Рассказ о непокое

Я спал плохо — вокруг все прямо сотрясалось от храпа, — ранехонько выбрался во двор, сел под вишней и стал наблюдать, как один за другим выходили из дверей постояльцы — мужчины и женщины. Яновский не появлялся. Вышел, наконец, из директорской комнаты Дикий. Ему и вовсе вольготно ночевалось, но он немного смутился и сразу рассказал историю о том, как молодая директриса захворала и он должен был ухаживать за ней. А Яновского все не было. Я хотел пойти его разбудить, но Дикий меня удержал: Юрий Иванович человек больной, грех прерывать его сон…

Но через некоторое время явились уже и Муратов с Юхвидом, пора бы ехать, а Яновского все нет. Мы все-таки решили взять грех на душу и разбудить его.

Что ж тут долго рассказывать? Яновский давно уже не спал, но встать с постели и выйти из комнаты не мог: проснувшись, он увидел, что лежит… в женской комнате и вокруг на десятке коек просыпаются и одеваются женщины. Сконфузившись до смерти, а еще больше опасаясь гвалта, который подняли бы женщины, если б вдруг обнаружили, что к ним затесался неизвестный другого пола, — Яновский укрылся с головой одеялом и лежал тихо, стараясь и дышать по-женски, в ожидании, когда все обитательницы оденутся и выйдут, Но как назло, одна заболела и, должно быть, решила вовсе не вставать с постели…

Когда, хорошенько отругав Дикого и давясь от смеха, мы зашли в контору заезжего двора, чтоб расплатиться за ночлег, там нас ожидала еще одна каверза Дикого: в книге проезжающих Яновский был записан Сенекой, а я почему-то Перляшез.

— Зачем это ты? — удивились мы, никак не считая эту выдумку остроумной.

— А что? Пускай директриса гордится, какие люди у нее в заезжем ночевали. Надо же отблагодарить ее чем-нибудь за заботу о нас.

— О тебе, хочешь ты сказать? И ты думаешь, что директриса знает, кто такой Сенека и что такое Перляшез?

— А может, у нее дети будут учиться в десятилетке?

Словом, мы сели и поехали и ехали до самого Гадяча, где ждало нас очередное приключение, собственно, постигла беда: в баках нашей "Камо грядеши" не осталось бензина — проклятая машина пила его, как лошадь воду. Кончался, впрочем, бензин и в газике Муратова и Юхвида.

К счастью, при въезде в Гадяч мы увидели вывеску: "Автобаза райисполкома". Правда, упоминание о счастье вырвалось у меня явно преждевременно: в проходной автобазы нам объяснили, что бензин здесь за деньги не продается, "отпускается" только по распоряжению райисполкома. Тут же в проходной стоял телефон, и Дикий стал названивать в райисполком. Напрасно — дело было к вечеру, работа в райисполкоме закончилась, а дежурного на ночь, очевидно, не оставляли: телефон не отвечал.

Между тем надвигалась ночь, надо было думать о ночлеге, а "Камо грядеши" стоял с пустым баком.

— Что будем делать, Антон?

Дикий вышел из проходной и осмотрелся вокруг. Площадь перед автобазой была пуста, по ту сторону светились окна аптеки.

— Скажите, — обратился Дикий к какому-то прохожему, — не знаете ли, где тут поблизости есть телефон?

— Да вот же, — ответил прохожий, — на автобазе, у которой вы стоите!

— Нет, — сказал Дикий, — этот телефон нам не подходит. То есть я хочу сказать, он испортился. А где еще неподалеку есть телефон?

— Да вон там, в аптеке.

— Пошли в аптеку!

Мы с Яновским двинулись вслед за Диким — хоть размять затекшие ноги.

В аптеке Дикий снял трубку:

— Барышня, дайте, пожалуйста, автобазу райисполкома. Алло! Автобаза?..

В трубке ответил голос, принадлежавший тому самому человеку, с которым мы только что говорили в проходной автобазы.

Дикий сказал:

— К вам сейчас должны подъехать две машины: "фиат" из центра и сопровождающий газик… А? Что?.. Уже подъезжали? Как же вы проворонили! Ай-ай-ай!.. Что? Ах, еще стоят! Ну, очень хорошо! Немедленно заправьте обе машины — дополна — и запишите за АВД… Что?.. Ну, что вы, не понимаете? — возмутился Дикий и повторил еще раз, раздельно, нажимая на каждую букву: — А… В… Д…

Он положил трубку, провел пальцем под носом, глянул на нас с Яновским искоса, однако свысока, и вышел из аптеки.

— Пошли, пошли, нечего стоять, время дорого!..

Пока мы пересекали площадь, ворота автобазы уже отворились, и каши машины, одна за другой, въезжали внутрь.

— Антон, — робко спросил Яновский, — что это за магические буквы — "АВД"? Что-то вроде НКВД…

— Фью! — Дикий даже удивился. — Разве имеет значение, какие буквы? Лишь бы буквы! Тогда непременно произведет впечатление. Не может не произвести. Безотказно. Потому что народ уважает СНК! ВСНХІ НКШ НКЮ! НКВД! АВД!.. Ах, АВД? Что ж тут таинственного? Антон Васильевич Дикий — АВД. Каждому понятно, только думать надо!

Надо сознаться, что у Дикого вообще трудно было сразу распознать, где кончается ловкость и где начинается жульничество. А для циника, каким был Дикий, этой границы, пожалуй, и вовсе не существовало.

В Миргороде это нам стало особенно очевидно.

"Камо грядеши" окончательно сломался как раз на подступах к прославленному в истории литературы городу: перед знаменитой гоголевской лужей, превращенной ныне в не менее знаменитый курорт. Полетели, как говорят водители, рессоры на какой-то выбоине, что-то там такое случилось с "гитарой", и нужен был серьезный ремонт.

Начальство в Миргороде, однако, оказалось весьма радушным: в нашу честь дали банкет — под маркой встречи с местной интеллигенцией, для жилья отвели специальный дом для приезжающих в райком, ремонтироваться разрешили здесь же, в мастерской райисполкома.

Два дня — пока ремонтировалась машина — мы честно гостевали у радушных миргородцев, выступали на городских предприятиях, знакомились с людьми, на третий день назначили отъезд: "Камо грядеши" обзавелся новыми рессорами, новой "гитарой", еще чем-то новым… Словом, нас охватила паника: по предварительным подсчетам, ремонт влетел в такую копеечку, что, расплатившись, мы должны были прервать нашу поездку и возвращаться домой, на дальнейшее путешествие уже ничего не оставалось.

Но что поделаешь? Грустные, мы вышли в то утро из наших райкомовских апартаментов: машины уже стояли у подъезда — носами не на запад, куда вел наш маршрут, а… на восток, назад, в том направлении, откуда мы приехали, — надо было возвращаться в Харьков.

Провожать нас пришло все миргородское начальство: первый и второй секретари райкома, председатель райисполкома, зав, наробразом, еще кто-то из местных руководителей… Мы были очень тронуты радушием и приветливостью миргородцев, но… грустно было у нас на душе.

Пора и прощаться.

В эту минуту из конторы вышел директор райкомовской гостиницы и подал Дикому бумажку — счет за пользование комнатами в течение двух суток: какие-то там копейки. Дикий полез в карман за деньгами, а глаза его становились все шире и шире от страха: с другой стороны, из-за крыльца, со двора, где находились мастерские райисполкома, шел механик, производивший ремонт, и в руках у него… тоже белела бумажка: счет на рессоры и "гитару" — квитанция на все имеющиеся у нас в наличии деньги.

Первый секретарь укоризненно покачал головой, взял из рук заведующего гостиницей бумажку и молча передал второму секретарю… Это был исполненный достоинства джентльменский жест. В самом деле, разве пристало брать деньги, пускай даже и небольшие, с гостей?

В этот миг поравнялся с нашей группой и механик и тоже протянул свою бумажку.

Дикий взял из его рук счет — на сумму в несколько сот рублей — и так же молча, с достоинством, как только что первый секретарь, передал его… тоже второму секретарю.

Судите сами: находчивость это или наглость?

Естественно, что на наши (признаюсь, довольно вялые) протесты первый секретарь, радушный хозяин и джентльмен, к тому же не поглядев на счет, а значит, и не зная суммы, с достоинством отрицательно покачал головой.

Таков был Антон Васильевич Дикий. Подобных историй о нем можно рассказать десятки. Но это превратилось бы уже в его жизнеописание, а сие в мои планы никак не входит. Думаю, что рассказанных эпизодов достаточно, чтобы получить представление об этом окололитературном типе.