Страница 20 из 50
торый француз, вместо планомерной тактики
англичанина, сообщает любому образу правле-
ния в стремлении придать ему соответственный
своему жизненному укладу характер. Вследст-
вие этого случайный деспотизм постоянно
вновь оказывается практически наиболее при-
годной формой той анархии, в процессе которой
история Франции время от времени достигает
неожиданных, но мимолетных вершин успеха.
94
Так было уже с Мазарини и Ришелье, с 1789 го-
да это составляет тайную конечную цель каж-
дого, хотя бы самого маленького политического
клуба, наконец, это нашло свое классическое
выражение в диктатуре иностранного солда-
та - Наполеона. Нечто подобное ожидал Маки-
авелли для политической путаницы Ренессанса
от Цезаря Борджиа. Только Франция и Италия
не создали никакой политической идеи. Госу-
дарство Людовика XIV, подобно Империи На-
полеона, - это единичный случай, а не дли-
тельная система, и абсолютная монархия Ба-
рокко, как органическая и способная разви-
ваться форма, происходит от Габсбургов, а не от
Бурбонов^. Политика Габсбургов от Филиппа
II^ до Меттерниха была образцом методов уп-
равления почти для всех дворов и кабинетов,
двор Короля Солнца повлиял только на церемо-
ниал и костюм. И напоминающее Ренессанс по-
явление Наполеона очень показательно. Только
во Флоренции и Париже мог удачливый полко-
водец сыграть такую идущую в разрез с тради-
цией роль и создать государство в таких фанта-
стических и преходящих формах. Здесь не было
типичной государственной формы. Руссо, этот
теоретик политической монархии, свою идею об-
щественного договора, который в конце концов
все же требовал диктатуры как случайного спа-
сения из хаотического разброда воль, вывел из
английской идеи <общества>, построенного на
прочной основе и опирающегося в своей полити-
ческой работе на верный инстинкт. В Англии
Наполеон в случае революции мог бы стать пре-
мьер-министром, в Пруссии - фельдмаршалом,
95
в Испании - сразу и тем и другим, и притом
с неограниченными полномочиями. В мантии
Карла Великого он мыслим только во Франции
и Италии.
Пруссия была настоящим государством в са-
мом глубоком смысле этого слова. Тут, строго
говоря, вообще не существовало частных лиц.
Каждый, живший в этом организме, функцио-
нировавшем с точностью хорошей машины,
принадлежал к нему как его член. Поэтому-то
управление не могло находиться в руках част-
ных лиц, как это предполагает парламента-
ризм. Управление было службой, а ответствен-
ный политик был чиновником, слугой целого.
В Англии политика и деловые интересы слива-
лись; во Франции рой профессиональных поли-
тиков, который объявился вскоре после уста-
новления конституционного образа правления,
был куплен заинтересованными лицами.
В Пруссии чисто профессиональный политик
всегда был сомнительной фигурой. Поэтому,
когда с наступлением XIX века стала неизбеж-
на демократизация государства, ее не следовало
проводить в английском духе, соответствовав-
шем прямо противоположной системе. В Прус-
сии демократия не могла означать личную сво-
боду, совпадающую с неудержимостью в делах
и необходимо приводящую к политике частных
лиц, для которой государство служит орудием.
Если идея рыцарских орденов <все за всех> при-
обрела современный характер, то она состояла
не в образовании партий, которые низшим сло-
ям народа предоставляли право путем выборов
раз в несколько лет голосовать за назначаемых
96
ими кандидатов или вовсе не голосовать, в то
время как они на верху в качестве оппозиции
вмешивались в работу правительства. Совре-
менным воплощением орденской идеи, напро-
тив, явился принцип, по которому каждому от-
дельному лицу на основании его практических,
нравственных и духовных дарований предо-
ставляется право в определенной мере повеле-
вать и повиноваться; ранг и следовательно сте-
пень ответственности здесь вполне соразмерены
с личностью и, как должность, постоянно сме-
няются, это и есть <советская система>, как ее
сто лет тому назад проектировал барон фон
Штейн^, - истинно прусская идея, которая
зиждется на основе отбора, коллективной от-
ветственности и коллегиальности. Ныне она,
по-марксистски, втоптана в грязь классового
эгоизма, получилась обратная сторона нарисо-
ванной Марксом картины разбойного класса
капиталистов английского стиля, викингов,
не подчиненных государственному контролю,
система свободной торговли, организованная
снизу, с рабочим классом в виде society - сло-
вом, совершенно по-английски.
Это Бентам, но не Кант.
Штейн и его воспитанные в духе Канта совет-
чики думали об организации профессиональ-
ных сословий. В стране, где труд должен был
стать общей обязанностью и содержанием жиз-
ни, люди различаются между собой по тому,
что они производят, а не по тому, чем они владе-
ют. Итак - местные профессионально-сослов-
ные корпорации, построенные соразмерно зна-
чению каждой профессии в народном целом, бо-
97
лее высокие представительные органы вплоть
до высшего государственного совета, мандаты,
ограниченные постоянным правом отзывать
представителей; следовательно, никаких орга-
низованных партий, никаких профессиональ-
ных политиков, никаких периодических выбо-
ров. Хотя Штейн и не высказал прямо этих мне-
ний, и, может быть, даже оспаривал бы их
в этой формулировке, но они лежали, как заро-
дыш, в основе предлагавшихся им реформ,
и они были годны для проведения планомерной
демократизации прусской системы, в том духе,
который соответствовал бы нашим собствен-
ным, а не английским и французским инстинк-
там, и который гарантировал бы отбор способ-
ных к осуществлению именно этой системы лю-
дей. В государстве должен быть государствен-
ный совет. Здесь то же соотношение, что между
машиной и обученным инженером. Безгосудар-
ственность предполагает точно таким же обра-
зом организованные тайные советы отдельных
партий; каждая из них должна быть в состоя-
нии в любое время применить свой аппарат для
управления страной. В Англии фактически два
<совета рабочих депутатов> или коронных сове-
та вместо одного - в этом смысл парламента-
ризма*. В прусской системе нужен был бы толь-
ко один совет с устойчивым составом. Вместо
этого под впечатлением наполеоновских собы-
тий у нас стало господствующим преклонение
перед английскими порядками. Гарденберг^,
*Избиратели не имеют ни малейшего влияния на состав
обоих советов. Они решают лишь, какой из них должен
править.
98
Гумбольдт и другие были <англичанами>. Вме-
сто Канта руководителями стали Шефтсбери
и Юм. Там, где было необходимо и возможно
ввести новый порядок изнутри, он был введен
извне. Все политическое ожесточение XIX ве-
ка, безграничная бедность и бесплодность на-
шего парламентаризма в людях, мыслях, дей-
ствиях, постоянная борьба между принципи-