Морской узелок. Рассказы

Было совсем темно, и «Ермак», едва шевеля плицами колес, тихонько подбирался к тому месту, где поперек стояли мины. Ждан и Пармен Иванович говорили почти шепотом.

— Проскочим? — спрашивал Ждан с тревогой.

— Не беспокойтесь, я вижу, — отвечал лоцман и подозвал Максима: — Видишь вот тот ярок, а там вон был осокорь срублен? Возьми глазом наискось — тут и быть красному бакену.

Мальчик сказал тихонько:

— Вижу.

И видел, но не глазами, а памятью: глаза, сколько он их ни таращил, ничего не видели, кроме мутно-черной завесы дождя.

Прошло в молчании и тишине еще несколько минут.

Лоцман, склонясь вперед, легонько стал брать руль налево. Максим ему помогал с другой стороны штурвала. Наконец Пармен Иванович глубоко вздохнул и сказал Ждану:

— Прошли. Командуйте средний.

— Не рано?

— С полверсты позади осталось. Сейчас поворочу в Таловый ерик.

— Где он?

— А вот маячит, смотрите через правое плечо.

Ни Ждан, ни Максим не видели входа в ерик, да и не мудрено: обе гривы берега ерика — и горная и луговая — были еще залиты поемной прибылой водой, над ней щетками торчали только верхушки тальника.

— А где укроемся? — спросил Ждан лоцмана.

— Я в такую щель поставлю «Ермака», что сами выберемся только кормой.

Скоро справа и слева «Ермака» обозначились невдалеке высокие деревья. «Ермак» опять убавил ход до самого малого. Ждан велел матросам стать с баграми по бортам. Остановили машину.

Ломая ветки верхушками мачт, «Ермак» остановился среди рощи потопленных водой осокорей.

— Вот тут и заночуем, — сказал Пармен Иванович. — Ступай-ка спать, Максим: утро вечера мудренее, кобыла мерина удалее.

Мальчик пробежал под дождем до трюма, скатился вниз, скользя по поручню руками, спустился в машинный трюм и забился в свой угол — на груду пакли. В трюме горела у котла всего одна керосиновая коптилка без стекла. Пародинамо не работало. У верстака стояли Леонтий и Алексей и тихо говорили. Мальчик прислушался. Алексей говорил с раздражением:

— Служили вы раньше с Парменом хозяину, а теперь кому служите?

— Как — кому, Алексей! Я эту машину своими руками на Коломенском заводе собирал, и был ей и есть хозяин я. А купец Бугров в ней ничего не понимал. Волга и «Ермак» были наши и есть наши. И уже ни Бугров и никто другой их у нас не отнимет.

— А иностранцы?

— Что иностранцы? Надо их прогнать! Мы на своей земле сами управимся. Распорядиться сумеем.

Алексей угрюмо замолчал. Леонтий распорядился, чтобы он держал пар, зажигая через полчаса на пять минут форсунки, и ушел наверх.

Алексей, что-то ворча, ходил поперек машинного трюма перед котлами, швырнул в угол молоток или ключ — он с грохотом покатился по железным плитам. Максим с испугом следил, приподнявшись на локте, за длинной костлявой фигурой машиниста, заслонившей собой мальчику свет от лампы.

Алексей бранился грязными словами, подняв голову к манометру. Он нагнулся, открыл вентили форсунок — бухнуло и загорелось в топках пламя.

Усталь сморила мальчика. Сквозь дрему он слышал, что форсунки погасли, потом несколько времени спустя бухнули и загудели снова.

Сон отлетел, спугнутый тревогой. Максим вскочил с кучи кудели и прокрался мимо насоса и пародинамо к котлам. Он увидел в смутном мерцании топочных вспышек, что Алексей, сидя на корточках за котлом, открывает, вращая вентиль, спускную водяную трубу котлов.

Открыв кран, машинист бегом кинулся мимо мальчика к лестнице и, живо взбежав по ней, исчез, хлопнув наверху дверью.

Мальчик опрометью бросился к котлам: стрелка манометра далеко перешла за красную черту. Вода в водомерном стекле опускалась.

Максим, обжигая дрожащие руки, завернул и погасил форсунки, бросился к спускной трубе и, ломая от усилия пальцы, плача от боли и ужаса, что сейчас котлы взорвет и «Ермак» погибнет, стал завертывать тугой вентиль.

Завернув колесо до отказа, мальчик взглянул на манометр: давление все еще повышалось. Почему же не открылись предохранительные клапаны? Максим знал, что теперь надо дать выход пару, но это наверху, и он не знает, как сделать. Мальчик кинулся вверх по лестнице, толкнулся в дверь — она заперта: Алексей, уходя, повернул ключ в двери. Максим схватил пук пакли, обмотал ею кулак и разбил стекло. Обив края, чтобы не порезаться, Максим выпрыгнул на палубу: и стал стучать в дверь Леонтия. Дверь отворилась. Мальчик хотел закричать, но он только сдавленно прохрипел:

— Котел! Алексей… Клапан… Взорвет сейчас!

Леонтий понял сразу, что случилось.

— Не кричи! Ты погасил форсунки?

— Да.

— Молодчина! Ничего. Не робь, мальчишка!

Он подбежал к черному железному кожуху над котлами, откинул крышку, чиркнул спичку и громко вскрикнул: предохранительные клапаны были туго притянуты телеграфной проволокой. Леонтий открыл пар вентилем «на волю» и послал Максима посмотреть, что показывает манометр. Мальчик живо вернулся и доложил:

— На красной черте.

— Вода?

— В нижнем кране.

Леонтий вздохнул с облегчением и закрутил выпускной кран. Опасность взрыва миновала. Но лицо Леонтия не просветлело. Он послал Максима тихо и без шума разбудить командира. Тот сразу вскочил на первый, тихий стук Максима и, осветив его лицо карманным фонариком, спросил отрывисто:

— Где?

— В машине.

Ждан спустился с мальчиком в машинный трюм. Леонтий там пустил в ход донку[9] и возился около котлов. Он коротко рассказал Ждану, что случилось.

— А где же он? — сурово сдвинув брови, спросил Ждан про Алексея.

— Ищи ветра в поле… — ответил Леонтий.

Они поднялись наверх, прошли на корму и увидали, что бударки нет: Алексей столкнул ее в воду и на ней бежал.

— Дело дрянь, — сказал Ждан, — мерзавец знал, что делал. У них на том берегу телефон. Наверное, он туда — и нас накроют. Котлы в порядке?

— Да.

— Будите лоцмана и команду.

В огне

Из узкой воложки, поросшей по обоим берегам пышной зарослью осокорей и осин, «Ермаку» пришлось выбираться долго задним ходом. Когда же можно было развернуться и идти полным ходом вперед, уже серел рассвет. Тучи разошлись, и в их просвет проглянули бледные, предутренние звезды. Но выбора не оставалось: хорониться после бегства предателя Алексея было неразумно, да и выжидать снова ночи опасно.

Ждан решил идти «в светлую». «Ермак» пойдет вниз через проход в минном поле. Это не бегство, а вынуждаемое расчетом отступление. Если будет нужно, «Ермак» примет бой.

На кормовой мачте подняли красный флаг. Ждан приказал в машину «дать добавителя»: это значило, что машины должны развить наибольшую силу.

У штурвала стоял с подручным Пармен Иванович. На правом кожухе, у пулемета, открыто стоял Ждан. «Ермак», выйдя из воложки в коренную Волгу, стрелой понесся вниз. Волга казалась пустынной. До заграждения оставалось с версту, когда вдруг на горном берегу ударила пушка и снаряд, перелетев далеко за «Ермака», взбил высокий фонтан воды. В то же время из-под горного берега и от песчаной отмели лугового выбежали наперерез «Ермаку» две длинные крытые моторные лодки, похожие на крупных щук. С лодок открылась пулеметная стрельба. Пули сначала пенили воду впереди «Ермака», потом стали бить градом по корпусу. Отскакивая от железа, пули стучали, словно молоты клепальщиков.

Ждан отдал приказание открыть огонь из орудий пулеметов по моторным лодкам.

Вокруг «Ермака» падали снаряды — то в недолет, то в перелет: видно было, что там неопытные наводчики. Но зато с моторных лодок подняли прицел, и пули стали решетить надстройки «Ермака». Звенели и разлетались стекла, послышались крики и стоны раненых.

Правое орудие продолжало огонь и удачным выстрелом окатило моторную лодку каскадом воды.

Сначала показалось, что лодка уничтожена взрывом снаряда — стрельба с нее прекратилась, но потом Ждан увидел, что лодка только потеряла управление и ее несет водой на минное поле.