Адмирал Нахимов

иметь под своим начальством подчиненных, украшающих начальника

своими доблестями, выпала на меня.

Я надеюсь, что гг. адмиралы, капитаны и офицеры дозволят мне

здесь выразить искренность моей признательности сознанием, что,

геройски отстаивая драгоценный для государя и России Севастополь,

они доставили мне милость незаслуженную.

Матросы! Мне ли говорить вам о ваших подвигах на защиту

родного вам Севастополя и флота? Я с юных лет был постоянным

свидетелем ваших трудов и готовности умереть по первому приказанию; мы

сдружились давно; я горжусь вами с детства. Отстоим Севастополь,

и, если богу и императору будет* угодно, вы доставите мне случай

носить мой флаг на грот-брам-стеньге с тою же честью, с какою я носил

его благодаря вам и под другими клотиками; вы оправдаете доверие

и заботы о вас государя и генерал-адмирала и убедите врагов

православия, что на баст-ионах Севастополя мы не забыли морского дела, а

только укрепили одушевление и дисциплину, всегда украшавшие

черноморских моряков.

Прошу всех частных начальников приказ сей прочесть при

собрании своих команд.

Исправляющий должность командира

Севастопольского порта адмирал Нахимов

...Мы на-днях были обрадованы за нашего Павла Степановича

Нахимова: он за бомбардировку и вообще за защиту Севастополя

произведен в адмиралы. Нет ни одного черноморца, который бы в

душе не отдал справедливость нашему благородному и неустрашимому

Павлу Степановичу; теперь же тем более, потому что он один остался

из наших, который нас всех знает, и мы знаем его. Корнилова и

Истомина нет, и от этих трех наших начальников, которых любил

флот, остался только один Нахимов. По случаю своего производства

Павел Степанович отдал такой великолепный приказ, что я

принужден его тебе написать как образец благородства этого человека. Вот

приказ в подлиннике1:

...Каков приказ! Все он отдает нам, а себе не приписывает ничего.

Зато же и все мы давно ему желали этой награды, потому что Павлу

Степановичу мало всех наград за его теперешнюю храбрость и

деятельность. Все молят бога, чтоб он остался живым и невредимым.

Наши матросы чрезвычайно как любят его, и действительно он

сроднился с ними, потому что постоянно был в море. Одно только беда, что

он нисколько не бережет себя и ходит открыто по бастионам, хотя

его и просят все этого не делать, но он не слушает никого, а

суворовская пословица справедлива: что пуля дура; в самом деле, как-нибудь

может задеть его, а в его лета всякая рана, хоть и легкая для другого,

для него сделается трудною.

...Два дня сряду приходилось мне быть на печальных

церемониях; в первый — была панихида на могиле Истомина, по случаю сорока

дней со времени его смерти, а вчера был на похоронах одного из

своих товарищей, а именно, лейтенанта Бутакова, двоюродного брата

Гр. Ив. Бутакова; его ранило в правую ногу штуцерною пулей и, к

несчастью, слишком высоко, так что ему пришлось отрезать ногу, а

подобные раны чрезвычайно редко когда залечиваются. Пребравый и

превеселый был товарищ; он был прислан сюда из Балтийского флота

для практики и служил на нашем корабле, а потом был вместе с нами

в батальоне, откуда его взяли на батарею на другую дистанцию

несколько месяцев назад. Похороны были очень приличны; все

свободные от службы офицеры присутствовали, Павел Степанович нес гроб

до пристани, откуда мы повезли его на другую сторону бухты на

гребных судах. Приятно было видеть, что на похоронах простого

лейтенанта присутствует адмирал и не ради того, чтоб выставить себя,

а напротив, из участия к своей семье моряков. Я уверен, что никому

так не горько при виде убитого или раненого флотского офицера, как

Павлу Степановичу, который душою привязан ко всем нам...

...«Я вступил в город на третий день бомбардировки; представьте

себе, ка(гда услышал опять свист ядер, то стал гораздо покойнее, и мне

мой отпуск показался совершенным сном, потому что я увидел те же

лица и тот же Севастополь, какой я оставил несколько недель. Сперва

расскажу вам, как приняли меня мои начальники. Во-первых, я прямо

на перекладной явился к князю Горчакову, который, спросивши,

какими судьбами я прислан сюда, и узнавши, что я был уволен в отпуск

князем Меншиковым, велел мне обратно явиться в свой экипаж, От

него я отправился к начальнику штаба генерал-майору Семякину,

который долгое время со мной разговаривал и очень удивился моему

скорому возвращению; наконец, проговорив со мной около часа, он

отпустил меня, и, вышедши за дверь*, я слышал, как он хвалил меня

другому генералу. Уже поздно вечером я отправился к нашему

любимцу— Нахимову; он в это время находился у полковника Тотле-

бена, и я принужден был прождать его несколько часов в другой

комнате; наконец, когда он вышел, я к нему явился, и он вскрикнул от

радости. Первое, что он сказал, так это было: «Вы воротились из

отпуска, г. Лесли, очень рад, теперь хорошие офицеры мне нужны, и я

сделаю распоряжение, чтоб вас назначили на хорошую батарею».

Потом обратился к Тотлебену и сказал: «Каков молодец! Был в

отпуску и так скоро воротился назад, бравый офицер!» Потом он при

гласил меня ужинать к себе, и мы проболтали с ним до полуночи.

Смеясь, он сказал мне, что я опоздал всего только три дня, т. е, не

поспел к первому дню бомбардировки. Конечно, я ответил, что если

бы от меня зависело, то я бы непременно поспел во-время, но что

причиной этому дурная погода и лошади. Нахимов теперь сделан

командиром Севастопольского порта и главное лицо между флотскими

в Севастополе. Потом он меня отпустил, и я пошел на корабль спать.

На другой день я явился к своему экипажному командиру, и он гоже

обрадовался и удивился, что я приехал. Из всех этих приемов я

заключил, что все думали, что я воспользуюсь своим поручением и

пробуду дома несколько месяцев. Но вы знаете меня, чт1э я довольно

исправен по службе и опять также я фаталист и твердо верую в то, что

все, что ни делается, то к лучшему...

...Потеря наша гораздо меньше, нежели в первую бомбардировку;

много спасают теперь траверсы и блиндажи. Я могу вам верно сказать

потери флотских чинов за первые два дня, т. е. за 28 и 29-е числа, а

именно: в первый день 172 человека, а во второй — 190 человек.

Я видел это в рапорте у Нахимова. Это еще слава богу, потому что

неприятель выпускает страшное количество бомб и ядер. Первые две

ночи неумолкаемо бросали бомбы, и не было ни одной минуты, чтобы

в воздухе не рвалось несколько бомб, но теперь у них, кажется, запас

поистощился, потому что сегодня пальба слабее, но все-таки довольно

сильная. Кажется, офицеров флотских выбыло из строя до 10

человек, и все хорошие офицеры. Все думают, что бомбардировка

продолжится еще несколько дней и потом будет штурм, дай-то бог нам силы

отбить их. Войска идет к нам довольно, но поспеют ли они к штурму.

Впрочем, по моим расчетам, 2 полка должны быть в Севастополе

через 3 дня; авось до этих пор не будет штурма. Наши матросы,

несмотря на ежедневную убыль, нисколько не унывают духом. Когда

открылась бомбардировка, -to с двух редутов, на которых было жарче

всего, матросы просили офицера, который был прислан Нахимовым,

узнать, как там идут дела, поздравить Павла Степановича с открытием

канонады. Мне этот случай передал сам Нахимов. У нас здесь