Лавровы

— Караул! Грабят!

И, выронив портфель, бросился бежать.

Город оказался населенным людьми. От ближайших ворот отделился человек в дохе, за ним двигался еще человек. Из следующих ворот тоже вышел на панель мужчина. Бандит рванулся к площади.

Юрий, увидев людей, остановился. Он не боялся уже. Теперь только он заметил, что портфеля под мышкой у него не было. А в портфеле — книги из архивной библиотеки. Их никак нельзя было потерять.

Мужчина в дохе схватил бандита, товарищ подбежал помочь ему. Появился милиционер, за ним еще люди. Ломовик, сворачивавший с площади на набережную, бросил телегу и лошадь и, помахивая кнутом, бежал по мостовой и кричал в восторге:

— Ау его! Ау!

Оказалось, что город только притворялся тихим и мертвым. Люди тут есть.

Юрия оттиснули на мостовую. Он пробивался вперед и говорил каждому:

— Товарищ, портфель у меня там...

— А ты не роняй, — сказал один.

Тем, что именно на Юрия напали, никто и не интересовался.

Справиться с грабителем оказалось не так легко. Он в кровь разбил лицо человеку в дохе, ударом ноги в живот так ушиб милиционера, что тот, опустившись на панель, отполз в сторону.

Вокруг бандита образовалось пустое пространство. Он кричал:

— А ну выходи! Всех убью. Сволочье!

— Ах, стерва! — обрадовался ломовик и вытянул кнутом по спине ни в чем не повинного человека. Когда тот возмущенно обернулся, ломовик, подмигнув весело, повторил, указывая кнутовищем на бандита: — Стерва-то какой!

И полез драться с удовольствием, как на купанье. Он возил в кооператив продукты и хорошо питался.

За ним пробирался Юрий. Оглядел панель: портфель валялся у стенки за бандитом. Он раскрылся, и угол одной книги высунулся.

Бандит встретил в ломовике достойного противника. Бойцы схватились в обхват. Они пыхтели, пытаясь опрокинуть друг друга. Юрий следил за их ногами. Каждый раз, когда тяжелые сапоги приближались к портфелю, сердце Юрия замирало. Наконец он не выдержал, осторожненько шагнул в пустое пространство, нагнулся, схватил портфель и отскочил обратно в кучу людей.

Подбежали еще два милиционера.

В свалке сначала ничего нельзя было разобрать, потом оказалось, что у бандита уже связаны за спину руки. К Юрию, у которого портфель уже был крепко прижат локтем к боку, вернулась способность возмущаться, радоваться, сочувствовать.

Человек в дохе стирал кровь с лица, а кровь текла и текла из рассеченной щеки. Невдалеке, прислонившись к стене, стоял милиционер, которому бандит отбил живот. Он дышал тяжело, но боль, очевидно, уже проходила. Человек в дохе злобно объяснял, что случилось. Ломовик, сделав свое дело, шел к оставленной телеге. Это был совсем еще молодой парень.

Юрий подошел к милиционерам. Человек в дохе обернулся к нему.

— Вот с этого гражданина все и началось, — сказал он. — За него и лицо мне разбили.

Милиционер спросил:

— Это на вас напали?

— На меня, — гордо ответил Юрий, чувствуя себя уже героем.

— Бежал и визжал, как девчонка, — заметил человек в дохе. — Такому и помогать противно. Одно только, что бандитов-то вообще надо повыловить. Одеваются в наше, солдатское, а душа разбойничья...

— Я архивариус, — заволновался Юрий, — я научный работник, у меня в портфеле книги, и я не понимаю...

— Как фамилие? — сердито перебил милиционер.

— Я архивариус. Я вот тут работаю, — Юрий указал по направлению к Чернышевой площади.

— Спрашивают сначала, как фамилие, — оборвал милиционер.

— Да, фамилию говори, а не болтай зря, — поддакнул человек в дохе.

— Мелет тут, не разберешь что, — злобно проговорил кто-то из кучки людей.

Все, даже милиционеры, глядели на Юрия так, словно это он раскровянил лицо человеку в дохе и отбил живот другому.

— То есть как не разберешь? — возмутился Юрий.

Он был очень оскорблен таким презрительным к себе отношением. — На меня напали, и я же виноват?

— Да ведь тебя же защитили! Ты бы хоть поблагодарить-то догадался! Видишь — у человека кровь из-за тебя течет!

— Таких бы на улицу сейчас не пускать, — сказал один. — Сидел бы при маменьке.

— Моя фамилия — Лавров, — оскорбленно заявил Юрий. — Я...

— Слышал уже, — перебил милиционер, записывая.

Юрий окончательно обиделся.

— Я — советский служащий, — сказал он. — На меня напали и... это возмутительно...

Бандит дико оглядывал всех, как зверь.

Милиционер для вида записал адрес Юрия и отпустил его.

Юрий повернулся и пошел прочь, боясь только одного — как бы его не задержали. Он крепко прижимал драгоценный портфель к боку. Завернув на Невский проспект, он вздрогнул и замотал головой: это он вообразил себя без пальто, обокраденным, когда и без того голоден и денег нет. Какой он несчастный! Вместо того чтобы пожалеть его, люди его же и обругали! Какие жестокие времена! Ужас! Ему было очень жалко себя.

В конце Садовой он ускорил шаги, с опаской прошел Лебяжью аллею, а перед тем, как переходить Троицкий мост, обождал попутчиков. Такие нашлись: трое мужчин, из которых двое были с портфелями.

На Каменноостровском Юрий снова вспомнил всю сцену нападения на него, но отмахнулся от нее. Прерванные размышления о Тургеневе и Достоевском возобновились. Юрий думал о том, как испугался Тургенев во время пожара на корабле. А в описании этого пожара он ни слова не сказал о своем страхе. Получилась изящнейшая вещица, которая годится в любую хрестоматию. Люди читают с удовольствием «Пожар на море» Тургенева, и кому какое дело до того, как вел себя автор в действительности. Юрий не замечал того, что, защищая неизвестно перед кем Тургенева, он защищает самого себя. И вдруг, уже подходя к дому, вспомнил, что опять ничего не узнал о Борисе.

Клара Андреевна, отворив дверь, восклицала:

— Куда ты пропал? Ты так совсем себя замучишь! Так больше нельзя!

Юрий в ответ только рукой махнул.

Клара Андреевна приготовила ему блины из муки, привезенной с юга, и, пока Юрий ел, говорила:

— Ничего нет о Борисе. Жилкин не знает. Я прямо не живу — где он? Где помещается партия? Ты узнавал сегодня?

— Бориса нет в городе, — соврал Юрий, чтоб отделаться. — Он в провинции.

— Ты это наверняка знаешь? — заволновалась Клара Андреевна.

— Специально заходил и узнавал, — отвечал Юрий злобно. — На меня напали на улице. Я еле отбился. А все из-за того, что ты гоняешь меня еще за Борей. Не беспокойся, он-то чудно устроился и ходит под охраной. Что ему сделается! Ты меня со свету с ним сживешь! Я и так подыхаю от усталости, а тут еще рыскай по городу. Чуть не убили. Что за жизнь! Что за жизнь!

XLII

Врач был очень удивлен тем, что Борис остался жив.

— С ума сойти! — сказал он, когда дело явно пошло на поправку.

Солдат-парикмахер постриг и побрил Бориса. Впервые за все это время Борис посмотрел на себя в зеркало. Он, потер висок и промолвил:

— Вы тут, кажется, мыло оставили.

— Я тут ни при чем, — обиженно возразил парикмахер. — Какое же это мыло?

Виски побелели не от мыла. Это была седина.

Из армии Бориса отчислили, и он пошел работать в аппарат Совета.

Его отказались принять в армию и через год, когда Юденич подступил к Петрограду. Клешнев ушел на фронт, а Бориса не взяли. Его военная служба, видно, кончилась. Последнее ранение окончательно вывело его из строя.

В конце девятнадцатого года Клешнев вернулся из армии, и Борис перешел к нему в культурно-просветительный отдел районного Совета на должность секретаря.

Странное ощущение иногда возникало у Бориса, — ему порой казалось, что Мариша существовала только во сне. Но она не во сне сказала: «Не озлобляйся».

И он послушался ее.

Борис навсегда запомнил распахнутый тулуп, серую ушанку, удивленное лицо... Но надо было жить дальше, жить и работать.

Он поселился у Клешневых, это устроила Лиза. Она любила вспоминать, как он пришел к ним впервые: