Страница 7 из 7
«Сераскиру, старшинам и всему обществу.
Я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление для сдачи – и воля; первые мои выстрелы – уже неволя. Штурм – смерть. Что оставляю вам на рассмотрение».
Ф. Усыпенко. Штурм Измаила
Турки, прочтя это письмо, говорили: «Скорее Дунай остановится в своем течении и небо обрушится на землю, чем сдастся Измаил».
Сераскир на другой день ответил длинным письмом, в котором просил перемирия на 10 дней, если же Суворов не согласен, готов защищаться.
Суворов ответил: «Получив вашего превосходительства ответ, на требование согласиться никак не могу, а против моего обыкновения, еще даю вам сроку сей день до будущего утра на размышление».
Ответа утром 10 декабря не последовало.
Тогда Суворов занялся подготовкой к штурму.
– Сегодня молиться, завтра учиться, послезавтра – победа либо славная смерть, – объявил он своим генералам.
В эту ночь никто не ложился. Суворов то и дело обходил лагерь, подходил к группам солдат, которые сидели у костров.
– Какой полк? – бодро спрашивал он.
– Апшеронский, ваше сиятельство, – отвечали солдаты, вставая.
– А, помню, помню, – говорил Суворов, – в Турции, кажись, не первый раз воюем. Славные люди, храбрые солдаты! Тогда они делали чудеса, а сегодня превзойдут сами себя
– Постараемся, – гудели солдаты, а Суворов, в треугольной шляпе и шинели, шел дальше.
– Какой полк? – слышался в ночной темноте снова его голос.
Солдаты отвечали.
– Ну, что, братцы, возьмем завтра крепость, а?
– Постараемся…
– Нет, какова крепость-то, братцы, а? Стены ее высоки, рвы глубоки, а все-таки нам нужно взять ее. Матушка-царица приказала, и мы должны ее слушаться.
– С тобою, наверное, возьмем, – дружно отвечали солдаты.
А он шел дальше. Каждому нашел он что сказать, каждого ободрил и вдохнул уверенность, что крепость будет взята.
Накануне, 10 декабря, весь день с обеих сторон палили пушки, а в полках читали следующий приказ Суворова: «Храбрые воины! Приведите себе в сей день на память все наши победы и докажите, что ничто не может противиться силе оружия российского. Нам предлежит не сражение, которое бы в воле нашей состояло отложить, но непременное взятие места знаменитого, которое решит судьбу кампании и которое почитают гордые турки неприступным. Два раза осаждала Измаил русская армия и два раза отступала; нам остается в третий раз или победить, или умереть со славою».
В 3 часа пополуночи, 11 декабря 1790 года, по первой ракете войска оставили лагерь и направились к крепости. Густой туман закрывал все предметы. В нескольких шагах ничего не было видно. Слышался только равномерный шорох ног войск, подвигавшихся к крепостным стенам.
Но вот турки, которые с таким же напряжением ожидали штурма, заметили русские войска, и гром 250 пушек с крепости и 500 кораблей, стоявших подле Измаила на Дунае, сразу нарушил торжественную тишину. Казалось, что небо запылало. Посыпались светящиеся снаряды, засвистали пули – крепость ожила. Но наши колонны будто и не видали турецких батарей. Каждый делал свое дело. Одни спускались в ров, другие устанавливали лестницы, третьи, с ружьями наперевес, лезли на городские стены. На первых же турки бросились со всех сторон. Они рубили саблями, кололи кинжалами и старались сбросить русских с вала в ров.
Труднее всех было казакам. Они бросились на штурм с одними только пиками и кололи ими турок. Турки окружили их и многих успели перебить. Увидав, что большая часть их офицеров перебита, казаки на секунду приостановились. Но тут выбежал вперед их командир Платов и крикнул: «С нами Бог и Екатерина! Братцы, за мной!» Казаки удвоили свое усердие и ринулись на турок.
Светало. На каждой улице крепости шел бой. Русские ввезли артиллерию и громили картечью по улицам. Повсюду лежали трупы.
Проезжая мимо одной крепости в Финляндии, куда Суворов отправлен был для осмотра и укрепления российских границ, спросил он у своего адъютанта: «Можно ли взять эту крепость?» «Какой крепости нельзя взять, – отвечал адъютант, – когда взят Измаил». Суворов замолчал и, подумав несколько, сказал с важностью: «На такой штурм, как измаильский, можно пускаться только один раз в жизни!»
Остатки турецких войск пытались отбить крепость обратно, но русские уже утвердились в ней. Там и там пылал пожар. Солдаты вбегали в дома, но обгоревшие полы проваливались, и они падали в погреба. Пощады не было никому. Даже офицеры не могли остановить кровопролития. К четырем часам пополудни стало ясно, что крепость покорена окончательно. Теперь шел лишь грабеж и убийства.
Турки потеряли 26 тысяч убитых, 9 тысяч взято в плен, 265 пушек, 3 тысячи пудов пороха, 20 тысяч ядер и до 400 знамен было забрано в крепости. Эти знамена и сейчас можно видеть в Петропавловском соборе, и на многих из них сохранились следы окровавленных рук.
Не было победы славнее этой. Солдаты три дня грабили город, все вдруг разбогатели…
Один Суворов ничего не взял. К нему приходили полковники и генералы, приносили ему дорогие ковры, золотые кувшины и блюда и уговаривали взять.
– На что мне это, – говорил Суворов, – я и без того буду превыше заслуг награжден моею всемилостивейшею государыней.
Наконец ему отыскали чудного арабского коня. Его поседлали драгоценным седлом, надели на голову шишак из страусовых перьев и привели к дому Суворова.
Суворов вышел в своем стареньком плаще и сказал:
– Не нужно мне вашего коня. Донской конь привез меня сюда, донской конь пусть и увезет.
– Но теперь трудно ему будет везти ваши победы.
– Донской конь всегда выносил меня и мое счастье, – возразил Суворов и не принял коня.
Неизвестный художник. Г.А. Потемкин-Таврический
Он поехал к главнокомандующему Потемкину, и там они бросились друг другу в объятия.
– Чем могу я наградить ваши заслуги, граф Александр Васильевич? – спросил Потемкин.
– Ничем, князь, – отвечал Суворов с раздражением, – я не купец и не торговаться сюда приехал: кроме Бога и государыни, никто меня наградить не может.
Потемкин очень обиделся на Суворова и не представил его к высокой награде.
Войскам были даны медали. Суворов тоже получил медаль в память штурма Измаила, но чином генерала-фельдмаршала пожалован не был, а он рассчитывал на это…
Так кончилась для Суворова вторая турецкая война.
Дети Суворова
В часы битв, под огнем неприятеля, среди опасностей Суворов постоянно думал об одном дорогом ему маленьком человеке. Человеком этим была его дочь, его маленькая Суворочка, как он ее называл, – Наташа Суворова, 9 лет от роду она была отдана отцом в Смольный монастырь.
И как же боготворил ее, как любил ее Суворов, всю жизнь проведший с грубыми солдатами. После каждой битвы он писал своей маленькой Суворочке ласковые письма. Так, после Кинбурнской победы Суворов написал дочери:
«Будь благочестива, благонравна, почитай свою матушку, Софью Ивановну (начальницу института), или она тебе выдерет уши да посадит за сухарик с водицей… У нас драки были сильнее, нежели вы деретесь за волосы; а как вправду потанцевали – в боку пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили. Как же весело на Черном море!
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.