Страница 21 из 69
Прильнули к прицелам наводчики Титаренко и Абросимова замерли у окуляров наводчики других орудий.
Танки, между тем, понюхали-понюхали, двинулись дальше, прямо на батарею. «Вот она маскировка!» — с радостью подумал Пряхин, вспомнив, как ещё вчера требовал зарыться глубже и брустверы обложить дерном, — так, чтобы и с близкого расстояния не разглядеть батарею.
— Команду подайте, — тихо проговорил Касьянов.
— Какую команду? Ах, да...
Танки изменили направление и шли как бы стороной. Однако же приближались, подставляя бока под пушки. Касьянов, верно оценив ситуацию, сам скомандовал:
— Первому и второму орудию — по головному! Третьему — по среднему! Четвёртому — по заднему...
«Вот меланхолик! — ругнул себя Пряхин, — не смог вовремя...»
И немедленно подключился:
— Приготовиться!..
И когда дальномерщик доложил: «До головного восемьсот метров...», Пряхин скомандовал:
— Бронебойными, темп две секунды, — огонь!
Рявкнула батарея, и тотчас же вслед за первым залпом сотрясли воздух второй, третий, четвёртый, пятый...
И почти одновременно все орудия прекратили стрельбу. Пряхин не мог понять почему. Он же не давал команды...
Смотрел в бинокль и ничего не видел. Над батареей повисло облако дыма, оно уплывало вперёд и закрывало танки. Их не было видно.
Подошёл к Титаренко.
— Ну что? — спросил тихо.
— Танки горят, товарищ старший лейтенант. Наш загорелся первый.
Настя смотрела вперёд на облако и делала вид, что командира не замечает.
Пряхин на мотоцикле с двумя солдатами поехал к танкам. Один из них горел, два других, накренившись на бок, замерли. Владимир издали осмотрел их в бинокль. Признаков жизни никаких.
Солдат спрыгнул с коляски.
— Разрешите, разведаю?
— Идите, но будьте осторожны.
Солдат, оставшийся в коляске, сказал:
— Мозги у них сварились. От зенитного снаряда всегда так: если уж попал, считай, — всё: мозги набекрень!
Вспомнил Владимир, как в училище преподаватель говорил: «Страшна зенитная пушка и для танка: ствол у неё длинный, начальная скорость полёта снаряда около километра в секунду. Представьте, как почти пудовая чушка с такой скоростью может садануть с маху!..»
Вернувшийся солдат подтвердил:
— Покойники. Из носа и ушей — кровь, а в первом танке весь экипаж всмятку. Снаряд броню прошил.
Старший лейтенант приказал вытащить немцев и сложить у своих машин. Из их карманов извлекли документы, отстегнули кобуры с пистолетами, собрали автоматы, гранаты. Пряхин поднялся на головной танк, осмотрел в бинокль местность: до самого горизонта не было видно движения войск. Знать, далеко забежали танки боевой разведки.
В суматохе не заметили подъехавший со стороны батареи «виллис». Вместе с начальником штаба к танку подходил командир полка — грузный, седой, но с молодым и свежим лицом, майор Соболев. Пряхин, спрыгнув с танка, доложил:
—Товарищ майор! Пятнадцатая батарея подбила три вражеских танка!
— Молодцы! Хвалю батарейцев. Лихо вы их.
Прошёл к лежавшим рядком немцам, в раздумье постоял над трупами.
Кто-то из солдат сказал:
— Молодые ребята.
Майор обернулся, посмотрел строго.
— Пожалел врага! А промешкай вы минуту-другую, и тогда бы вашим матерям плакать. Пушки-то у них вон какие! Немного и нашим уступят.
Помолчал.
— Люди, конечно. Да ведь не звали мы их.
Отвел Пряхина в сторону, спросил:
— Где командир батареи?
— Не знаю, товарищ майор. Наверное, у себя. Танки-то неожиданно появились, чуть свет забрезжил.
— Ладно. — Командир полка крепко пожал офицеру руку.— Всех, кто отличился, срочно представьте к награждению.
Всю ночь зенитная батарея пробиралась на машинах по полям и просёлочным дорогам к железнодорожной станции Кочубеевка, а к утру прибыла на место, где ей приказано было занять огневую позицию.
Солдаты разбились по расчётам, вооружились лопатами. Особая команда была выделена в помощь девушкам-зенитчицам, которых на батарее тридцать — прибористки, разведчицы, связистки. У них масса приборов и аппаратуры, — всё это надо поглубже укрыть в траншеях, — а сверх того девушкам нужны просторные землянки, — без помощи ребят им не обойтись. И вот когда все солдаты, сняв гимнастёрки, принялись рыть окопы, из местного посёлка заявился паренёк и спросил «самого старшего командира»:
— А почему ты хочешь говорить с командиром? — обступили его солдаты.— У тебя есть от нас секреты? Может, это военная тайна, какую нам знать не положено?
Солдаты с любопытством оглядывали паренька. На нём были лохмотья, он был бледен и худ.
— Тебя как зовут? — спросил Касьянов. Он сам воспитывался в детском доме, и затрапезный вид мальчонки тронул его.
— Федька Ус, — ответил мальчик.
— Ус! — удивились солдаты.
— Ус, а безусый! Ты, верно, украинец, только у них такие странные фамилии. Вон у нас на батарее... ефрейтор Рябокляч, рядовой Серобаба...
— Фамилия как фамилия, — обиделся Федя. — И никакая она не странная!
— Ладно, — сказал Касьянов.— Хорошая у тебя фамилия. И нечего над ней смеяться.
Старший сержант строго оглядел солдат.
— Я тоже командир, — обратился он к парню, — видишь — у меня на погонах красные полосы. Рассказывай спою тайну.
— Не буду я тебе рассказывать, — замотал головой Фёдор.— Ты мне самого главного позови. У меня дело важное, — Федька Ус сурово сдвинул брови, напрягся.— Очень важное.
И тогда Касьянов послал наводчика орудия ефрейтора Канарейкина доложить командиру взвода.
Старший лейтенант явился тотчас же и очень рассердился, увидев возле орудия оборванного паренька. Назначенный недавно командиром, он хотел казаться строгим и говорил басом.
— Кто таков? Как попал в расположение огневой позиции?
Старший сержант, вскинув к козырьку руку, доложил:
— Федька Ус, товарищ командир! Имеет сообщить важные секретные сведения.
— Докладывай! — разрешил старший лейтенант и тронул рукой край пилотки, желая удостовериться, строго ли расположена звёздочка надо лбом.
Но Федька и не думал бояться грозного офицера: взяв его за рукав гимнастерки, потянул в сторону. И когда они были уже на порядочном расстоянии, горячо зашептал:
— Знаю, где летает немецкий самолёт! Он заявляется вечером, когда начинает смеркаться. Идёт низко, над самыми путями — вон там, где копна стоит. Не верите?
— Хорошо! — сказал командир.— Пусть только появится. Мы ему покажем, где раки зимуют!
Пряхин не видел тут никакой тайны и потому говорил громко. К тому же он и сам предполагал, что именно оттуда могут налететь вражеские самолёты: ведь там запад, и над путями им легче ориентироваться. «Где же тут секрет?» — говорил его насмешливый взгляд.
Федю это обидело. Он украдкой взглянул на солдат — не слышат ли они разговора? — и вновь зашептал:
— Вы ничего не знаете, а я знаю, потому как видел. Самолёт летает низко, и пушка его не берет. У ваших пушек ствол к земле не опускается.
— Вот те на! — взмахнул рукой Пряхин.— Он мне будет рассказывать, как стреляют пушки! Да ты откуда знаешь, как они стреляют?
— Тут до вас зенитка стояла. Лупит по самолёту, а снаряды верхом идут мимо цели. Фашист и летит себе спокойно, а как со станцией поравняется, — бомбы бросает. Эшелоны-то и горят.
Федя замолчал. На глазах показались слёзы. Всхлипнув, он добавил: Мамка моя на путях работала. Осколком её в спину ударило...
Помрачнел командир, брови насупил. Фёдора за плечо тронул и глухим, дрогнувшим голосом проговорил:
— Ладно, брат Фёдор, держись. Мы же с тобой мужики.
Захотелось помочь парню. «Вот вечером прикажу старшине подобрать ему... что-нибудь из обмундирования. Да консервы пусть ему даст. Ведь поди голодает».
— А папка твой где? Воюет, небось?..
—Папка тоже погиб. Похоронка ещё в прошлом году пришла.
И опять всхлипнул парень, плечи его стали вздрагивать. Он сжал кулаки и погрозил ими в сторону копны: