Страница 25 из 53
давала ему повод вплести лишний лавр в свой венок.
На пути Дурова из Мадрида в Париж произошел инцидент, о
котором опять раструбили газеты. На одной станции по недосмотру
служителя раскрылась клетка, в которой находилось три сотни
крыс. Не трудно представить, что творилось в помещениях станции,
особенно в буфете, когда там появилась хвостатая стая. Крысы
взбирались на столы, хозяйничали на буфетных полках и, ощутив
свою безнаказанность, затеяли игрища на глазах перепуганных пас¬
сажиров. Началась паника... Но вот появился Дуров и заиграл на
дудочке призывную мелодию. Зверушки послушно собрались вокруг
хозяина, который стал хватать их за хвост и водворять обратно в
клетку.
Железнодорожное начальство хотело было наложить штраф за
причиненное беспокойство, но пассажиры уже смеялись над проис¬
шедшим и вступились за дрессировщика. Инцидент окончился бла¬
гополучно и только послужил тому, что имя «волшебника с дудоч¬
кой» липший раз замелькало в печати.
Заграничные гастроли Анатолия Дурова затянулись. Выгодные
ангажементы позволили ему купить дом в Париже, где он надолго
обосновался с семьей.
Отлично дрессированные животные и птицы занимали все боль¬
шее место в работе Владимира Дурова. В цирковых программах
появился номер — «Дуровская железная дорога».
Номер получил мировое признание. Появились даже плагиато¬
ры — верный симптом успеха.
«Дуровская железная дорога» начиналась за кулисами, прохо¬
дила по всему манежу. По рельсам катился маленький паровоз,
тянувший состав вагонов. Из паровозной будки выглядывала обезья¬
на-машинист, другая обезьяна — стрелочник — переводила стрелки.
Поезд встречал начальник станции — бульдог. Толпа пассажиров,
согласно своему «общественному» положению, занимала места в
разных вагонах. Породистые собаки усаживались в вагон первого
класса. Поросята и петухи — во второй класс, а морские свинки —
в третий. Длинноногий журавль, у которого не было денег на билет,
одиноко шагал по шпалам пешком...
Сцена комичная, но и не безобидная: Владимир Дуров наполнил
ее острым сатирическим содержанием.
Из-за кулис доносился пронзительный свисток паровоза. На ма¬
неже появлялся поезд. Верхом на паровозе восседал Дуров. Обра¬
тившись к публике, он читал монолог, в котором вышучивал мини¬
стра путей сообщения Хилкова (незадолго до того газеты раструби¬
ли о его рекламной поездке машинистом на паровозе):
Перед отходом поезда Дуров знакомил зрителей с пассажирами.
Утки, например, получили такую рекомендацию:
— Всем известные путешественницы — газетные утки.
Затем разговор заходил о багаже. Горшок земли сопровождался
репликой, намекавшей на крохотные крестьянские наделы:
— Это — крестьянам!
Веревки:
— Это рабочим — веревочные нервы...
Гнилая шпала:
— Инженерам!
Громадная дубина:
— Политический градусник...
Характеристику, связанную со злобой дня, получили и другие
багажные вещи. Так рваные штаны в заплатках, с вывороченными
карманами, символизировали министерство финансов. Почему-то
именно эта шутка вызвала негодование виленского губернатора.
Клоуна потребовали в канцелярию.
— Как вы смеете показывать на арене цирка рваные штаны,
называя их министерством финансов? — гневался губернатор.— Что¬
бы этих штанов больше не было! А если вы еще это себе позволите,
то будете высланы из города!
Дуров сделал покорное лицо и ответил:
— Слушаюсь! В следующий раз с вашего разрешения я буду
играть без штанов...
Губернатор оказался человеком с юмором: сдерживая смех, он
повернулся и ушел из кабинета.
Уж такова натура клоуна — не может не пошутить, едва к тому
представился малейший повод. Наверно, поэтому Владимир Дуров,
все более увлекаясь дрессировкой животных, оставался верен остро¬
му слову. Притом, как впрочем и его брат Анатолий, Владимир
Дуров использовал игру слов и каламбуры. Иногда явно преступая
пределы дозволенного цензурой, оба сознательно шли на риск.
Особенно это относилось к политической сатире.
Вряд ли Владимир Дуров не сознавал, чем могла обернуться
его политическая реприза, произнесенная в Михайловском манеже
в Петербурге. Ведь он иносказательно обозвал дураком самого царя.
Всякий знал, что полагается за оскорбление «особы» его император¬
ского величества да еще в форме, еле прикрытой фиговым листком.
Конечно, Дуров сознавал это, когда после разнообразной про¬
граммы с участием животных, показа комических фокусов рискнул
на такой номер:
— Я обладаю феноменальной силой пальцев,—обратился он к
публике.— Я могу гнуть подковы и ломать рубли.
Он вынул серебряный рубль и предложил удостовериться, что
это не оловянный, а настоящий, серебряный.
Желающие все проверять, убеждаться во всем лично, всегда
находятся среди зрителей. Нашелся такой охотник и на сей раз,
он взял протянутый рубль и, пыхтя, краснея, стал его ломать. Ста¬
рания его были напрасны.
Выдержав паузу, Дуров заметил:
— Не задерживайте публику, полно вам дурака ломать...
Гром аплодисментов покрыл эту фразу.
Когда клоун пришел разгримировываться в свою уборную, там
его уже ждал жандармский полковник.
— Что вы позволили себе сказать? — рявкнул он.
— Садитесь, пожалуйста... Что я сказал? Ничего не понимаю...—
Клоун сохранял самый невинный вид.
— Что вы сказали, показывая фокус с рублем?
— Полковник, в чем дело? Объясните мне...
— Полно вам-то дурака ломать! Потрудитесь не притворяться!
— Я вас не понимаю, полковник...
—- На кого вы намекали, когда сказали: «Довольно дурака
ломать»?
— Я намекнул? — бровь клоуна удивленно взметнулась.— Ага,
так вот на что вы намекаете. И вы, жандармский полковник, до¬
пускаете такую мысль! Я буду жаловаться на вас...
. Дуров смело подступил к полковнику, который счел за благо
ретироваться.
Тюрьма... Анатолий Дуров угодил за решетку по тому же обви¬
нению, из которого удалось выпутаться его брату,— за оскорбление
«его величества». Самого кайзера Вильгельма!
Случилось это почти невзначай на сцене берлинского Винтер-
гардена. Дуров приехал на гастроли, нисколько не замышляя пока¬
зывать антре политического характера. Но, что поделать, натура
артиста не выдержала — разве мог он упустить повод для острого
каламбура! К тому же самолюбие было задето...
Все началось в антракте. В ожидании своего номера Дуров
сидел в буфете с русскими друзьями. За их столик бесцеремонно
уселся немецкий полицейский. Снял каску, постучал ею, вызвал
официанта. Радушные русские решили смягчить его бестактность,
и Анатолий Леонидович даже протянул немцу бокал вина:
— Не угодно ли с нами за компанию...
Полицейский грубо отвел предложенный бокал и вместо бла¬
годарности изволил «пошутить»: «Их билль нихт, филейхт ир
швейн билль этвас», то есть «Я не хочу, но может, ваши свиньи
хотят».
«Дать ему по физиономии»,— было первой мыслью Дурова, но
он сдержался, чтобы необдуманно не ответить на оскорбление. Да
разве это проучило бы тупого полицейского? Ведь его выходка —
лишь отражение враждебности немецких милитаристских кругов
к России.
Звонок, призывавший продолжать представление, прервал назре¬
вавший скандал. Но буфетный инцидент принял неожиданный обо¬
рот. Под маской веселого клоуна Дуров скрыл негодование и горечь