Страница 91 из 132
А впрочем, спорили и ссорились мы и тогда, когда наши взгляды и принципы абсолютно сходились — в большом или малом.
Вспоминаю такой, можно сказать, анекдотический казус.
Было это во время одного из наших совместных пребываний в Железноводске.
Неожиданно возникла необходимость немедленно уехать, до окончания срока процедур. Осенью того года должен был состояться Первый всесоюзный съезд писателей, мы с Яновским — "презренные попутчики" — не были выделены делегатами с решающим голосом: я получил право "совещательного", а Юрий Иванович — вовсе никакого. Поэтому после нашего украинского съезда мы спокойнейшим образом отправились на Кавказ полоскать водичкой наши язвы желудка. Но вот вдруг в Железноводске получает Яновский телеграмму — не из украинского Оргкомитета, а из Москвы, от комиссии по организации съезда, — с приглашением быть… гостем съезда.
Юрии Иванович сразу заартачился: не поеду! Как это так — я буду только… гостем, когда делегатами с решающим голосом едут Антон Дикий, Кушнарев-Пример и другие, имеющие за душой по одному стишонку или одной-единственной неграмотной статейке!
Но через час чемоданы уже были упакованы, и оставалось раздобыть билеты. Дело это было нелегкое — ведь заказывать билеты на выезд с курорта надо было за две педели. Мы кинулись к дочери хозяйки нашей квартиры — она работала кассиршей на вокзале в Же-лезиоводске, где продавались билеты на поезда местного сообщения: Пятигорск — Ессентуки — Кисловодск. Она была молчаливо влюблена в Юрия Ивановича.
— Боже мой, для вас! — сказала она. — Только пообещайте мне, что в будущем году опять приедете…
Смотрела она при этом нежным взглядом на Юрия Ивановича.
Мы пообещали.
Она черкнула карандашиком по бумажке и протянула Юрию Ивановичу записку.
— За час до прибытия поезда дадите эту записочку кассиру на вокзале в Минеральных Водах — и можете быть спокойны: касса в каждом поезде имеет броню на два мягких или международных места для неотложных надобностей. Вот видите, в конце я тут делаю приписку: "Пользуюсь случаем и передаю через друзей мой тебе долг…"
При этом она мило улыбнулась:
— Вы понимаете? Ну, дадите там что-нибудь сверх стоимости билетов… Ну, червонец…
Через час мы были на вокзале в Минеральных Водах и стояли перед расписанием движения поездов. Поездов на Харьков и через Харьков было целых шесть, и все, один за другим, проходили вечером, до поздней ночи. Ближайший, как раз через час, был курьерским с международным вагоном и вагоном-рестораном. Ура!
Юрий Иванович протянул мне записочку:
— Вот записка, Юра. Кажется, окошко кассы как раз открывается. И никого перед ним нет. Идите скорее, а я тем временем закажу чай…
— А… а почему, собственно, должен идти я? — Я поглядывал на записочку косым взглядом. — Ведь уважаемая патронесса дала эту бумажку вам…
— Почему мне? Записка на нас обоих. А… а… брать билеты — это у вас лучше получается, — пошутил Юрий Иванович.
Но я не принял шутливого тона:
— У меня вообще несчастливая рука: в лотерею проигрываю, в карты не везет, когда собираюсь ехать — никогда билетов нет… Не хочу вас подводить…
— Ну что вы! — Юрий Иванович снова улыбнулся, по на этот раз вынужденной улыбкой. — Тут же проигрыша быть не может. Дело верное. Только надо прибавить сверх стоимости еще червонец…
— Ну вот и прибавьте. Вот вам червонец.
— Но почему должен идти я? — рассердился Юрий Иванович.
— А почему я? Если б не чувства к вам уважаемой патронессы, — теперь уже улыбнулся я, криво и язвительно, — то мы бы этой записочки не имели…
— Обыкновенная деловая записка!
— Интимная и доверительная…
— Ну знаете!
— А как же? Ведь здесь о взятке речь. С этим довериться можно только близкому человеку…
Юрий Иванович взвился:
— Вы говорите глупости!
— То же самое слышу и от вас…
— Это же бессмыслица!
— Абсолютно с вами согласен.
Юрий Иванович взмолился:
— Идите же, берите билеты! Видите, кто-то подошел к кассе? Заберет броню, и мы останемся без билетов…
— Поедем следующим поездом.
Юрий Иванович перешел на суровый тон:
— Юра, вы пойдете брать билеты?
Я тоже занял холодно-официальную позицию:
— Нет, Юра, это вы пойдете брать билеты.
Мы помолчали некоторое время, каждый сдерживая раздражение, потом начали сначала:
— Юра, идите брать билеты!
— Нет, Юра, идите вы брать билеты.
— Я не пойду!
— И я не пойду!
Словом, курьерский пришел, постоял пять минут и отошел — на Москву, на Харьков; были в составе мягкий вагон, международный, вагон-ресторан… Но мы так к кассе и не подошли и билетов не взяли. Мы сидели у столика, сердито молчали и хлебали холодный чай. Очередной поезд должен был быть через полтора часа. Двадцать девять минут мы промолчали, на тридцатой Юрий Иванович холодно произнес:
— Если вы все-таки собираетесь ехать в Харьков, то информирую вас, что через минуту открывается касса к скорому номер пять — тоже есть международный и вагон-ресторан.
— Вот и отлично. Берите международный, мы еще успеем поужинать в вагоне-ресторане.
Окошечко кассы открылось. Оно было в каких-нибудь десяти шагах от нас. Мы даже видели кассира: черный, усатый, с лысиной.
— Ну, Юра?
— Ну, Юра?
Кассир выглядывал из окошечка, к кассе не подходил никто: ведь все уезжающие из Минеральных Вод заказывают себе билеты заранее, броня существует лишь для неотложных надобностей. Неотложных надобностей сегодня не было.
— Вы пойдете брать билеты? — с тоской спросил Юрий Иванович, когда до отхода поезда оставалось пять минут.
— А почему бы не пойти вам? — И меня томила тоска.
Послышался свисток кондуктора, прогудел паровоз, и поезд двинулся.
Мы выпили еще по стакану чая.
Тяжелое молчание нарушил я — через час, когда оставался час до очередного, третьего, поезда — пассажирского: в нем тоже был мягкий вагон, только не было вагона-ресторана и шел он до Харькова на четыре часа дольше. Я нарушил молчание первым, потому что мне стало тревожно и вообще нехорошо: я знал тяжелый, упрямый характер Юрия Ивановича. Впрочем, и мой, оказывается, был не лучше. Я начал издалека:
— Вы, Юра, не собираетесь ехать на съезд в Москву?
Юрий Иванович пожал плечами:
— Посмотрю… Как выйдет…
— Но ведь вас приглашают гостем… За подписью самого Алексея Максимовича.
Яновский молчал.
— Съезд начинается послезавтра. Надо непременно завтра быть в Харькове — хотя бы сменить летний костюм на темный и взять чистые сорочки. И завтра же вечером выехать. Иначе ведь мы опоздаем!
— Вполне возможно.
Окошечко кассы открылось. Выглянул усатый кассир. Ему было скучно — никто не подходил за билетами: все знали, что билетов все равно нет, можно получить только по броне.
С перрона донеслось сообщение — поезд уже приближался.
— Юра, — примирительно сказал я, — может быть, вы все-таки пойдете?
Юрий Иванович тоже сменил гневные интонации на ласковые:
— Может быть, вы все-таки подошли бы, Юра?
— Понимаете, Юра, это, конечно, глупо, но я не могу… эти десять рублей…
— Я тоже не могу, — чистосердечно признался и Юрий Иванович.
— Что же нам делать?
Поезд подошел и отошел, Была уже ночь — после двенадцати перрон был почти пустой, закрывался и ресторан. Да и сколько же можно хлестать чай? Мы вышли из ресторана и стали прохаживаться по пустынному перрону.
Подошел четвертый поезд. Это снова был скорый — с международным вагоном, но без ресторана. Потом подошел пятый — почтовый, с мягким вагоном. Он тоже ушел.
А мы прогуливались по перрону. Шестой и последний в эти сутки должен был быть что-то в половине третьего, совсем под утро. Ноги у нас уже гудели, мы страшно устали, и настроение было препаршивое: на съезд мы уже, совершенно очевидно, не поспеваем и вообще на душе был горький осадок, как в гимназии после провала на экзамене.