Рассказ о непокое

В моменты душевной откровенности — после чарки — Гарбуз признавался, что из-за этих минут — на трех извозчиках по Сумской — он, собственно, и работает администратором "Вапліте": большей услады для души он не знает.

Но в районной милиции уже хорошо был известен этот обычай Гарбуза, и с Николаевской площади Гарбуз попадал прямо в участок — платить штраф за нарушение правил уличного движения: ездить по центральной магистрали столицы шагом запрещалось. Деньги на штраф (бумажную пятерку) Гарбуз держал в руке — заранее приготовленные.

Там же, у отделения милиции, он расплачивался и с "Баньками", щедро давая "на чай".

Все свои дни — с утра до поздней ночи — Гарбуз проводил в Доме Блакитного. Он объяснял, что делает это для того, чтоб каждый член организации, если ему понадобится администратор, мог его немедленно найти по телефону. Но на самом деле это тоже нужно было Гарбузу "для души": он испытывал невыразимое наслаждение от того, что имел возможность находиться среди писателей, поздороваться с каждым, чем-нибудь услужить. А так как поручений у членов организации "почти никогда никаких не было, то и сидел Гарбуз в клубе без дела: раскланивался с писателями и читал книжку кого-нибудь из членов "Вапліте", — других книг Гарбуз не читал и других авторов не признавал писателями.

Впрочем, была у Гарбуза еще одна — внелитературная — страсть: он не мог пройти мимо похорон.

Если Гарбуз шел по улице и вдруг замечал или узнавал случайно, что в доме кто-то умер, он немедленно же заходил в этот дом и начинал… наводить порядок. С этой минуты родичи покойника могли уже ни о чем не беспокоиться: все хлопоты брал на себя Гарбуз. Он бегал в загс за выпиской о смерти, ездил на кладбище заказывать могилу, нанимал в погребальном бюро катафалк и покупал гроб, точно определяя разряд, по какому будут хоронить.

Потом он прибегал в квартиру умершего, укладывал его в гроб и принимался над гробом читать псалтырь, если родные покойника были верующие; если они были неверующие, Гарбуз притаскивал откуда-то красный флаг, который потом и нес во главе процессии. Но все-таки больше любил Гарбуз хоронить людей религиозных, потому что тогда он мог петь своим надтреснутым баритональным тенором приличествующие такому случаю псалмы и молитвы. Пел, обливаясь слезами, а над могилой, когда начинали засыпать землей, рыдал, как над родным человеком.

И мы уже знали: если Гарбуза дня два три нет, значит он напал где-то на похороны и, пока не пропечет все до конца, до "вечной памяти", нечего на него и рассчитывать.

Что же касается "Вапліте", Гарбуз был ее горячим "патриотом". Впрочем, патриотизм его проявлялся в оригинальной форме.

Как-то на каком-то собрании или диспуте в Доме Блакитного с критикой по адресу "Вапліте" выступил Сергей Владимирович Пилипенко. Помнится, критика была даже справедливая, но во всяком случае резкая ваплитовцы, сидевшие в зале, шумно протестовали. Когда, закончив свое выступление, Пилипенко спустился с трибуны и вышел в соседнюю с залом комнату президиума, Гарбуз бросился на него, сбил с ног.

Правда, попозже, уже в подпале, в ресторане за рюмкой водки, Пилипенко с Гарбузом удалось помирить, но на этом окололитературная деятельность Гарбуза окончилась.

Когда на следующее утро Гарбуз пришел "за расчетом" к Кулишу, то плакал горькими слезами, клялся в своей любви к "Вапліте" — не мог же он стерпеть обиды, нанесенной любимой организации, — даже на колени становился — просил, чтоб взяли с него штраф, только бы не увольняли, потому что, как заявил он, "без литературы нет уже ему жизни на земле"…

И еще долго, помню, каждый день, с утра до вечера, стоял Гарбуз у подъезда Дома Блакитного (внутрь его теперь не пускали) и раскланивался с каждым писателем, который заходил в дом, и утирал слезу, когда к подъезду приближался член его любимой организации "Вапліте".

Антон Васильевич Дикий {2}

Антон Дикий был из писателей — член и даже один из основателей ВУСППа. Удивительного в этом ничего не было, у него вышла книжка-поденка в шестнадцать страничек с двенадцатью стихотворениями.

Стихи были предрянные, но "книжка" — литературный факт. Так и стал Антон Васильевич одним из членов-основателей "Всеукраїнської спілки пролетарських письменників", и за все годы своего пребывания в ВУСППе, до самого дня ликвидации, ни одной стихотворной строч-ки больше не написал. Впрочем, таких, как он, и в ВУСППе, и в других литературных организациях того времени, не исключая и "Вапліте", а особенно в "Плуге", было до черта.

По в историю украинской литературы Антон Дикий вошел, собственно, не как литератор, а как "заведующий советской властью"… Таково было его прозвище.

И возникло оно вот как.

На литературном горизонте Дикий появился в роли служащего ДВУ (Державного видавництва України). Кабинет ого находился сразу у входа — под парадной лестницей на второй этаж, в бывшей швейцарской, и на дверях висела табличка:

"Заведатель отдела кадров издательства".

В те годы вместо "заведующий" ввели слово "заведатель". Но люди не хотели привыкать к новому термину, и слово "заведатель" сразу кто-то зачеркнул и надписал "заведующий". А Валериан Полищук — любитель шуток — тут же и дописал: "советской властью".

Так оно и пошло. Дикий снимал табличку и вывешивал новую. Но немедленно тот же Полищук или кто-нибудь другой надписывал свое "заведующий советской властью", пока Дикий и вовсе не перестал вывешивать табличку. Табличка исчезла, а прозвище так и осталось, как припаянное к Антону. Потому что, надо сказать, Дикий и вел себя соответственно: то и дело принимал "таинственный вид", когда речь заходила о политических делах; во время разговора с вами брал телефонную трубку и просил телефонистку (тогда еще не было автоматического телефона) соединить с хорошо известным номером коммутатора, а не то и просто многозначительно намекал, что у него "большие связи"… там!

Вскоре его погнали из отдела кадров издательства. И стал после этого Дикий — "диким", то есть "свободным художником". Он постоянно вертелся в литературных кругах, был со всеми запанибрата, и ни одно литературное событие не проходило без участия или "вне поля зрения" Дикого.

Но должен сказать, что относились к Антону Дикому — причем литераторы всех, даже антагонистических литературных организаций — совсем неплохо. Потому что были у Антона Васильевича черты, которые привлекали к нему людей.

Во-первых, он был на диво жизнерадостен и весел, умел рассмешить даже абсолютных мизантропов. Такова была его натура. Человек совершенно некультурный, без какого бы то ни было образования после церковноприходской школы, почти неграмотный — он и "стихи" свои писал с ошибками в каждом слове, — он был одарен от природы сильно развитым чувством юмора и едким остроумием. Помогала этому его удивительная память: он знал с детства тысячи песен и бесчисленное множество народных пословиц и поговорок.

Во-вторых, был Антон Дикий кладезем удивительных приключений и по поводу любого события в жизни мог рассказать десять аналогичных историй, еще более ярких и потрясающих. Выдумка, фантазия — то была стихия Дикого, и вранье его было необыкновенно увлекательно. А врал он везде и всюду виртуозно. Не врать он вообще не мог. И даже если б и сказал когда-нибудь правду, то ему никто все равно не поверил бы. Но его враки, выдумки, фантазии выглядели всегда необычайно правдоподобными, достоверными — им очень хотелось верить.

Понятное дело, что был Дикий и великолепным рассказчиком. Разве что один Сашко Довженко мог конкурировать с ним. Рассказывал Дикий так, что не раз, бывало, ответственное заседание вдруг прерывалось из-за того, что Дикий, взяв слово для выступления, начинал что-нибудь рассказывать, и все слушали его вранье, развесив уши.