Страница 4 из 47
ЩЕЛКАН ДУДЕНТЬЕВИЧ
А и деялося в орде, Передеялось в Большой: На стуле золоте, На рытом бархоте, На чер(в)чатой камке Сидит тут царь Азвяк, Азвяк Таврулович; Суды рассуживает И ряды разряживает, Костылем размахивает По бритым тем усам, По тотарским тем головам, По синим плешам. Шурьев царь дарил, Азвяк Таврулович, Городами стольными: Василья на Плесу, Гордея к Вологде, Ахрамея к Костроме, Одново не пожаловал — Любимова шурина Щелкана Дюдентевича. За что не пожаловал? И за то он не пожаловал, — Ево дома не случилося. Уезжал-та млад Щелкан В дальную землю Литовскую, За моря синея, Брал он, млад Щелкан, Дани-невыходы, Царски невыплаты. С князей брал по сту рублев, С бояр по пятидесят, С крестьян по пяти рублев; У которова денег нет, У тово дитя возьмет; У которова дитя нет, У того жену возьмет; У котораго жены-та нет, Тово самово головой возьмет. Вывез млад Щелкан Дани-выходы, Царския невыплаты; Вывел млад Щелкан Коня во сто рублев, Седло во тысячу. Узде цены ей нет: Не тем узда дорога, Что вся узда золота, Она тем, узда, дорога — Царская жалованье, Государево величество, А нельзя, дескать, тое узды Не продать, не променять И друга дарить, Щелкана Дюдентевича. Проговорит млад Щелкан, Млад Дюдентевич: «Гой еси, царь Азвяк, Азвяк Таврулович! Пожаловал ты молодцов, Любимых шуринов, Двух удалых Борисовичев, Василья на Плесу, Гордея к Вологде, Ахрамея к Костроме, Пожалуй ты, царь Азвяк, Пожалуй ты меня Тверью старою, Тверью богатою, Двомя братцами родимыми, Дву удалыми Борисовичи». Проговорит царь Азвяк, Азвяк Таврулович; «Гой еси, шурин мой Щелкан Дюдентевич, Заколи-тка ты сына своего, Сына Любимова, Крови ты чашу нацади, Выпей ты крови тоя, Крови горячия, И тогда я тебе пожалою Тверью старою, Тверью богатою, Двомя братцами родимыми, Дву удалыми Борисовичи!». Втапоры млад Щелкан Сына своего заколол, Чашу крови нацадил, Крови горячия, Выпил чашу тоя крови горячия. А втапоры царь Азвяк За то ево пожаловал Тверью старою, Тверью богатою, Двомя братцы родимыми, Два удалыми Борисовичи, И втепоры млад Щелкан Он судьею насел В Тверь-ту старую, В Тверь-ту богатую. А немного он судьею сидел: И вдовы-та бесчестити, Красны девицы позорити, Надо всеми наругатися, Над домами насмехатися. Мужики-та старыя, Мужики-та богатыя, Мужики посадския Оне жалобу приносили Двум братцам родимыем, Двум удалым Борисовичем. От народа они с поклонами пошли, С честными подарками, И понесли оне честныя подарки Злата-серебра и скатнова земчуга. Изошли ево в доме у себя, Щелкана Дюдентевича, — Подарки принял от них, Чести не воздал им. Втапоры млад Щелкан Зачванелся он, загорденелся, И оне с ним раздорили, Один ухватил за волосы, А другой за ноги, И тут ево разорвали. Тут смерть ему случилася, Ни на ком не сыскалося.МАСТРЮК ТЕМРЮКОВИЧ
В годы прежния, Времена первоначальныя, При бывшем вольном царе, При Иване Васильевиче, Когда холост был государь, Царь Иван Васильевич, Поизволил он женитися. Берет он, царь-государь, Не у себя в каменной Москве, А берет он, царь-государь, В той Золотой орде, У тово Темрюка-царя, У Темрюка Степановича, Он Марью Темрюковну, Сестру Мастрюкову, Купаву крымскую Царицу благоверную. А и царскова поезду Полторы было тысячи: Князи-бояра, могучие богатыри, Пять сот донских казаков, Что н(и) лутчих добрых молодцов. Здравствует царь-государь Через реки быстрыя, Через грязи смоленския, Через лесы брынския, Он здравствует, царь-государь, В той Золотой орде, У тово Темрюка-царя, У Темрюка Степановича. Он понел, царь-государь, Царицу благоверную Марью Темрюковну, Сестру Мастрюкову, И взял в провожатые за ней Три ста татаринов, Четыре ста бухаринов, Пять сот черкашенинов И Любимова шурина Мастрюка Темрюковича, Молодова черкашенина. Уж царскова поезду Без малова три тысячи, Везут золоту казну Ко царю в каменну Москву. Переехал царь-государь Он реки быстрыя, Грязи смоленския И лесы брынския, Он здравствует, царь-государь, У себя в каменной Москве, Во полатах белокаменных. В возлюбленной крестовой своей Пир навеселе повел, Столы на радостех. И все ли князи-бояра, Могучие богатыри И гости званыя, Пять сот донских казаков Пьют-едят, потешаются, Зелено вино кушают, Белу лебедь рушают, А един не пьет да не ест Царской гость дорогой, Мастрюк Темрюкович, Молодой черкашенин. И зачем хлеба-соли не ест, Зелена вина не кушает, Белу лебедь не рушает? У себя на уме держит: Изошел он семь городов, Поборол он семьдесят борцов И по себе борца не нашел. И только он думает, Ему вера поборотися есть У царя в каменной Москве, Хочет царя потешити Со царицею благоверною Марьею Темрюковною Он хочет Москву загонять, Сильно царство Московское. Никита Романович Об том царю доложил, Царю Ивану Васильевичу: «А и гой еси, царь-государь, Царь Иван Васильевич! Все князи-бояра, Могучие богатыри Пьют-едят, потешаются На великих на радостех, Один не пьет, не ест Твой царской гость дорогой, Мастрюк Темрюкович, Молодой черкашенин — У себя он на уме держит, Вера поборотися есть, Твое царское величество потешити Со царицею благоверною». Говорит тут царь-государь, Царь Иван Васильевич: «Ты садися, Никита Романович, На добра коня, Побеги по всей Москве, По широким улицам И по частым, переулачкам». Он будет, дядюшка Никита Романович, Середь Урья Повол[ж]скова, Слободы Александровы, — Два братца родимые По базару похаживают, А и бороды бритые, Усы торженые, А платья саксонское, Сапоги с рострубами, Аб ручку-ту дядюшке челом: «А и гой еси ты, дядюшка Никита Романович, Ково ты спрашиваешь? Мы борцы в Москве похваленые. Молодцы поученые, славные!» Никита Романович Привел борцов ко дворцу, Говорили тут борцы-молодцы: «Ты, Никита Романович, Ты изволь об том царю доложить, Смет(ь) ли н[а]га спустить С царским шурином, И смет(ь) ли ево побороть?». Пошел он, Никита Романович, Об том царю доложил, Что привел борцов ко дворцу. Злата труба протрубела Во полате белокаменной, Говорил тут царь-государь, Царь Иван Васильевич: «Ты, Никита Романович, Веди борцов на двор, На дворец государевой, Борцов ученыех, Молодцов похваленыех, И в том им приказ отдавай, Кто бы Мастрюка поборол, Царскова шурина, Платья бы с плеч снял Да нагова с круга спустил, А нагова, как мать родила, А и мать на свет пустила». Послышал Мастрюк борцов, Скачет прямо Мастрюк Из места большева, Из угла переднева Через столы белод[у]бовы, Через ества сахарныя, Чрез питья медяныя, Левой ногой задел За столы белодубовы. Повалил он тридцать столов Да прибил триста гостей: Живы да не годны, На карачках ползают По полате белокаменной — То похвальба Мастрюку, Мастрюку Темрюковичу. Выбежал тут Мастрюк На крылечка красное, Кричит во всю голову, Чтобы слышел царь-государь: «А свет ты, вольной царь, Царь Иван Васильевич! Что у тебя в Москве За похвальные молодцы, Поученые, славные? На ладонь их посажу, Другой рукою роздавлю!». С борцами сходится Мастрюк Темрюкович, Борьба ево ученая, Борьба черкасская, Колесом он бороться пошел, А и малой выступается Мишка Борисович, Смотрит царь-государь, Что кому будет божья помочь, И смотрят их борьбу князи-бояра И могучие богатыри, Пять сот донских казаков. А и Мишка Борисович С носка бросил о землю Он царскова шурина, Похвалил ево царь-государь: «Исполать тебе, молодцу, Что чиста борешься!». А и Мишка к стороне пошел, — Ему полно боротися. А Потанька бороться пошел, Костылем попирается, Сам вперед подвигается, К Мастрюку приближается. Смотрит царь-государь, Что кому будет божья помочь. Потанька справился, За длеча сграбился, Согнет корчагою, Воздымал выше головы своей, Опустил о сыру землю: Мастрюк без памети лежит, Не слыхал, как платья сняли. Был Мастрюк во всем, Стал Мастрюк ни в чем, Ожерелья в пять сот рублев Без единые денежки, А платья саксонскова Снял на три тысячи — Со стыду и сорому О карачках под крылец, ползет. Как бы бела лебедушка По заре она проклинала, Говорила царица царю, Марья Темрюковна: «Свет ты, вольной царь Иван Васильевич! Такова у тебя честь добра До Любимова шурина? А детина наругается, Что детина деревенской, Почто он платья снимает?». Говорил тут царь-государь: «Гой еси ты, царица во Москве, Да ты, Марья Темрюковна! А не то у меня честь во Москве, Что татары-те борются, То-то честь в Москве, Что русак тешится! Хотя бы ему голову сломил, Да любил бы я, пожаловал Двух братцов родимыех, Двух удалых Борисовичев».