Страница 15 из 62
Когда после убийства Александра II начались аресты, и у Перовской нашли адреса некоторых женщин — подруг солдат из Петропавловской крепости, над Нечаевым установили строгий контроль. Заподозренного в симпатиях к заключенному, сына тюремного смотрителя арестовали первым. Вслед за ним и самого смотрителя, полковника. Нижних чинов арестовали до 80 человек. Часть вскоре освободили, но 23 солдат присудили к арестантским ротам и административной ссылке. «Что ж,— говорили они на суде о Нечаеве,— он приказал, и ослушаться не смели»,
Нечаева в крепости лишили книг, своей пищи, своей одежды. У него открылась чахотка, пошла кровь горлом. В ночь на 9 мая 1883 г. Нечаев скончался.
Полицейский пристав доносил: «Тело умершего в час ночи из крепости доставлено на Преображенскую станцию Николаевской железной дороги». Где похоронили Нечаева — неизвестно.
В 1934 г. в одном из журналов Д. Бонч-Бруевич опубликовал воспоминания «Ленин о художественной литературе».
Там, в частности, говорилось:
«До сих пор не изучен нами Нечаев, над листовками которого Владимир Ильич часто задумывался, и когда в то время слово «нечаевщина» и «нечаевцы» даже среди эмиграции были почти бранными, когда этот термин навязывали тем, кто стремился к пропаганде захвата власти пролетариатом, к вооруженному восстанию и к непременному стремлению диктатуры пролетариата, Владимир Ильич нередко заявлял о том, что какой ловкий трюк проделали реакционеры с Нечаевым, с легкой руки Достоевского и его омерзительного, но гениального романа «Бесы», когда даже революционная среда стала относиться отрицательно к Нечаеву, совершенно забывая, что этот титан революции обладал такой силой воли, таким энтузиазмом...
Совершенно забывают, говорил Владимир Ильич, что Нечаев обладал особым талантом организатора, умением всюду устанавливать особые навыки конспиративной работы, умел свои мысли облачить в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятными на всю жизнь. Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос «Кого же надо уничтожить из царствующего дома?» Нечаев дает точный ответ: «Всю большую ектению». Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно каждому человеку, жившему тогда в России, где православие господствовало и огромное большинство так или иначе бывало в церкви, и все знали, что на великой, на большой ектений вспоминается весь царствующий дом, все члены дома Романовых. «Кого же уничтожить из них? » — спросит себя самый простой читатель. «Да весь дом Романовых», — должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности.
Нечаев должен быть весь издан. Необходимо изучить, дознаться, что он писал, расшифровать все его псевдонимы, собрать воедино и все напечатать, неоднократно говорил Ленин»,
Не мог пройти мимо нечаевщины Достоевский. В его романе «Бесы» о Нечаеве и нечаевцах не пишется. Но вот как он сам говорил в «Дневнике писателя»: «До известного Нечаева и жертвы его Иванова в романе я не касаюсь. Лицо моего Нечаева, конечно, не похоже на лицо настоящего Нечаева. Я хотел поставить вопрос и, сколько возможно яснее, в форме романа дать на него ответ: каким образом в нашем переходном и удивительном обществе возможны не Нечаев, а Нечаевы, и каким образом может случиться, что эти Нечаевы набирают себе под конец нечаевцев».
По Достоевскому, покушающиеся на общественный строй, пытающиеся разрушить целостность самодержавия, православия и народности — не социалисты, а мошенники, бесы, паразиты в живом организме.
Историки не пришли к единодушному мнению о Нечаеве. Одни считают его авантюристом, другие — великим революционером.
Несомненно, однако, что он в любом случае явился предтечей революционного большевизма. Троцкистский историк М. Покровский, вовремя переметнувшийся в сталинский лагерь, заявлял, что «в настоящее время никакой грамотный человек не рассматривает Нечаева как какого-то полоумного бандита, который устраивал какие-то сумасшедшие подпольные кружки для проведения при помощи этих кружков какой-то полуразбойничьей революции».
Да, видимо Нечаев опередил свое время. Тогда в России еще, слава Богу, не свистели пули, не лилась кровь, одиночный и государственный террор еще не поднял свою драконью голову. Все было впереди.
К слову сказать, понятие «нечаевщина» пережило десятилетия и стало нарицательным.
* * *
Январским утром 1878 г. Вера Засулич вошла в приемную петербургского градоначальника Трепова. Там уже дожидалось несколько посетителей.
— Градоначальник принимает?
— Принимает, сейчас выйдет.
Кто-то, словно нарочно для нее, уточнил:
— Сам принимает?
Ответ был утвердительным.
Адъютант повел посетителей в другую комнату.
Появился Трепов. Когда он подошел к Засулич, она подала ему прошение от имени выдуманной Козловой выдать свидетельство о поведении. Просмотрев бумагу, Трепов кивнул и обратился к следующему посетителю. И тут раздался выстрел. Это стреляла Засулич. Под тальмой у нее был револьвер. Трепов упал, раненный в бок.
Так Вера Засулич стала первой русской террористкой.
Революционное движение XIX в. дало русской истории Софью Перовскую, Софью Лешерн фон Герцфельд, Татьяну Лебедеву, Гесю Гельфман, Веру Фигнер, Екатерину Брешковскую.
Веру Засулич здесь, конечно, можно поставить первой.
В движении 1870-х годов обычно находят два периода: популярность народнических идей и постепенный переход к террору.
Участники народнических кружков идеализировали русскую общину, ее уклад и порядки, подчеркивали своеобразие исторического развития России. Они не стремились к политической борьбе. Капиталистический характер реформы 1861 г. , ее половинчатость и несоответствие крестьянским проблемам породили у кружковцев представление о революционном настроении крестьян. Под влиянием очень модных среди молодежи идей Лаврова и Бакунина группы разночинцев хлынули со всех сторон в деревню — пропагандировать социалистические взгляды. В основном это случалось в 1874 г. Но крестьянство уже успокоилось и занималось своими делами. Власти легко переловили социалистов — крестьяне их выдавали пачками. В 37 губерниях российской империи их было задержано более 1500 человек.
Народники решили действовать организованнее. В 1876 г. возникло общество «Земля и воля», собравшее ряд кружков. Родилась мысль об организации длительных «поселений» среди народа. Разговоры с крестьянами на почве повседневных дел могли оказаться более результативными, чем летучая пропаганда.
В декабре землевольцы организовали в Петербурге у Казанского собора демонстрацию. Собралась небольшая кучка учащихся и интеллигенции. Предполагалось большое количество рабочих, но они не пришли. Всего демонстрантов оказалось человек 150. Собравшиеся подняли красное знамя, Георгий Плеханов произнес речь. Но тут появилась полиция, оттеснила демонстрантов от публики и повела их в участок. Плеханов ареста избежал, но вообще арестовали многих. Среди них — студента ветеринарного института Емельянова, известного в кружках под кличкой Боголюбов. Вместе с другими арестованными его судили, приговорив к лишению прав и 15-летней каторге.
В дом предварительного заключения приехал градоначальник Трепов. В это время Боголюбов с другими заключенными гулял во дворе. Это было запрещено тюремным положением. Трепов сделал замечание смотрителю; Боголюбов, хотя его не спрашивали, влез в разговор. Трепова это разозлило. К тому же заключенный не снял шапки. Градоначальник смахнул шапку с его головы и в бешенстве приказал дать Боголюбову 25 розог.
Слухи об этом случае быстро разошлись среди социалистов; говорили, что необходимо наказать Трепова, что такое нельзя оставить без последствий.
Время шло, но Трепов был здоров и невредим.
Засулич взяла на себя роль судьи. В этот же день ее подруга Коленкина собиралась покончить с обер-прокурором Желиховским, но не была принята им.
Вера Засулич — дочь отставного капитана, по матери — потомок одного из последних представителей прежнего дворянства. Ее дед долгое время был предводителем уездного дворянства в Гжатске. Вера — младшая из трех сестер. Брат, избрав военную службу, всякие отношения с сестрами порвал. Их жизнь казалась ему ненормальной. Так оно в общем-то и было. Старшая сестра, нигилистка, выйдя замуж за нечаевца Никифорова, ставшего позже эсером, естественно, разделяла его взгляды. Другая сестра была замужем за Успенским — тем самым, что будучи библиотекарем в Москве, помогал Нечаеву в убийстве студента Иванова. Он был осужден на 15 лет каторги. Его на Каре потом задушили свои же товарищи как провокатора. Жена, помогавшая мужу в революционных делах, тоже побывала в ссылке. Она пережила и революцию, и гражданскую войну, умерев в 1924 г.