Рассказ о непокое

Конечно, эти мои записи и непокой, что за ними стоит, ничтожны по сравнению с историческими социальными переломами, разительными идеологическими переменами или эпохальными сдвигами, — так сказать, пылинка в космосе. Но я взялся за рассказ о непокое — не моем личном: я позволил себе говорить о непокое целого литературного поколения. И поколение это — первое поколение нашей украинской советской литературы.

Вы правы: это может показаться претенциозным. Но я спешу оправдаться: я говорю не за всех или от имени всех, а — обо всех, и записываю лишь собственные восприятия, высказываю лишь свои личные взгляды и мысли. И, понятное дело, что я не в силах, да и не ставлю себе такой задачи — охватить и воссоздать весь процесс, сказать все и обо всем. Я касаюсь лишь части — маленькой части большого целого, пытаюсь воссоздать лишь какую-то долю, которая может стать штрихом в облике эпохи — эпохи в своем непокое и трудной, и прекрасной, и трагической, и благотворной.

Литература в эту пору знала и трудное, и прекрасное, и трагическое, и благотворное. Нельзя — было бы преступно! — предать забвению те события, тем паче — людей — творцов того времени! Без этого не просто "неполным", а неправдивым будет воссоздание хода событий, охват и осмысление литературного и вообще идеологического процесса целого полувека, что зачинал нашу жизнь, полувека, который, собственно, заложил основы нашего будущего. Это же — решающее полустолетие в истории нашего народа, во всей истории общественного движения; и литература, пускай малая, но часть этой истории.

Я хочу повторить еще раз то, с чего начинал книгу "Рассказ о непокое": нас, современников и участников первого зачина в величественном процессе становления и самоутверждения украинской советской литературы, сегодня осталось немного. С течением времени детали — иногда очень важные, драгоценные подробности, по тем или иным причинам не зафиксированные в истории литературы, — улетучиваются из памяти современников. Если б каждый из нас записал хотя бы часть, которую сберегла его память, — все эти записи вместе восстановили бы многое из ушедших в прошлое и полузабытых событий, а пытливому исследователю дали бы материал для постижения и осмысления целой эпохи, пускай только на литературном "абтайле". И не важно, что отдельные записи — как и эти мои — будут в какой-то мере субъективны: сопоставление разных субъективных записей, столкновение даже противоречивых взглядов и дало бы исследователю-историку возможность восстановить истину.

Я считаю: долг каждого из нас, людей того времени, — отложить на какое-то время другой творческий труд и — пока не поздно — записать все, что подскажет ему память, ум, сердце и совесть, о его жизни в общем литературном процессе и о его соратниках, друзьях и единомышленниках или оппонентах в творческих поисках.

И адресовать эти свои записи мы должны — в первую очередь — молодому поколению литераторов и читателей-книголюбов.

Я хочу обратиться к ним еще раз с теми словами, какими закончил первую книгу моего "Рассказа о непокое":

Мы — первые в том поколении двадцатых и тридцатых годов, годов начала — и путали, и ошибались, совершали оплошности и шли "не с той ноги": ведь были мы первые, и звучали еще в нас отзвуки минувших лет, тяготели над нами традиции и наследие предыдущих литературных поколений всех возможных формаций — революционных и реакционных, и передовых, и отсталых, и прогрессивных, и буржуазных. Но такими же неопытными — ибо тоже первыми — были и наши критики: в них также давали себя знать отзвуки минувших лет, над ними также тяготели традиции и наследие предыдущих литературных поколений разных формаций.

Пусть же наши общие ошибки и промахи не повторяют поколения младшие, идущие следом.

Двери в прошлое должны быть открыты — ведь двери в будущее мы распахнули широко.

Невозможно идти в будущее, не зная своего прошлого. И особенно внимательно следует приглядеться в прошлом к тому, что вызывает пересуды и кривотолки. Это — понятно каждому. И каждый, кто что-то знает, должен взять слово.

Вот зачем я и завел этот "Рассказ о непокое".

Было начало, было — десять лет спустя, было — двадцать, потом минуло и тридцать, и сорок, и пятьдесят.

Именно с этой высоты — теперь — и должно оглянуться назад.

1966–1968 гг. Киев.

Об авторе

Юрий Корнеевич СМОЛИЧ родился в 1900 году — на рубеже двух столетий. Его поколение росло и формировалось в эпоху бурных событий первой мировой войны, февральской и Октябрьской революций и гражданской войны. Отражение этих исторических вех читатель находит во многих книгах Смолича. Некоторые из них ("Детство", "Наши тайны", "Восемнадцатилетние", "Театр неизвестного актера") во многом автобиографичны. В романах "Мир хижинам, война дворцам", "Ревет и стонет Днепр широкий", "Рассвет над морем" автор широко использует фактический, документальный материал времен гражданской войны. Ю. Смолич всегда верен публицистической манере письма. Особенно это ощущается в его произведениях прямой политической направленности: романе "Сорок восемь часов", книге памфлетов "Суд идет", "После войны".

В выборе жанра писатель весьма разносторонен: он автор широких эпических полотен и научно-фантастических романов, романов сатирических и книг-воспоминаний.

В последние годы Смолич — один из старейших украинских писателей — обращается к мемуарам. В недавно вышедшей книге "Я выбираю литературу" писатель как бы суммирует жизнь своего поколения. В предлагаемой читателю книге Смолич запечатлевает образы-портреты своих современников и те сложнейшие идейнотворческие процессы, через которые прошли советская литература и театр в годы своего становления.

Характерная черта произведений Смолича — говорят ли они о современности или о днях прошедших — это то, что и людей, и события автор рассматривает с позиции наших дней.

Автор так определяет свою задачу: нельзя осознать современность и уверенно идти в будущее, не зная прошлого; для нашего современника не должно оставаться ничего неведомого или неясного в прошлом, не должно быть "белых пятен" в истории. Так писатель определяет свой долг перед поколением, приходящим на смену. Подобную позицию он занимает и в большинстве своих романов, повестей, и в произведениях других литературных жанров.

Почти все произведения Смолича переведены на русский язык, многие изданы за рубежом на иностранных языках.

Ю. Смолич удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда.

Комментарии

1

Так капсом выделено в оригинальной книге (прим. книгодела)

2

Почему-то так, а не отдельным разделом.