Страница 97 из 123
М. Маракуев
М. А. Волкова — В. И. Ланской
22 октября
Французы оставили Москву. Ростопчин пишет из Владимира, что вместо того, чтобы ехать в Петербург, он намерен вернуться в Москву. Хотя я убеждена, что остался лишь пепел от дорогого города, но я дышу свог боднее при мысли, что французы не ходят по милому праху и не оскверняют своим дыханием воздуха, которым мы дышали. Единодушие общее. Хотя и говорят, что французы ушли добровольно и что за их удалением не последовали ожидаемые успехи, все-таки с этой поры все мы ободрились, как будто тяжкое бремя свалилось с плеч. Намедни три беглые крестьянки, разоренные, как и мы, пристали ко мне на улице и не дали мне покою, пока я не подтвердила им, что истинно в Москве не осталось ни одного француза. В церквах снова молятся усердно и произносят особые молитвы за нашу милую Москву, которой участь заботит каждого русского. Не выразишь чувства, испытанного нами нынче, когда после обедни начали молиться о восстановлении города, прося Бога ниспослать благословение на древнюю столицу нашего несчастного Отечества. Купцы, бежавшие из Москвы, собираются вернуться туда по первому санному пути, посмотреть, что с ней сталось, и по мере сил восстановить потерянное. Можно надеяться взглянуть на дорогие места, о которых я старалась не думать, полагая, что приходится навеки отказаться от счастья вновь увидеть их! О! Как дорога и священна родная земля! Как глубока и сильна наша привязанность к ней! Как может человек за горсть золота продать благосостояние Отечества, могилы предков, кровь братьев, словом, все, что так дорого каждому существу, одаренному душой и разумом. Ростопчин пишет Разумовскому, что каким-то чудом дом его уцелел, зато в нем все вдребезги разбито до последнего стула. Письмо это привез Ипполит , которого ты, верно, встречала у графа Льва в Москве. Он сказал нам также, что Наполеон обещает три миллиона тому, кто принесет ему голову Ростопчина. Это лучшая похвала, величайшая честь Ростопчину; не то что отличие, оказанное некоторым личностям, которых дома остались неприкосновенными потому, что у дверей расставлены были часовые, лишь только французы вступили в Москву. Не знаю, известна ли тебе прокламация Ростопчина, привешанная у его церкви в Воронове? Перед тем как удалиться нашим войскам, в ожидании приближения французов, граф сжег все, что ему так дорого стоило, все избы крестьянские, отправил крестьян в Воронежское имение и напечатал лист, в котором высказывает французам свое удивление тому, что они повинуются негодяю и насильнику, каков Наполеон, и что он сам сжег все ему принадлежащее, чтобы этот ужасный человек не мог похвастаться, что сидел на его стуле. По-видимому, Наполеону не по вкусу пришелся комплимент, и с этой поры, надо полагать, ему захотелось достать голову человека, который так верно его ценит.
РОСТОПЧИН (РАСТОПЧИН) Федор Васильевич (1763—1826) — государственный деятель, граф (1799), генерал от инфантерии (1812). Записанный на службу с 10 лет и, прослужив в лейб-гвардии Преображенском полку в 1784—1786, подал в отставку и отправился в двухгодичное путешествие по Германии, Голландии и Англии. Вернувшись, принял участие в войне с турками, в 1791 в составе русской миссии посетил Константинополь. В 1792 зачислен камер-юнкером в придворный штат. Своим остроумием, склонностью к буффонаде и колкостью языка быстро приобрел известность в обществе, на него обратила внимание императрица Екатерина II. Вскоре он получил назначение дежурным при дворе наследника престола и сумел заслужить его расположение, что предопределило с воцарением Павла I взлет его карьеры. Он сразу же был назначен генерал-адъютантом и вскоре произведен в генерал-лейтенанты, назначен канцлером Мальтийского ордена, членом коллегии иностранных дел, главным директором почтового департамента. В 1812 назначен главнокомандующим Москвы. Во время Отечественной войны литературная деятельность нового генерал-губернатора проявилась в написании знаменитых «Ростопчинских афишек», площадное хвастовство которых многим пришлось не по вкусу. На этом посту проявил себя как организатор ополчения, а при эвакуации «первопрестольной» столицы вывез пожарный инструмент и, по одной из версий, оставил для поджогов группы полицейских чиновников. После оставления Москвы последовал за армией, пока она находилась в пределах Московской губернии, а затем уехал во Владимир. После того, как французы оставили Москву, вернулся в столицу и принялся за мероприятия по восстановлению сожженного города. Несмотря на деятельные хлопоты, потерял былую популярность из-за упреков и обвинений в организации поджога. Уволенный от должности в 1814 и назначенный членом Государственного совета, вскоре уехал в Париж, где издал знаменитую брошюру «Правда о пожаре Москвы», в которой доказывал, что пожар стал делом случая, и решительно отвергал все обвинения в поджигательстве Москвы. Уволенный со службы в 1823, последние три года жизни провел в Москве. Похоронен на Пятницком кладбище.
Въезд в Москву
Но вот уж близко. Перед нами
Уж белокаменной Москвы
Как жар крестами золотыми
Горят старинные главы.
Ах, братцы! Как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва... как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
Вот, окружен своей дубравой,
Петровский замок. Мрачно он
Недавнею гордится славой.
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля:
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Не праздник, не приемный дар, —
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою!
Отселе, в думу погружен,
Глядел на грозный пламень он.
А. С. Пушкин
КУЛЬНЕВ Яков Петрович (1763—1812) — генерал-майор (1808). В русско-шведскую войну 1808—1809 во главе отряда перешел по льду Ботнического залива. В Отечественную войну командир кавалерийского отряда, отличившегося при победе над французским корпусом маршала Н. Ш. Удино при Клястицах, смертельно ранен в бою.
Последние французы в Москве
Генерал-интендант действующей армии поручил мне охрану огромных магазинов Воспитательного Дома. Потребовались неимоверные усилия, чтобы спасти дом от пожара. Я уничтожил все смежные заборы, уединил магазины, день и ночь поливал стены громадного здания и только этим спас его. В магазинах хранился провиант на шесть месяцев. Этим не ограничились, однако, мои заботы о Воспитательном Доме. Перед выступлением из Москвы мне было поручено собрать всех раненых и больных в Воспитательный Дом, и вот, когда все здоровые спешат покинуть Москву, я свожу в дом больных и раненых со всех концов Москвы. Наконец, и маршал Мортье, командовавший арьергардом, ушел из Москвы, и я остался охранять больных и раненых французской армии в городе, покинутом французскою армиею. Взрыв Кремля, последовавший в 2 часа ночи, был ужасен. В Воспитательном Доме все окна были выбиты. Как только французская армия удалилась из Москвы, русские стали входить в столицу и, прежде всего, перебили всех раненых французов, находившихся в частных домах. Таких раненых было убито до двух тысяч. Опасаясь за их участь, я собрал до 600 выздоравливающих и раздал им оружие, какое только мог добыть. Русские нападали на нас три раза, и три раз мы отгоняли их. Наше сопротивление заслужило нам уважение даже в глазах врага: генерал Бенкендорф предложил мне положить оружие, обещая щадить госпитальное население. Мы, конечно, согласились на это условие. Только 30 солдат не пожелали сдаться, и едва они вышли из Воспитательного Дома, как были окружены казаками и изрублены на наших глазах. Все это происходило 27-го октября. С этого дня мы стали военнопленными.