужно приучить солдат к своему голосу, нужно заставить их так полюбить себя, чтобы они всюду шли по одному приказанию. Когда все волнуются и бегут, когда кругом льется ручьями кровь, надо говорить так спокойно, как будто бы это было в хорошем саду в ясную погоду и далеко от войны. А это не легко дается. Не всякий бывает спокоен в решительные минуты, не всякий может успокоить солдат.
Суворов мог это сделать. Он не боялся смерти, он был храбр. Солдаты любили его и верили в него, и учил он их так, что ни большие переходы, ни турецкие пули не казались им страшны. Задумаются солдаты, а он станет шутить с ними, споет им песню, заговорит о родной деревне, глядишь – и незаметно под шутки своего генерала солдаты отмахают верст десять и не устанут.
Другой раз на походе присядет Суворов к солдатскому котлу поесть с солдатами их щей и каши, да еще и похвалит. «Помилуй Бог, – скажет он, – как хорошо!»
И от похвалы этой солдатам покажется, что и действительно хороши их щи и вкусна их каша, и веселее станет им на привале.
С такими солдатами, которые любят и верят своему генералу, можно делать прямо чудеса, да Суворов и делал их, особенно на второй войне с турками, когда он командовал уже целым отрядом войск.
Суворов защищает Кинбурн от турок
Турки не исполняли договоров, заключенных после первой войны, той самой, в которой Суворов отличился взятием Туртукая. Были турки недовольны и тем, что русские заняли Крым и приблизились к Черному морю, которое омывает и турецкую землю. К тому же они знали, что русские к войне не готовы, и им казалось, что теперь победа будет на их стороне. У турок были хорошие мачтовые корабли, на которых они могли подплыть к русской земле, мы же почти не имели здесь кораблей. На самом берегу моря, на длинной косе, у устьев Днепра лежала крепость Кинбурн. Она была плохо выстроена, стены ее можно было легко перелезть, а между тем для нас она имела громадное значение.
Она близко подходила к важной турецкой крепости Очакову, и потому туркам очень хотелось овладеть Кинбурном.
Войсками, расположенными в Кинбурне, командовал Суворов. Ему некогда было их обучать, он все время был занят постройками укреплений, подвозил пушки, устраивал валы, из-за которых было бы удобно обстреливать турок.
А турки не дремали. Осенью 1787 года они подошли на множестве больших кораблей к Кинбурну и стали его обстреливать. Русские корабли были небольшие и потому не могли помешать туркам приблизиться к нашей крепости.
Первого октября на заре турки усилили свой огонь с кораблей и начали подходить к Кинбуриской косе с двух сторон. Суворов по случаю праздника Покрова Пресвятой Богородицы вместе со всеми офицерами находился в церкви. Между тем турки начали высаживаться с кораблей на косу и собираться верстах в двенадцати от крепости. Оттуда прискакал казак и доложил адъютанту Суворова, что турки показались на берегу. В страшной тревоге адъютант пошел к Суворову и сказал об этом ему.
– Отнюдь не стрелять ни из пушек, ни из ружей и ничем не препятствовать высадке турок, – сказал Суворов и продолжал молиться.
Но не прошло и часа, обедня приближалась к моменту выноса Святых Даров, как Суворову снова доложили, что турок собралась громадная сила, что они для укрытия своего роют ровики, а в море вбили сваи, за которыми могут укрыться.